ПОЭЗИЯ И ПРОЗА

Елена Ляпина

Безбилетники

I

Заходило солнце. Его лучи исчезали, оставляя после себя туманные проплешины. Сумерки наливались свирепым отчаянием каменных обрывов. Караваны нагруженных свинцовой тяжестью облаков несли к острову сырость и ночной холод, заставляя возвращающийся с работы люд прибавить шагу.

Рабочие леспромхоза торопились опрокинуть пару стопок в местной забегаловке: кто-то каждый вечер бежал туда от жены, кто-то от накопившихся проблем, а кто-то и вовсе от самого себя, но все с единственной целью — забыться…

За крайним столиком в тесном, провонявшим кислым выхлопом зальчике сидела девушка: острые скулы, тонкая бледная кожа лица и глаза, казавшиеся огромными из-за черных подглазий. Глядя на орущих в небе за окном чаек, она восхищенно улыбалась, словно нельзя было не восхититься той безалаберной свободой, которой наделены эти птицы…

Сверкнув золотыми коронками, осанистая, как богатырь с картины Васнецова, барменша крикнула в зал, что через десять минут заведение закрывается. Девушка, словно очнувшись, встала из-за стола и первой поспешила к выходу. На улице, вдохнув крепкий морской воздух, она подняла ворот куртки, и, отвернув лицо от ветра, направилась к пристани.

У пристани уже толпились туристы с огромными рюкзаками, удочками под мышками и бутылками пива в руках. Тут же стояли местные жители, отправлявшие гонцов на большую землю за провиантом, и стайки паломников: застегнутые на все пуговицы мужчины несли молчаливую вахту возле женщин в длинных юбках и ситцевых платках, сообщавших друг другу о количестве земных поклонов, положенных перед монастырскими святынями, о милостыни, отданной попрошайкам, о местной святой воде, лечащей все болезни, и, конечно, о благодати, которую они наконец почувствовали… Эти городские женщины, истинный интерес которых составляли чужие мужья, интриги на работе и бесконечные походы по магазинам, похоже, наотрез отказывались вновь становиться прежними и снимать с себя эти длинные юбки и ситцевые платки.

Лишь одна из них, явно молодящаяся, с подкрашенными губами и ресницами, в черном платке, повязанном ею по самые брови так туго, словно она боялась выскочить из образа смиреной паломницы, стояла в стороне от всех. Глядя перед собой, она что-то непрерывно шептала, пыталась себя в чем-то убедить, но, судя по всему, это у нее не получалось, и она, готовая заплакать, закрывала глаза…

К ней подошел коренастый мужчина и неодобрительно покачал головой. Женщина, однако, даже не взглянула на него. Постояв возле нее некоторое время, он вздохнул, достал папиросу, но, поймав на себе укоризненные взгляды паломниц, отошел в сторону.

Все эти люди ждали пароход, который два часа как должен был стоять у причала.

Волны с грохотом обрушивались на берег, ветер пронизывал до костей, однако далеко отсюда никто не уходил, опасаясь, что внезапно причалившее судно отправится на большую землю без них. Все вглядывались в горизонт, и только в отдалении среди мрака наступающей ночи багровел одинокий огонек папиросы.

— Кажется, плывет! — крикнул кто-то.

Все устремили свои взоры к маленькой точке, которая быстро превратилась в ржавый пароход «Василий Косяков». Словно гусыня, переваливаясь с волны на волну, он приближался к острову. Едва судно коснулось покрышек причала, рыжий конопатый матрос лихо спрыгнул с полубака и тут же поймал швартов.

Паломники бросились к спускаемому трапу.

— В порядке очереди! — крикнул матрос, пахнув на всех перегаром.

Он пил сегодня с утра, с того самого момента, как узнал, что его Ксюха — буфетчица с морского вокзала — снюхалась со штурманом из пароходства. Матрос был уверен в том, что во всем виновата только она одна, но сегодня, выходя в рейс, готов был переломать штурману ребра.

Пока шли до острова, матрос сидел в машинном отделении прямо на пайолах и, сжимая в руке граненый стакан с водкой, рассказывал мотористу о вероломстве проклятой бабы…

Закрепив конец, матрос вразвалку направился к трапу, раздвигая кряжистыми плечами возбужденную толпу.

— Бессовестные! Мы их тут ждем, а они там себе водку жрут! — надрывалась какая-то тетка в оранжевой куртке с двумя увесистыми сумками.

Но ее никто не слушал.

Толпа уже штурмовала «Василия Косякова».

У трапа возникла легкая потасовка и в авангарде штурмующих неожиданно оказалась та самая тетка с двумя сумками. Надеясь первой попасть на судно и заполучить рублевое место, она ступила на трап, но тут перед нею вынырнула старуха в детской кроличьей шубке с болтавшимися на резинке варежками. Бросив одну из сумок, тетка схватила старуху за воротник и прижала ее животом к перилам. Старуха отчаянно заверещала, но вдруг выскользнула из-под пресса и, взлетев по ступенькам, сделала тетке козу. Штурм «Василия Косякова» продолжался…

Глядя на это с усмешкой, стоящий в стороне от всех Борис то и дело восклицал:

— Человекообразные! Ну ничего святого.

Два месяца он прожил в местной гостинице для паломников. Сосланный сюда своим институтом в командировку, он занимался сбором фауны. Каждое утро заходил в столовую, ел кашу, пил спитой чай и отправлялся на литораль. К обеду он никогда не возвращался, приходил в гостиницу ближе к вечеру, изрядно покусанный мошкой. Чтобы восторженные паломники не лезли к нему со своими рассказами, он делал неприступное лицо, ужинал, затем шел в свою комнату, ложился на койку, отворачивался к стене и засыпал.

Как-то раз Борис столкнулся на берегу со стариком, напомнившим ему пасечника. Может, потому напомнившим, что на голове у того была шляпа с остатками сетки, а на руках — холщовые рукавицы. Посторонившись, Борис хотел было пропустить старика, но тот тронул его за плечо.

— Вот, возьмите. — И протянул крест.

Борис повертел крест в руках.

— Зачем он мне, я же неверующий. — Но, подумав, добавил: — Хотя здесь такая благородная патина… Что ж, сгодится как артефакт.

— Ну, пусть как артефакт, — согласился старик…

Все эти дни Борис вспоминал об этой странной встрече. То и дело доставал крест, вглядывался в стертое распятие, думая о том, во сколько могли бы оценить его антиквары. Но более всего Бориса интересовали сам старик и причина, по которой тот отдал ему крест. «Но где искать этого… пасечника? — думал Борис, и однажды его осенило: — А ведь он ходит в храм! Ну конечно, куда ему еще здесь ходить?!»

И Борис впервые отправился на вечернюю монастырскую службу. Там, подпирая стену, он с полчаса вглядывался в толпу… но, не увидев знакомого лица, ушел. Пошел он в храм и на следующий день, но старика вновь там не было…

И в день своего отъезда он вошел в храм. Шла литургия, и старика, конечно же, там не оказалось.

Это почему-то расстроило Бориса.

«А что если расспросить о нем у кого-нибудь из братии?»

Отозвав в сторону какого-то чудика в застиранном подряснике, Борис рассказал ему об этой своей встрече и описал внешность старика. Тот признался, что у них при монастыре таких нет и быть не может. Потом, покосившись на висевший рядом образ, лукаво спросил Бориса:

— Уж не этот ли?

— Этот, — обомлел Борис.

— Ну, это вам сам Савватий явился! — щербато усмехнувшись, язвительно изрек чудик и исчез.

Озадаченный Борис уже собирался выйти из храма, но тут плотная толпа паломников, внезапно заполонила все приделы и отрезала путь к отступлению. Злой на себя и на этих «человекообразных», он, ожидая окончания службы, принялся рассматривать все, что его окружало: служку в стоптанных ботинках и с грязными волосами, похожими на длинные макаронины, диакона с огромным животом, размахивающего чадящим паникадилом и ревущего иерихонской трубой, певчих с грубыми и какими-то звероподобными лицами, поющих неожиданно чистыми и высокими голосами… Уставший от затянувшейся службы люд уже не находил себе места: одни вздыхали, переминались с ноги на ногу, другие безучастно смотрели по сторонам и зевали, третьи искали надежную вертикальную опору, чтобы наконец благочестиво окаменеть…

Повсюду со стен на Бориса взирали ангелы, архангелы и святые угодники — лики, полные не то страдания, не то умиротворения. Большая птица, величественно раскинув под куполом белые крылья, будто и в самом деле парила над Борисом, который, растерянно глядя на все это, задавал себе один и тот же вопрос: «Что я здесь делаю?» Но при этом его все крепче охватывало какое-то странное чувство, будто и он причастен ко всему тому, что творилось сейчас вокруг него…

Звучала «Херувимская». Все вдруг повалились на пол для земного поклона, и Борис, не отдавая себе отчета зачем, почему, рухнул на колени. Потом, ошарашено глядя по сторонам, встал и быстро пошел к выходу, чуть ли не переступая через согбенные спины.

Однако «Херувимская», которая уже закончилась там, на хорах, и не думала замолкать в нем. Она звучала где-то внутри — не то в голове, не то в сердце. И он не мог заставить ее замолчать.

Выпала вечерняя роса, пахло жженой травой и гарью. Борис шел и пытался не слушать пения. «На этом острове, наверное, больше спят, чем живут. А что им еще тут делать? Абсолютно нечего! — раздраженно думал Борис, — книжек не читают, а шоу из ящика уже у всех поперек горла. Даже пьют здесь не для того, чтобы быть пьяными, а чтобы не видеть ничего вокруг, чтобы из весны прямо в осень, а там и зима — как одна братская могила для всех… И так из года в год, как заевшая пластинка. Ждут перемен, но ничего не происходит, и скрипит, скрипит бессмысленная телега провинциальной жизни».

В одном из дальних бараков голосила пьяная компания, но эти вопли постепенно сходили на нет, и в какой-то момент опять стало так тихо, что Борис отчетливо услышал, как кто-то ложкой размешивает сахар в стакане.

Борису хотелось поскорее покинуть это место и забыть его навсегда, но музыка все еще звучала в нем.

Неожиданно перед ним вырос какой-то потертый мужичок с лиловым лицом, в грязной лыжной шапке с олимпийской символикой:

— Не угостите сигареткой веселого Олежку?

— Не курю, — отшатнулся от него Борис и пошел еще быстрее.

«Нет, у этого места нет души! — вдруг подумал он и зло усмехнулся. — Да, нет души!»

Он шел, глубоко дыша и стараясь заглушить в себе до сих пор звучавшую «Херувимскую», злился на себя и не понимал, что с ним творится. Остановился только возле пристани, вытащил из кармана крест. Мстительно глядя на него, представил себе, как уже завтра вернется в город к недописанной диссертации, к Лидочке, которая жила у него уже третий месяц и которую давно пора было попросить «на выход», к проклятым долгам по кредитам, к невыполненным обещаниям и к матери, не одобрявшей его решимость навсегда переехать в Штаты. Но сейчас все это привычное, прежде казавшееся ему таким понятным, вдруг представилось ему чем-то чудовищным и невыносимым. В нем росло беспокойство. Он смотрел на крест и уже ничего в себе не понимал… Потом вдруг положил его на перила, и быстро, почти бегом, направился к пароходу.

Посадка уже закончилась, но на причале еще маячили двое: паломница в туго завязанном черном платке и ее молчаливый спутник, которого она сдержанно бранила за то, что тот не удосужился заранее купить обратные билеты и теперь они вынуждены куковать здесь еще одну ночь.

С этой парой Борис был знаком: последнюю неделю они жили в соседнем номере и, в отличие от всех остальных, не лезли к нему со своими восторгами.

Едва Борис подошел к ним, из темноты вышла бледная девушка, та самая, что сегодня в рюмочной завидовала чайкам.

— А вы чего ждете? — послышался голос с полубака.

Все задрали головы: кажется, это был тот самый рыжий матрос.

— Нам не хватило билетов, — виновато улыбнулась девушка.

Матрос замер, потом всмотрелся в ее лицо, и его губы растянулись в широкой улыбке. Повернувшись к ярко освещенной рубке, в которой в этот момент никого не было, вполголоса спросил:

— А в шкиперской поедете? Там, правда, без удобств.

— Да куда мы денемся! — крикнул Борис.

— Тогда придется немного заплатить, — сказал матрос и открыл дверку трапа.

Безбилетники поспешили на борт.

Над пристанью поплыл протяжный гудок.

В обратный путь «Василия Косякова» провожали своры бродячих собак да черные остовы сгнивших лодок.

 

 

II

Машина набирала ход. Уже покачивало. К горлу поступала тошнота. В тесной шкиперской на разваленных всюду бухтах фала лежали коробки с обувью. Лампочка над дверью едва освещала лица безбилетников. Душил запах горелого масла, тянувшийся с камбуза. Повисшее молчание прервал ввалившийся в шкиперку матрос:

— Ну что, разлимонило вас?

— Есть немного, — ответили ему.

— А вы харчуйтесь, харчуйтесь.

— Да мы ничего с собой и не взяли, надеялись в буфете подкрепиться, — сказал кто-то.

— Ничего? — матрос на мгновение задумался. — Я сейчас, — пробормотал он и скрылся.

Вскоре он вернулся, держа в одной руке початую литровую бутылку водки и по граненому стакану на каждом пальце другой:

— Раз нечего есть, будем пить.

Вытащив кошельки, все вопросительно смотрели на матроса, полагая, что сейчас, под выпивку, он и начнет собирать деньги за проезд. Но тот, словно забыв об этом, разливал водку по стаканам, то и дело поглядывая на сидевшую рядом девушку.

— Будем знакомиться, меня Федором зовут, — матрос протянул девушке свою широкую, как лопата, красную ладонь.

— А меня Олей, — сказала девушка и благодарно улыбнулась.

— А вас как? — обратился матрос к паломнице в черном платке и ее спутнику.

— Ее Маргаритой, а я Семен, — произнес мужчина неожиданно высоким для своей мрачноватой внешности голосом.

Все обратили свои взгляды на Бориса.

— А как вас величать? — спросила Оля, продолжая улыбаться.

— Это обязательно? — усмехнулся Борис.

— Ну как же, нам ведь всем вместе целую ночь тут…

— Если так надо, то Борисом Андреевичем.

— Вот и познакомились, — сказал матрос, поднял свой стакан и проглотил его содержимое.

Борис брезгливо повертел стакан в руке и отставил его.

— Такое мы не пьем, — сказал он с желчной усмешкой.

Матрос побледнел и вдруг развернулся к Борису всем корпусом.

— Борис Андреевич, выпейте с нами, пожалуйста, — пролепетала Оля, кладя свои ладони на плечи матроса и умоляюще глядя тому в глаза.

Борис был готов уже вспылить, но тут неожиданно для себя в выражении лица Оли заметил нечто такое, что заставило его осечься. Что-то, чего он не понял, но что напугало его.

— Пожалуйста, — пробурчал он себе под нос и сделал большой глоток, однако водка в горло не пошла.

— Главное, не пускай ее обратно, — посоветовал Борису Федор.

Борис все же допил свой стакан и уже чувствовал, как его голова перестает кружиться, а в животе разливается приятное тепло. На смену мрачным беспорядочным мыслям пришло какое-то странное веселье.

Не выпила водку только Маргарита. Держа в руках свой стакан, она смотрела на Семена:

— Я тоже должна пить это?!

— Что ты все о себе да о себе, — сокрушенно вздохнул Семен.

Поджав губы, Маргарита сделала маленький глоток и тут же вытерла губы тыльной стороной ладони.

— Не понимаю, как можно ездить сюда за благодатью, — ехидно улыбаясь, заговорил Борис. — Какая еще благодать, если у этого места нет души, — заключил он с вызовом.

Все в шкиперской переглянулись.

— Почему же? — растерянно улыбнулась Оля.

— Да хотя бы потому, что здесь столько людей замучили. Здесь же концентрационный лагерь был. Вы посмотрите на тех, кто живет на острове! Это же сплошная пьянь, ни одного человеческого лица.

— А как же здешние монахи? — возмутилась Маргарита.

— Какие ж это люди — это же сплошь ангелы! — съязвил Борис.

— Говорите, нет души, — мрачно глядя в пол, начал Семен, — а почему тогда едут сюда, что их всех сюда тянет?

— Начнем с того, что не всех сюда тянет, кого-то сюда просто ссылают. Я, например, был здесь в командировке, — стоял на своем Борис.

— А ну, пойдем выйдем! — рявкнул матрос и вскочил, в упор глядя на Бориса.

Борис все с той же язвительной улыбкой смотрел на матроса. Тогда тот взял его за рукав куртки и потянул на себя. Силы были неравны.

Когда они вышли за дверь на палубу и Борис уже приготовился к драке, матрос отпустил его и почти побежал на корму.

Борис остался стоять возле двери шкиперской.

— Ну что ты там застыл! Подь сюда, — крикнул ему матрос.

Пожав плечами, Борис пошел на корму.

Волнение моря, кажется, стихло, по крайней мере пароход уже не подбрасывало и он мерно резал пенную зыбь.

— Вот ты, Борис Андреевич, говоришь, души нет, а это, по-твоему, что такое? — спросил матрос, указывая куда-то в небо.

Над черной полоской острова, уже исчезающей во мраке, висел огромный небесный купол, усыпанный звездами, и от него на остров лился едва уловимый свет.

— Что это, по-твоему? — повторил матрос.

— Обыкновенный звездный свет, ничего особенного, — Борис уже успокоился.

— Как — ничего особенного? Ты разве не знаешь, что он вечный? Что звезда, которая светит тебе сейчас, погасла, может, миллиард лет назад. Погасла, а ты видишь ее. Вот и выходит, что свет от нее вечный.

— Ну и как ты это себе представляешь, Федя? — усмехнулся Борис, озадаченный таким открытием.

— Не представляю. Верю…

Когда Борис бесшумно открыл дверь в шкиперскую, лампочка над дверью уже не горела, а в иллюминаторах не было ничего, кроме черноты. Все тут, кажется, дремали. По крайней мере Семен, который, раскинувшись навзничь на коробках с обувью, счастливо улыбался во сне.

Борис хотел уже пройти на свое место, чтобы лечь, но тут услышал приглушенный женский голос:

— Вот Борис Андреевич считает, что тут плохо. А мне здесь хорошо. Не могу объяснить почему. Вчера был такой теплый день, из-за туч вышло солнце, и даже холодные камни вдруг стали излучать тепло. Я села возле храма на траву и смотрела, как одуванчики закрывают свои желтые головки на ночь. Такая мелочь, казалось бы, вы не смейтесь. Раньше я ничего такого не успевала разглядеть. Жизнь летела мимо, и ничего, кроме меня самой, мне было не интересно. Как это глупо — не интересоваться миром, когда он так прекрасен. Так вот, я сидела и вдруг где-то совсем рядом услышала голоса. Это наверняка была семья. Они о чем-то болтали, строили планы на будущее, и я чувствовала, как они счастливы, потому что они сейчас вместе. И в этот момент я подумала: «Может быть, смерти нет? Может, она чья-то жестокая шутка?» А потом мне показалось, что, если вот так сидеть на траве и смотреть на закат, слушая колокольный звон, все это никогда не закончится. Просто не сможет. Не посмеет, побоится…

Последнее время я много раз представляла себе свою смерть, и знаете, к чему пришла? Что просто буду идти вдоль берега моря, у которого нет конца, буду идти и идти, идти и идти… Вот и всё.

— Олечка, — вдруг послышался другой женский голос, — и у меня сегодня случилось… На вечерней службе я хотела приложиться к образу Троеручницы. Помните — такая черная икона, без оклада, возле окна? Свет закатного солнца слепил меня, и я ничего не могла увидеть. Нет, конечно, руки Божией Матери, держащей Младенца, можно было разглядеть, но сам лик словно ускользал от меня. И внутри закипела обида! Почему другие могут, а я нет? И тут мне пришло: а что если я недостойна? Да как я могу быть недостойной, думала я, ведь каждое воскресенье хожу на службу, отпуск провожу не на море, а в святых местах, соблюдаю посты. Вот даже Семена приобщила к Церкви. Но мысль, что я недостойна, стала еще сильнее. И меня охватила дрожь, нет, не от холода, от страха. Я выбежала из храма и долго не могла прийти в себя. Я недостойна! Я недостойна? И было вдруг так больно, и внутри была такая пустота, что жизнь потеряла смысл и умереть стало не страшно.

— Видите, как любит вас Господь, — прошептала Оля.

Стараясь не шуметь, Борис опустился на бухту фала и тут же заснул.

 

 

III

Утром Борис проснулся от гудка парохода. В шкиперской уже никого не было. Он быстро поднялся, взял свою сумку и вышел на палубу. У самого трапа спиной к Борису стояли матрос и Оля. Остановившись, Борис невольно прислушался к их разговору. Оля говорила о чем-то, говорила так, словно оправдывалась перед матросом. Тот упрямо, как конь, мотал головой. Тогда, повернув свое испугавшее Бориса своей чернотой в этот рассветный час лицо к матросу, она сказала:

— У меня остались даже не недели, считанные дни, но мне уже не больно и не страшно…

Матрос смотрел на нее, не отрывая глаз, и что-то не вполне членораздельно говорил ей — кажется, о том, что все равно не отпустит ее, что будет теперь с ней столько, сколько будет она сама…

Борису стало вдруг неудобно слышать это, и он поспешил пройти мимо. Едва он сбежал по трапу, как его окликнула Оля:

— Борис Андреевич, подождите.

Он застыл на месте, боясь обернуться. Оля тихо подошла и протянула к нему ладонь, на которой лежал крест, тот самый, с благородной патиной.

— Это, кажется, ваш…

Осторожно взяв крест в руки, Борис сказал то, что никак уж от себя не ожидал:

— Благодарю вас.

Она с улыбкой смотрела на него так, словно хотела подбодрить.

— Какие вы все прекрасные люди. Никогда еще я не чувствовала себя такой счастливой, как на этом пароходе…

Не оглядываясь, Борис шагал к вокзалу.

В нем опять звучала «Херувимская», и он боялся всмотреться в оставшееся в памяти черное, изможденное лицо с глазами, в которых было столько непонятной ему любви. Он шел и думал о скорой смерти этой девушки, но почему-то ему было не страшно. Он уже верил в то, что и сам умрет, непременно умрет, но только это будет совсем не то, что он себе представлял прежде, и совсем не так, как читал об этом в книгах. Это будет только так, как говорила об этом Оля.

И еще он думал о том, что не все подвластно человеку. И что все планы на жизнь и пустые мечтания — лишь попытка сбежать от самого себя. И что никто не знает своего пути, но у каждого он есть, этот свой путь, который ему неминуемо придется пройти до конца…

Он шел и шел, и в нем все звучала та музыка. И кажется, он уже понимал, откуда она звучит.

Анастасия Скорикова

Цикл стихотворений (№ 6)

ЗА ЛУЧШИЙ ДЕБЮТ В "ЗВЕЗДЕ"

Павел Суслов

Деревянная ворона. Роман (№ 9—10)

ПРЕМИЯ ИМЕНИ
ГЕННАДИЯ ФЕДОРОВИЧА КОМАРОВА

Владимир Дроздов

Цикл стихотворений (№ 3),

книга избранных стихов «Рукописи» (СПб., 2023)

Подписка на журнал «Звезда» оформляется на территории РФ
по каталогам:

«Подписное агентство ПОЧТА РОССИИ»,
Полугодовой индекс — ПП686
«Объединенный каталог ПРЕССА РОССИИ. Подписка–2024»
Полугодовой индекс — 42215
ИНТЕРНЕТ-каталог «ПРЕССА ПО ПОДПИСКЕ» 2024/1
Полугодовой индекс — Э42215
«ГАЗЕТЫ И ЖУРНАЛЫ» группы компаний «Урал-Пресс»
Полугодовой индекс — 70327
ПРЕССИНФОРМ» Периодические издания в Санкт-Петербурге
Полугодовой индекс — 70327
Для всех каталогов подписной индекс на год — 71767

В Москве свежие номера "Звезды" можно приобрести в книжном магазине "Фаланстер" по адресу Малый Гнездниковский переулок, 12/27

Михаил Толстой - Протяжная песня
Михаил Никитич Толстой – доктор физико-математических наук, организатор Конгрессов соотечественников 1991-1993 годов и международных научных конференций по истории русской эмиграции 2003-2022 годов, исследователь культурного наследия русской эмиграции ХХ века.
Книга «Протяжная песня» - это документальное детективное расследование подлинной биографии выдающегося хормейстера Василия Кибальчича, который стал знаменит в США созданием уникального Симфонического хора, но считался загадочной фигурой русского зарубежья.
Цена: 1500 руб.
Долгая жизнь поэта Льва Друскина
Это необычная книга. Это мозаика разнообразных текстов, которые в совокупности своей должны на небольшом пространстве дать представление о яркой личности и особенной судьбы поэта. Читателю предлагаются не только стихи Льва Друскина, но стихи, прокомментированные его вдовой, Лидией Друскиной, лучше, чем кто бы то ни было знающей, что стоит за каждой строкой. Читатель услышит голоса друзей поэта, в письмах, воспоминаниях, стихах, рассказывающих о драме гонений и эмиграции. Читатель войдет в счастливый и трагический мир талантливого поэта.
Цена: 300 руб.
Сергей Вольф - Некоторые основания для горя
Это третий поэтический сборник Сергея Вольфа – одного из лучших санкт-петербургских поэтов конца ХХ – начала XXI века. Основной корпус сборника, в который вошли стихи последних лет и избранные стихи из «Розовощекого павлина» подготовлен самим поэтом. Вторая часть, составленная по заметкам автора, - это в основном ранние стихи и экспромты, или, как называл их сам поэт, «трепливые стихи», но они придают творчеству Сергея Вольфа дополнительную окраску и подчеркивают трагизм его более поздних стихов. Предисловие Андрея Арьева.
Цена: 350 руб.
Ася Векслер - Что-нибудь на память
В восьмой книге Аси Векслер стихам и маленьким поэмам сопутствуют миниатюры к «Свитку Эстер» - у них один и тот же автор и общее время появления на свет: 2013-2022 годы.
Цена: 300 руб.
Вячеслав Вербин - Стихи
Вячеслав Вербин (Вячеслав Михайлович Дреер) – драматург, поэт, сценарист. Окончил Ленинградский государственный институт театра, музыки и кинематографии по специальности «театроведение». Работал заведующим литературной частью Ленинградского Малого театра оперы и балета, Ленинградской областной филармонии, заведующим редакционно-издательским отделом Ленинградского областного управления культуры, преподавал в Ленинградском государственном институте культуры и Музыкальном училище при Ленинградской государственной консерватории. Автор многочисленных пьес, кино-и телесценариев, либретто для опер и оперетт, произведений для детей, песен для театральных постановок и кинофильмов.
Цена: 500 руб.
Калле Каспер  - Да, я люблю, но не людей
В издательстве журнала «Звезда» вышел третий сборник стихов эстонского поэта Калле Каспера «Да, я люблю, но не людей» в переводе Алексея Пурина. Ранее в нашем издательстве выходили книги Каспера «Песни Орфея» (2018) и «Ночь – мой божественный анклав» (2019). Сотрудничество двух авторов из недружественных стран показывает, что поэзия хоть и не начинает, но всегда выигрывает у политики.
Цена: 150 руб.
Лев Друскин  - У неба на виду
Жизнь и творчество Льва Друскина (1921-1990), одного из наиболее значительных поэтов второй половины ХХ века, неразрывно связанные с его родным городом, стали органически необходимым звеном между поэтами Серебряного века и новым поколением питерских поэтов шестидесятых годов. Унаследовав от Маршака (своего первого учителя) и дружившей с ним Анны Андреевны Ахматовой привязанность к традиционной силлабо-тонической русской поэзии, он, по существу, является предтечей ленинградской школы поэтов, с которой связаны имена Иосифа Бродского, Александра Кушнера и Виктора Сосноры.
Цена: 250 руб.
Арсений Березин - Старый барабанщик
А.Б. Березин – физик, сотрудник Физико-технического института им. А.Ф. Иоффе в 1952-1987 гг., занимался исследованиями в области физики плазмы по программе управляемого термоядерного синтеза. Занимал пост ученого секретаря Комиссии ФТИ по международным научным связям. Был представителем Союза советских физиков в Европейском физическом обществе, инициатором проведения конференции «Ядерная зима». В 1989-1991 гг. работал в Стэнфордском университете по проблеме конверсии военных технологий в гражданские.
Автор сборников рассказов «Пики-козыри (2007) и «Самоорганизация материи (2011), опубликованных издательством «Пушкинский фонд».
Цена: 250 руб.
Игорь Кузьмичев - Те, кого знал. Ленинградские силуэты
Литературный критик Игорь Сергеевич Кузьмичев – автор десятка книг, в их числе: «Писатель Арсеньев. Личность и книги», «Мечтатели и странники. Литературные портреты», «А.А. Ухтомский и В.А. Платонова. Эпистолярная хроника», «Жизнь Юрия Казакова. Документальное повествование». br> В новый сборник Игоря Кузьмичева включены статьи о ленинградских авторах, заявивших о себе во второй половине ХХ века, с которыми Игорь Кузьмичев сотрудничал и был хорошо знаком: об Олеге Базунове, Викторе Конецком, Андрее Битове, Викторе Голявкине, Александре Володине, Вадиме Шефнере, Александре Кушнере и Александре Панченко.
Цена: 300 руб.
Национальный книжный дистрибьютор
"Книжный Клуб 36.6"

Офис: Москва, Бакунинская ул., дом 71, строение 10
Проезд: метро "Бауманская", "Электрозаводская"
Почтовый адрес: 107078, Москва, а/я 245
Многоканальный телефон: +7 (495) 926- 45- 44
e-mail: club366@club366.ru
сайт: www.club366.ru

Почта России