ЛИДИЯ ГРИГОРЬЕВА

СЕРЕБРЯНЫЙ ВЕК

Все то, что сбылось наяву и во сне,

большая зима заметает извне —

снегами, снегами, снегами...

Серебряный век серебрится в окне

и светится враз и внутри, и вовне —

стихами, стихами, стихами...

Судьбу изживая вразнос и взахлеб,

на паперти мы не просили на хлеб

в горючих слезах укоризны.

Для тех, кто зажился — забыт и нелеп,

сияют снега на просторах судеб

отчизны, отчизны, отчизны...

Как облачный дым проплывают века,

в заснеженных далях сияет строка

бессмертного русского слова.

На нас упадают большие снега,

словесный сугроб наметая, пока —

и снова, и снова, и снова...

СТЕПНОЙ ПСАЛОМ

Он снова дал себе зарок,

да вот стезя влечет...

Степной горячий ветерок

до сердца пропечет.

Взошел на древние холмы,

где ждут среди травы

медоточивые псалмы,

рычащие, как львы.

Сухие стебли старых слов

горят костра посредь,

ни докопаться до основ,                         

коснуться не посметь.

И он стократно бьет челом

и упадает ниц,

пока вокруг степной псалом

звенит, как стая птиц.

От этой истовой мольбы,

от ночи и до дня,

вокруг него стоят столбы

небесного огня.

Он был бы рад глаза смежить,

да гложет непокой,

он тщится дух переложить

силлабовой строкой.

Благим огнем озарена

словесная листва,

взошедши из сего зерна,

из семени псалма.

«Не пойду в город богатый.

Я буду в полях жить,

Буду век мой коротати,

Где тихо время бежит».1

* * *

Постель застелена льняная,

бликует, блещет белизна...

Вот снова птица неземная

мелькнула в зареве окна.

Или она пера лишилась,

иль это падает листва...

И закружилась, закружилась,

моя больная голова.

И долго, душу беспокоя,

кружится на сквозном ветру,

сиянье это неземное:

перо перу, перо к перу...

* * *

Я не скажу никому:

музыка в нашем дому,

слов драгоценный запас —

раз.

Я не сболтну никогда:

тяжки вериги труда,

гирями виснут слова —

два.

Надо ли мне говорить:

слов златотканую нить

тянут вовне — изнутри...

Три.

САЖАЮ ТЮЛЬПАНЫ

День сегодня опал крупнолистый,

неожиданно и наугад.

Я ласкала тюльпан,

шелковистый

как китайский халат...

Безымянная луковка — тертый бочок.

Солнца зимнего паникадило.

Этот скользкий на ощупь,

струящийся шелк

я сегодня в саду посадила.

И теперь треволненья любовной страды:

что там зреет, в пучине безгласной...

Кто из бездны земной возрастет до звезды —

помрачительный, жаркий, атласный...

Будет волглое тело продрогшей земли

их ласкать в материнской  купели,

чтоб однажды возникли и расцвели

те, кто в землю ушли и истлели...

* * *

Выпало ль слово из песни,

если опять не везет...

Крокус ли, жадный до жизни,

мерзлую землю грызет,

мак ли туманы кровавит,

горем ли роза горчит,

душу ли болью оплавит

душный, как зной, гиацинт,

или, что много чудесней,

давним невзгодам назло,

старое слово из песни,

в землю упав, проросло...