ПОЭЗИЯ И ПРОЗА

Катя Капович

* * *

Облетают клены золотые,

птичьи стаи тянутся наверх,

облака роняя перьевые

на подворья, полные прорех.

Распахни глаза, надень рубашку,

выходи за почтой на крыльцо,

клены облетают — это важно,

это очень даже хорошо,

Подними запутавшийся ворот,

кругозор раскроен в ширину,

ветер дунул, плюнул дождь на город,

слышь, бродяга песню затянул.

Был он молодым, и стал он старым,

клены-лены разлетелись в прах,

в сущности, все в жизни было даром,

только это лучше на словах.

* * *

Однодумного севера серая гладь,

в корень скошены просо и рожь,

зачеркнуть бы всю жизнь да сначала начать,

только как ее перечеркнешь.

Даль ясна, холодна, голуба и ясна,

на стерне белый бисер из брызг,

и не мучает сердце другая страна,

и не надо по-новому, жизнь.

* * *

Вечер напишет сангиной

черного неба кусок,

это рябин именины

это ноябрь недалек.

Как поплывет вдоль канала

первый холодный закат,

так бы глядела устало

вдаль на рябиновый сад.

Наше житье человечье,

как ты отдельно от нас

смотришь иначе на вещи

в этот магический час.

* * *

Не доходя до разъездного знака,

резко за угол сверни,

видишь, двора золотая изнанка,

школа, две клумбы, огни.

На баскетбольной намокшей площадке

рыжий резиновый мяч,

лбом приложись к проржавевшей оградке,

он понапрасну горяч.

Где-то в уме это самое слово,

словно иголка в стогу,

там, где стоит человек незнакомый

на первозданном снегу.

И хоть воистину место нелепо

для прорывания чувств,

вдруг небесами зовет это небо

и ерундой эту грусть.

* * *

Я люблю простое имя

легкое твое,

потому что в нем, как в дыме,

всё и ничего.

И бессмысленое время

так с тобой течет,

будто в солнечном сплетенье

паучек плетет.

И, покуда вечность длится,

мне желаний верх,

чтобы пел мне голос чистый

про любовь и грех.

Без конца и без начала

пел бы, чуть дрожа,

чтобы в небо улетала

глупая душа.

* * *

Все прощу до последнего крика,

провожу тебя на самолет,

ничего, что друзья чешут лыко,

говорят, что и это пройдет.

В легкой жизни любому на зависть

я счастливую книгу создам,

пропою, как последний акафист,

темный вечер и поздний «Агдам»,

Много чуши уже не морозим,

пишем правду, лишь правду одну,

а всю ложь оставляем на осень

и на белую зиму — вину.

ВСТРЕЧА В ИЕРУСАЛИМЕ

Если сядем за столик вдвоем

в марокканском кафе под брезентом,

будем пить только воду со льдом,

как положено вечным студентам.

Как заведено в этом краю,

снова пеплом посыпем пластмассу,

я по мрачным глазам узнаю

пассажира четвертого класса.

Желтый лист, как горчичник к спине,

прилепился. Откуда, однако,

эту странная горечь на дне

словно привкус пустынного мака?

Мелкой медью звенящий карман,

знаю, память запишет на пленку.

Выпадает в осадок туман

и бросаются тени вдогонку

за тобой и за мною… Пора,

закрывают, уносят посуду.

Так вот, не отрывая пера,

опишу этот день и забуду.

* * *

Редкое дерево царской фамилии,

листики — как вензеля,

милое дерево, кто ты по имени,

может быть, жизнь ты моя?

Будем крутить легкой музыки мельницу,

будем листочки терять,

будем мы мямлить стихотвореньице,

только слегка привирать.

Здесь без обмана с железными лясами

литературный чекист

тыкает, якает, здесь между фразами

будем лететь мы на свист.

Синей по будням фиалкой дорожною,

той, что горит на корню,

а по ночам — голубой неотложкою,

что не придет ни к кому.