АРЕНЫ КАТАСТРОФ
Катя Кетту
Лапландская собака
Что делает человека убийцей? Я размышляю об этом, рассматривая свою
коллекцию курительных трубок при свете керосиновой лампы. Резкие порывы холодного
ветра, дующего с моря, медленно засыпают хижину снегом.
Во время войны я часто видел в людях эту перемену. Как из спокойного
лавочника, обожающего детей огородника, или застенчивого парня, ворующего оленей,
проклевывается хладнокровный убийца. Перемена происходит, как правило, в условиях
крайнего давления, после того как дом сожжен и горящее тело первенца выброшено
в море. Перемена наступает только тогда, когда человека избивали так долго,
что у него не осталось ничего, кроме клочка жизни. И вот поднимается ненависть:
другие тоже должны страдать. Но есть и такие, внутри которых цербер только
и ждет, когда его выпустят на волю.
В мирное время хищник спит, как комнатная собачка, свернувшись калачиком
внутри своего хозяина, и такой человек с виду кажется абсолютно безобидным.
Он может быть какой угодно национальности, потому как мне воистину случалось видеть
на этой северной земле разных проходимцев, от похотливого русского коробейника до
одноглазого землемера.
Торговца Бьёрна я всегда считал хорошим человеком. Он принадлежит к тому
исчезающему северному типу людей, в котором соединяются житель большого города
и совершенное дитя природы. Он — это та исключительная личность, которая
удивляет своей ученостью и знанием законов природы иноземного путешественника,
приехавшего в это захолустье и ожидающего встретить здесь одних только
испорченных кровосмесительной связью, смотрящих исподлобья вырожденцев, привыкших
удовлетворять свои половые потребности с первым попавшимся тюленем. К противоречивости
его натуры относится и то, что он, напомадив бороду, легко бы вписался в любой
салон Берлина или Лондона, где бы с сигарой в руках непринужденно рассуждал
о депозитах и прочих финансовых тонкостях — просто диву даешься,
откуда ему все это известно. И в то же время понимаешь, что, задавая ему вопросы, все равно не вытащишь
на поверхность ничего, кроме новой глади. В Бьёрне живет Северный Ледовитый
океан, так же как он живет в Северном Ледовитом океане, не на берегу его, а на
его просторах, подобно Тихому Морскому Народу.[1] Тайком
он носит еду в древние святилища, говорит на забытых языках с ду´хами,
о которых уже никто не помнит, и избегает в ущельях мест, где могут
лежать заживо погребенные земляные люди.[2]
В тот вечер шел теплый моросящий
дождь, я стоял перед хижиной и сжигал документы. Ошметок облака, приплывший
со стороны воды, лениво качался над обломками гор. Но вдали открытое море было белым
и небо высилось, как величественный колонный зал. Документы, которые я сжигал,
были относительно малозначащими. Бесконечные наблюдения за кораблями тут и там,
за движением в ближайших фьордах, а также обрывки сообщений, перехваченные
с рыбацких судов. Они пахли сыростью и морошкой, скручивались по краям
и зеленели, прежде чем исчезнуть в небе облаком пепла. Воздух переливался
разными красками и шипел в тех местах, где капли дождя падали на горячую
поверхность.
Я ворошил носком ботинка упавшие на землю клочки координат и думал
о муравьях вообще и в частности о том, как все-таки странно,
что, если взять муравья в какой угодно точке планеты и поместить в другое
место к сородичам, он сразу поймет, каков его статус и как начать действовать.
Я размышлял об этой удивительной особенности, когда вдруг передо мной на выброшенное
морем дерево опустилась рука, держащая трубку:
— Из стеатита со Шпицбергена.
Торговец появился ниоткуда. У этого громилы была непостижимая способность
беззвучно передвигаться и неожиданно возникать на горизонте. Так умеют делать
некоторые жители побережья Северного Ледовитого океана. Такой человек похож на поверхность
болота. Гладкий, непроницаемый. Если повезет, ничего противоестественного никогда
не всплывет на поверхность.
Обычно, впрочем, приближение Бьёрна не оставалось незамеченным, так
как его лапландская собака Эдда была весьма болтливым существом. Я с надеждой
посмотрел в сторону пустого склона. Я заметил, что, если рядом есть пес или
какое-нибудь другое животное, жить на мгновение становится легче.
Кого-то Эдда раздражала, поскольку совсем не была тихой псиной. Одного
лая ей было недостаточно. Она заявляла о своем присутствии воем, фырканьем,
пердежом, скулением, хрипом и рычанием. Кроме того, от нее за версту воняло
треской и мокрой шерстью, а ее хвост и уши постоянно вращались во все
стороны света. Казалось, она с усмешкой смотрит на все, происходящее вокруг.
Склон оставался пустым, Эдды не было видно.
Бьёрн взгромоздил ногу на поваленное дерево и начал натягивать
сползший шерстяной носок. От подошвы шахтерского сапога на стволе остался ржаво-красный
след. Сам Бьёрн вонял кровью и выделениями. Что-то холодное и острое перевернулось
в животе и осталось болеть в желудке. Я не видел глаз Бьёрна,
но они пугали меня, как и прежде. Как человек переходит грань? Я часто думал
об этом. Что ломает сознание? Почему сдерживающие оковы человечности спадают, оболочка
лопается и наружу вырывается кровавая клацающая пасть? Я знал, что Бьёрн убивал
людей и раньше, но тогда он делал это против собственной воли, защищая родину.
Я взял трубку и, не говоря ни слова, пошел домой. Костер остался
тлеть во дворе. Я помог Бьёрну снять запачканную кровью куртку и, не спрашивая
ни о чем, облил ее керосином и засунул в буржуйку. Бьёрн сел во главе
стола. Его взгляд бегал по стенам, в голосе слышался вызов.
— Я убил эту немецкую шестерку.
Затем Бьёрн бросил на стол свою добычу. Собачья лапа. И что-то
пушистое, словно клочки шерсти. Я не хотел смотреть.
— Единственное существо, которое было мне когда-либо предано.
Все остальные предают. Бабы предают, и товарищи предают. И ты меня когда-нибудь
предашь.
Я замотал головой и достал из-под пола пару яиц крачки и пожарил
нам омлет. После этого мы пили «Капитан Морган». Бьёрн выцарапывал финкой на поверхности
стола узоры. Я заметил, что смотрю на какой-то сломанный предмет, возможно, на куксу[3]
или плетеную корзину.
Не думаю, что Торговец когда-либо любил хоть кого-то. С женщинами
он не умел обращаться. Однажды он привез из Алты[4] бабу,
такую широкозадую, похотливую северную финку, которая сразу же по приезде принялась
хворать, валяться в постели и отлынивать от работы. Заставить ее ловить
рыбу было просто невозможно, и поговаривали, что она от безделья гонялась по
сопкам за оленями. Было видно, что баба хочет в город. Долго она не протянула
и сбежала с инженером-краснобаем. Инженер потом утонул где-то на юге.
Говорят, женщина после этого вернулась и съехалась с гестаповским стукачом
по прозвищу Красноголовый, жену которого сослали в лагерь. Не думаю, что Бьёрн
очень грустил по той женщине. Но вот псину свою он любил, в этом не было сомнений.
Эдда была лапландской собакой, привезенной из Финляндии, со светлоглазой мордахой.
Она попала к Торговцу еще щенком размером с ладонь и, увидев Бьёрна,
сразу подружилась с ним, забыв прежнего хозяина.
— Это было поистине верное существо, — признался Торговец,
выпив три куксы рома.
Мне стало жаль убийцу. Лапландская собака — самая верная из всех собак,
но в то же время это надоедливое животноe, ведь она любит своего хозяина безоглядно.
При правильном уходе лапландская собака может дожить и до ста лет, если не
умрет раньше от тоски, от которой эти существа обычно и погибают по достижении
тридцатилетнего возраста. Ей не свойственны такие врожденные патологии, какие встречаются
у выходцев из общины Салла[5] или у селекционных
пород вроде пуделей, которых содержат на шелковых подстилках и которые отличаются
от подставки для ног лишь тем, что испражняются. Лапландская собака — совсем
другое дело. У нее не бывает дисплазии бедра или неправильного прикуса. Она
с удовольствием спит на улице в тридцатиградусный мороз и спокойно
выживет в условиях дикой природы, ни в чем не уступая песцу. Так что единственное,
отчего лапландская собака рано или поздно умирает, — это любовь. Еще щенком
она выбирает себе товарища, которого будет любить, причем он необязательно должен
быть законным владельцем. Избранником может стать случайный моряк или занесенный
в северные края пройдоха, русский коробейник-двоеженец или караванщик. Другие
могут считать этого человека ничтожным подонком, конченым мерзавцем, но лапландская
собака видит в нем суть, принимает его и влюбляется. А уж если лапландская
собака влюбится, то ее любовь будет вечной. Она посвятит всю себя избраннику и ради
него будет готова на что угодно. Ох и не позавидуешь тому, кого выбрала собака.
Не будет этому человеку больше покоя. Куда бы он ни пошел, пес будет следовать за
ним. А если его оставить, то донимать будут уже мысли. О том, как это
существо ждет, ждет и живет лишь надеждой снова увидеть своего дорогого друга.
Глядя на Торговца, я и сам почувствовал себя лапландской собакой.
Дочь. Моей единственной любовью была твоя мама с белой шеей, по-настоящему
я любил только ее. Я и тебя любил, но втайне, скрывая обиду, ведь ты своим
рождением забрала свет и радость моей жизни.
После этого я больше не прикасался ни к одной женщине. Торговец Бьёрн
повертел в руках трубку и протянул мне:
— Вот. На память. Это трубка Руаля Амундсена.
Я взял каменную трубку, она показалась мне тяжелой. На ней тоже были
кровь и шерсть. Я ополоснул ее в бадье с дождевой водой и стал
исподтишка рассматривать сидящего на лавке мужчину. Бьёрн вертел в руках финку,
гладил ее острие и тихо бормотал. Я поставил греться чай и предложил еще
«Капитана Моргана». Бьёрн начал смеяться. Я не осмелился спросить почему.
— Я убил этого черта голыми руками. Сначала отстрелил коленные
чашечки. Он молил о пощаде.
Торговец казался веселым.
— Я приказал снять штаны, и ему даже в голову не пришло
спорить, хотя у меня уже закончились патроны. Истинная человеческая природа,
видимо, действительно вылазит наружу перед лицом смерти. Этот был трусом. Хотя,
конечно, сложно возникать, когда у тебя коленки прострелены всмятку.
Бьёрн случайно узнал, что его жена вернулась с юга. Какой-то шут
разболтал новость в магазине, да еще к тому же отпускал шуточки по этому
поводу с собутыльниками. Один из них удивлялся, неужто песец откусил Торговцу
яйца или в чем там на самом деле причина, раз уж Бьёрн не смог оседлать свою
бабенку. Давала каждому встречному. Раздвинув ноги, делилась своим товаром вдоль
всего фьорда, даже инженер из Осло приложился к ее прелестям, хотя его усы
были редкие, как лобок старой шлюхи, и один глаз все время косил в сторону
Тромсё. Даже ему дала, а в последний раз так вообще этому Тергену Кнеппсу,
Красноголовому, которого все знали как гестаповскую шестерку. Слабак Бьёрн, кишка
тонка сходить за своей бабой и загнать ее туда, куда следует — к плите
на четвереньки, ждать с голой задницей возвращения мужа. Сначала Бьёрн и ухом
не повел, но через несколько дней задумался. А потом мысль стала возвращаться
снова и снова, так что ни о чем другом он уже и не мог думать. Неужели
вся Северная Норвегия вот так будет поносить его имя? Бьёрну стало казаться, что
повсюду за его спиной на него показывали пальцем и плевали в его сторону.
Это начало его бесить.
— Я решил пойти посмотреть, где эту бабу носит.
Бьёрн выяснил, что его женщина действительно сожительствует с другим
мужчиной. Терген Кнеппс отнюдь не слыл приятным человеком, и я считал, что
мне удалось обставить все дела так, чтобы его вышвырнули из здания гестапо в Тромсё.
Банковская улица, тринадцать, третий этаж. Но эта каналья увернулась-таки от мертвой
хватки судьбы и проживала теперь спокойно в Вадсё.[6]
Черт знает, как он спас свою шкуру, должно быть, ценой жизни соотечественников.
Хотя это не особенно приветствовалось, но в Вадсё еще жили пособники фашизма.
Родственники Кнеппса были гордыми ребятами, владели барком и когда-то в начале
века обслуживали дирижабль Руаля Амундсена «Норвегия» во время его стоянки в Вадсё.[7]
Путешественник попытался достичь на этом аппарате Северного полюса. Не помню, чем
это все закончилось, наверняка плохо. Покидая Вадсё, Амундсен оставил в подарок
ухаживавшей за его машиной семье трубку и десять окаменевших яиц динозавров,
найденных им в путешествиях. Родственников Красноголового яйца не интересовали
— реликты использовались как грузы для сетей и в качестве подпорок для
двери, пока не пропали с приходом немцев. Трубка же хранилась на почетном месте
у камина. Теперь Бьёрн вертел ее в почерневших пальцах.
— Это курительная трубка человека, летавшего на Северный полюс
и открывшего Северо-Западный пролив!
Бьёрн собирался только съездить
взглянуть на женщину. Он вовсе не скучал по ней, вечно ноющей бабе, в постели
холодной и вялой. У Бьёрна была мысль немного отомстить, поколотить Красноголового
для собственного душевного успокоения, чтобы в деревне говорили, что у Торговца
Бьёрна женщину просто так не уведешь.
Бьёрн положил в сумку сушеное мясо и бутылку «Капитана Моргана»,
сунул в карман банку дегтярной мази, на случай если Эдда сотрет лапы, и отчалил
на лодке. Он добрался до места в середине дня и остался за пригорком ждать.
Может, женщина занимается овцами или ставит сети и скоро пойдет обратно. Дом
стоял немного в стороне, его окружали небольшие зеленые холмы, которые обгладывали
курдючные овцы. Изгородей не было, ничто не закрывало обзор. Только дом и крошечный
загон для овец. Бьёрн приказал Эдде лежать и подкрался ближе. Он добрался до
угла дома, как вдруг услышал писк. Сначала он никак не мог понять, что это был за
звук, объединивший в себе одновременно и детский плач, и вздох взрослой
женщины. Затем Бьёрн понял, что нытье доносится из-за кружевной занавески открытого
окна. Там было двое, рядом, плоть к плоти, внутри друг друга. Посреди бела
дня, словно и не было войны! Женщина скулила, мужчина рычал.
Бьёрн слушал стоны женщины. В них был какой-то цвет, или оттенок,
или просто чувство, которое помнишь с молодости, мгновение, когда ты лежал
голышом на прибрежных скалах, трава кололась, и ты чувствовал себя диким и свободным.
Там был желтый свет и такое же напряжение, которое ты почувствовал, когда впервые
увидел спаривающихся китов. Женщина никогда так не стонала под ним. Лежала со скучающим
видом, в процессе особо не участвуя. Усмехалась, если что-то не получалось.
А теперь она выла. Ну нет, черт побери! Какая-то ранее неведомая ярость сдавила
Торговцу грудь. Там, в доме, происходило что-то неизвестное и незнакомое,
что-то, чего жена ему не дала, но зато этому рыжему хлюсту из гестапо — пожалуйста.
Когда уже под вечер женщина вышла из дома, Бьёрн ждал на углу загона.
Если она и испугалась, увидев мужа, то никак не показала этого. Наоборот, кивнула
ему, словно старому знакомому, и пошла дальше, неся рыбные отходы и очистки
картофеля. Каждый вечер в одно и то же время женщина выносила помои овцам.
Потом она сделала вид, что не замечает Бьёрна. Проходила мимо так близко, что мужчина чувствовал сквозь вонь отбросов
запах натертых мыльным корнем подмышек и манящий женский призыв, благоухающий между
ее ног.
В следующий приезд Бьёрна на ней была желтая юбка, которая волочилась
по земле. Когда женщина подняла ведро, подол зацепился за изгородь, обнажая белые
ноги и часть ягодиц. Словно дразня, женщина забралась выше и подняла ногу,
так что между ее бедрами мелькнул темный островок. Кровь прилила к вискам Бьёрна.
Чертова сука разгуливала на людях неприкрытая. Бьёрн вытянулся посмотреть. И точно.
По внутренней поверхности бедер женщины текло что-то блестящее.
Это было уже слишком.
Бьёрн схватил женщину, припер ее к доскам редкого ограждения загона,
так что она могла видеть источающие пар овечьи шкуры и спокойно жующие морды.
Женщина не вырывалась. Торговец спустил штаны и задрал юбку — под ней
действительно оказалась голая задница.
В этом месте рассказа мне стало плохо. Я отвернулся помешать суп из
сушеного мяса.
— Она не сопротивлялась. Ни тогда, ни потом.
Не сопротивлялась. Не кричала. Не пыталась опустить юбку. Не сжимала
бедра. Не плакала. Нет, хотя Торговец схватил ее за волосы и так бил головой
о забор, что от неотесанной доски в щеке и шее оставались занозы.
Нет, хотя Бьёрн задрал ей юбку до пояса и ворвался внутрь, оставляя зубами
на шее женщины красно-синие кровавые следы. Овцы продолжали жевать, Красноголовый
сидел дома. Бьёрн помнил звуки, которые он слышал под окном в день своего приезда.
Он помнил всхлипы и вздохи, ускоряющиеся стоны и брань. И думал:
это я у вас отниму. Бьёрн кончил с ревом и отпустил женщину. Однако
после сделанного он не почувствовал себя победителем. Его мучило подозрение, что
он и на миллиметр не приблизился к тому, что слышал, стоя под окном.
— Почему она не сопротивлялась?
Бьёрна ужаснуло безразличие женщины. Она просто опустила юбку, взяла
свою корзину и уверенно пошла к дому.
— Если бы она… хотя бы вскрикнула.
Бьёрн решил вернуться. Он приплыл к дому ровно в то же время,
что и раньше, и снова женщина вышла с корзиной под мышкой и ведром
наперевес, такая же бесстрашная, как и в предыдущие вечера. И Бьёрн
опять набросился на нее. Теперь он еще и разорвал подол юбки, пнул ведро, натер
помоями и картофельной кожурой шею и грудь женщины и ждал реакции.
Женщина хватала ртом воздух, но продолжала молчать, так что Бьёрну пришлось и в этот
раз кончать в полной тишине.
В тот третий вечер на лестнице дома наконец появился мужчина. Он возвышался
на фоне светлого ночного неба черным силуэтом, торчал там недвижно. Бьёрн обрадовался.
Наконец-то он отомстит.
— Посмотри на свою бабу. Она всем дает!
Бьёрн кричал, сложив ладони рупором. Ответа не последовало. Мужчина
повернулся и скрылся в дверном проеме, только рыжие волосы сверкнули на
мгновение в слабом свете огня, горевшего в доме. Бьёрн нахмурился, и ему
пришлось хорошенько постараться, чтобы завершить начатое, после чего он долго сидел
на камне и курил трубку, чувствуя внутри странную пустоту.
Потом пропала Эдда. Бьёрн заметил ее отсутствие только тогда, когда
дополз до своей хижины в рыбацкой деревне и налил себе кружку теплого
пива. По привычке рука опустилась к бедру, где она обычно натыкалась на верную
морду, готовую уткнуться в бок хозяина. В этот раз рука ничего не нащупала.
Бьёрн вышел на улицу и позвал, ответа не было. Сначала он не волновался. Псина
могла пойти погулять, иногда она нуждалась в одиночестве. Правда, только тогда,
когда точно знала, где потом сможет найти Бьёрна. Все эти вечера Эдда лежала у избы
Красноголового. В кои-то веки она вела себя тихо и смотрела на небо, как
это умеют делать только лапландские собаки, желая казаться равнодушными, и подошла
лизнуть руку Бьёрну, когда тот, вытирая нос, шагал от дома вниз к фьорду.
Беспокойство стало мучить ночью. Так долго Эдда еще никогда не отсутствовала.
В течение нескольких часов Бьёрн лежал без сна и слушал, не раздастся
ли за окном укоряющий лай или радостная возня за дверью. Кровать казалась влажной
без тепла собачьей шерсти. И теперь, когда вонь Эдды не наполняла комнату уютом,
пахло чем-то чужим, мылом, лаком и страхом. Все утро Бьёрн просидел у окна,
куря трубку.
Вечером женщина снова вышла. Но, в отличие от предыдущих вечеров,
Бьёрн почувствовал, что не хочет ее видеть. Почему она не может остаться дома хотя
бы сегодня? Приклонила бы голову на грудь другого мужчины. Они могли бы запереть
дверь и заколотить окна, сидели бы внутри. Но нет. Женщина уверенно шла к загону,
вывалила там помои овцам и осталась
ждать.
Бьёрн почти боялся к ней подойти. Он встал сзади, поднял юбку и начал
расстегивать ремень.
Тогда женщина впервые заговорила. Она просунула руку за воротник рубахи
и что-то вынула.
— Я бы хотела дать тебе это.
Бьёрн взял предмет с недоумением и начал ощупывать. Он был
волосатый и мягкий, внутри четыре кости. Мужчина не сразу понял, что у него
в руке была собачья лапа.
Эдда. Светлоглазое существо, которое однажды выбрало Бьёрна, выпрыгнуло
из кармана плаща финского рыбака и поковыляло по дощатому полу на своих маленьких
ножках, падая, но снова поднимаясь и упрямо продолжая свой путь, до тех пор
пока не добралось до Бьёрна. Щенок не соглашался уходить, хотя его заманивали
сушеным мясом и рыбьей головой. Этот теплый комок выбрал Торговца Бьёрна, которого
до сих пор ни одно живое существо не выбирало, он стал ему собакой и верным
другом. Семнадцать лет, столько ведь времени прошло? Бьёрн уронил отрезанную лапу
и вскрикнул.
— Здоро`во.
Торговец с трудом повернулся к дому. Красноголовый стоял там
черным силуэтом. Поднял руку. Она была чем-то обернута.
— Где Эдда? — вырвалось у Бьёрна. Его голос звучал,
как у испуганного ребенка.
Женщина рядом с Бьёрном расправила юбку и указала на руки
Красноголового.
— Рукавицы из собачьей шерсти. Благодарствуем. Хорошие получились.
Красноголовый, он же Терген Кнеппс, сделал из сфинктера Эдды для своей
сожительницы заколку.
Бьёрн уставился на огонь, и у него снова было такое выражение
лица, что я не осмелился повернуться к нему спиной. Вдруг Торговец схватил
меня за запястье и крепко сжал. Понял ли я, почему это надо было сделать? Что
это надо было сделать ради родины и короля.
— Я откусил у него яйца, как у ездового оленя.[8]
На спине вывел ножом «Х7» в честь короля.
Но все произошло не так просто.
— Я дал ему фору в полдня.
Бьёрн замолчал и был похож на шкета, которого застукали за кражей
трески.
— Дал. Я не так… хотел это сделать.
И тогда до меня дошло, что Бьёрн специально отпустил Красноголового,
дал ему фору. А в придачу к ней — ужас и страх. Потому что так
Бьёрн хотел это сделать. Преследовать. Охотиться. Мне было трудно не думать о том,
как Торговец гнал свою жертву несколько дней, загоняя добычу в угол. Смаковал
убийство в своем воображении, рисовал себе потоки крови, которые скоро прольются.
Лежал в непроходимой чаще и кусал кулаки до крови, сбрасывал с себя
человечью кожу, совершая древние ритуалы, вырезал символы мести на щеках, валялся
в пепле и все время знал, что настигнет жертву. А затем, настигнув,
пытал и расчленял, глотал и лакал, превращаясь из человека в зверя
с собачьей мордой.
Позже я узнал, что стало с женой
Бьёрна. Все на Варангере[9]
боялись мести немцев, и это объединило националистов и население, помогавшее
десантникам.[10] Тело Красноголового
единогласно решили утопить, а дом сжечь. Рассказывали, что мужчину, чей труп
нашли к западу от деревни Тана Бру[11],
задрал медведь, но никто в это не поверил, потому что медведи там не водятся,
а на спине умершего был вырезан символ «Х7» — знак сторонников короля
Норвегии Хокона и участников сопротивления. Жена Торговца сама загнала своих
овец в Северный Ледовитый океан, где они утонули, поскольку овцы устроены глупо —
их прямая кишка пропускает воду. Как огромные волосатые бурдюки, они некоторое время
качались на поверхности воды, а потом с бульканьем пошли ко дну.
Прошло уже много времени, но я все еще думаю о случившемся. Особенно
в такие зимние ночи, когда слышу шепот Тихого Морского Народа. Тогда я вспоминаю
Бьёрна. Мне не жалко Красноголового, он наверняка заслуживал того, чтобы его убили,
но мне не дает покоя ярость, с которой Бьёрн преследовал жертву. И как
смерть собаки разбудила в человеке убийцу. Я думаю также о мести. Не знаю,
хотел бы я отомстить за что-либо так жестоко. Я всегда понимал, что этот мир приводят
в движение великие идеи и умы, намного более беспокойные, чем я. Поэтому
я и стал таким, какой есть: предателем любых идеалов, подхалимом, затаившим
ненависть и готовым всадить нож в спину, и жуликом до мозга костей.
Иногда я почти хочу почувствовать в себе такую же праведную ненависть, которая
вспыхнула в Бьёрне. Тогда мне, наверное, удалось бы изменить многие судьбы,
возможно, также судьбу моей любимой дочери. Но я так и не решился.
Перевод с финского Анастасии Калашниковой и Ярославы Новиковой
Катя Кетту ‒
финская писательница, режиссер, сценарист, колумнист. В 2001 г.
окончила Академию искусств в Турку по специальности «режиссер анимации»,
изучала литературу Финляндии в Университете города Тампере, училась
в Лондоне. Член правления литературного объединения «Nuoren voiman
liitto». Кетту является также вокалисткой группы «Confusa». Произведение
писательницы «Акушерка» (2011) получило премию Калеви Янтти
в 2011 г. и премию Рунеберга в 2012 г. Лауреат
премии за заслуги в литературе, вручаемой издательством «WSOY» (2013).
Автор произведений «Собиратель грусти» (2005), «Сварщик» (2008), «Полка
с курительными трубками» (2013), «Мотылек» (2015) и др. Работает
также в жанрах комикса и нон-фикшн.
1. Персонаж
мифологии народов Севера. Здесь и далее примеч. переводчика.
2. Земляной
человек — персонаж финской мифологии, обитатель подземного мира. Считалось,
что земляные люди могли заниматься вредительством, в том числе насылать болезни.
3. Кукса —
саамская кружка, вырезанная из капа березы.
4. Алта —
наиболее населенная коммуна и город в провинции Финнмарк на севере Норвегии.
5. Салла —
коммуна на севере Финляндии, в провинции Лапландия. У местных жителей
часто встречаются заболевания крови, являющиеся следствием инцеста.
6. Вадсё —
город и коммуна в Северной Норвегии, центр провинции Финнмарк.
7. В 1926
г. состоялся первый трансарктический перелет на дирижабле «Норвегия» со Шпицбергена
на Аляску через Северный полюс. Дирижабль вылетел из Рима в Пулхэм (Англия),
затем в Осло и, сделав дополнительные остановки в Ленинграде и Вадсё,
отправился на Шпицберген, а оттуда — к Северному полюсу. Руководителем
экспедиции выступил Руаль Амундсен.
8. Чтобы
добиться от ездовых самцов послушности, представители некоторых коренных народов
Севера оскопляют оленят, откусывая яички зубами.
9. Норвежский
полуостров Варангер, омываемый Варангер-фьордом (Варяжским заливом).
10. Десанты
на южном побережье Варангер-фьорда 18—25 октября 1944 г. — тактические
морские десанты, высаженные советским Северным флотом в ходе Петсамо-Киркенесской
наступательной операции Великой Отечественной войны.
11. Тана Бру — поселение, административный центр коммуны Тана в провинции Финнмарк.
