ПОЭЗИЯ И ПРОЗА

Йозефина Клоугарт

Новый лес

Фрагмент романа

На смену теплому лету пришли дожди. Раньше целыми днями колонны солнечного света возвышались среди крон деревьев, а по вечерам солнце лежало лентами между стволами. Настал август, и лес обезлюдел. Начался учебный год, малыши смотрели, как их старшие братья и сестры собирают ранцы, защелкивая широкие клацающие металлические замки`. Кто-то собирал на зиму дачные домики у воды, накрывал темную мебель белыми простынями, дабы защитить от возможного воздействия солнечного света. Люди покидали свои дачные плантации и с серьезным видом ехали в город; так август поспешно сдал пост, а сентябрь его принял, и вместе с сентябрем пришел дождь. Не переставая несколько сентябрьских недель, он тяжеловесно, как солнце, падал с неба, образуя, подобно солнечным лучам, колоннаду между кронами деревьев. Немногие семьи, владевшие в этих лесах землей и домами на отшибе, у дорог, заканчивавшихся тупиками, изменили образ жизни. Их движения стали ленивыми и словно полубессознательными, глаза потемнели и посерьезнели. Дождь был тяжелым пальто, наброшенным на плечи лета, а теперь на лес. Пейзаж потерял привычные пропорции, укрупнился, как все то, на что смотришь сквозь воду; то же случилось с людьми. Идет ребенок. Просто в один из дней с соседского двора сквозь дождь идет ребенок. Это девочка. Лет десяти, может, двенадцати. Она идет с поникшей головой. Руки скрещены. Она идет через лес по грунтовой дороге. Она идет по полосе высохшей высокой травы между колеями. По обе стороны от полосы дождь вымыл грунт и песок, прочертив в полотне глубокие щели. Она поднимается на крыльцо и стучит в дверь. Костяшки ее пальцев резко очерчены под кожей. Совсем не детская рука. Ее рука чересчур взрослая для ее лица. Она оглядывается и отступает на пару ступенек. Ее сандалии вязнут в залитом водой грунте. Вода доходит ей до лодыжек. Дверь открывается, и они о чем-то говорят. Она делает шаг вперед. Дождь заглушает их слова, но, когда она входит в дом, становится понятно, что она говорит о брате. Что он рассек подбородок. Она говорит, что они дома одни. Что она пришла за отцом. Тот сидит на корточках перед камином. Поднимается с лицом, исказившимся от боли, его суставы изношены, и ожидания боли в этом больше, чем самой боли. Он просидел так какое-то время, пытаясь разжечь сырые дрова. Выпрямив спину, он медленно идет к двери, и, когда открывает ее, создается ощущение, что зажимы, которыми его тело крепилось к внутреннему металлическому стержню, отваливаются один за другим, и вид девочки на секунду поражает его. Ее природа. Он сосредоточивается, он слушает, что она пытается сказать. Он опирается одной рукой на косяк открытой двери, говорит, что у них нет времени. Говоря это, он тут же начинает сомневаться в сказанном. Другой рукой отец нерешительно берется за дверь, чтобы держаться увереннее. Однако ничего не выходит. Потом он обещает, что они зайдут позже. Позаботятся о них немного позже. Если позволит время, он хотел бы сам присмотреть за мальчиком. Чтобы тот отдохнул, говорит он ей. Она смотрит на его руку, которая замерла на дверном косяке. Его руки серые от пепла. На мгновение ей кажется, что его рука дрожит, но потом рука сжимается в кулак, как и его лицо. Она кивает. Он показывает, как ей надо будет прижать платок к подбородку брата, голова должна быть запрокинута, а подбородок поднят повыше. Струи дождя перемешиваются с кровью, в которой испачкан ее серый шерстяной свитер. Даже чуть-чуть крови под дождем способно на многое. Ее лицо открыто и бледно. Она идет обратно сквозь дождь. Его рука оставила след на белом косяке, и пепел осыпался вниз. Бросив в последний раз взгляд через плечо, она на секунду поверила, что увидела там лицо человека. Но это был всего лишь пепел. Лицом была опушка леса. Все были заняты своим делом. Кто-то идет за ней, но она об этом не знает. Она не знает о том, что ей помогут. Потому что они идут за ней, и дождь шумит, пробиваясь через листву деревьев.

Поначалу земля уступила дождю. Растения, которые весь август имели бледно-желтый поникший и жаждущий вид, теперь втягивали воду своими широко разветвившимися корнями, все на мгновение зазеленело, листья наполнились соками, это было похоже на вторую весну. Весну с более глубокими красками и повсеместным ощущением беспокойства. Но наконец земля оказалась больше не в силах вобрать ни капли, потемнела и отяжелела. Вода, бывшая еще недавно желанным даром, теперь отвергалась землей, которая замкнулась. Дождь шел день и ночь, без каких-либо признаков того, что он когда-либо прекратится. Тучи лежали на небе и верхушках деревьев иссиня-черными и серыми, как галька, мысами, вода лилась из них потоками, в итоге покрыв все низины переливающимся слоем фольги. Побледневшие корни через несколько дней стали гнить, и листья на кустарниках опять пожелтели. Лужи превратились в озера, а озера вытянулись длинными рукавами навстречу друг другу, опоясали зеркалами стволы деревьев, а уровень воды все рос, и дождь все так же лил каждый вечер и каждую ночь. Река, протекавшая по дну долины, вышла из берегов. Недавно родившиеся озера протянулись между стволами деревьев и влились в реку, так что широкая полоса леса превратилась в громокипящий поток; он несся с ревом подобно табуну лошадей, налетал на деревья, отламывал ветки и увлекал за собой вырванные стволы, делая местность неузнаваемой.

Это был новый лес. Каждый день половодье еще немного урезало березовые стволы, выступавшие над водой все меньше, их кроны были похожи на руки мужчины, держащего свои пожитки (плед и тряпичную сумку с книгами и хлебом, кулон из камня) над головой, переходящего через стремнину. Ветви, сохранившие последние листья и светлые сережки, длинными рукавами нависали кое-где совсем низко над зеркальной поверхностью воды. В этой позе стояли березы. В позе гордого умирания, когда черно-белые стволы и беспокойные кроны отражались в водном зеркале. В этом образе мы обнаруживаем их. Обнаруживаем женщину, которая все еще или уже навечно ребенок. Она едет на поезде через Норвегию. Она путешествует в одиночестве. Она села на поезд в Лиллехамере. Там было раннее утро. Воздух был свеж, когда она ушла из гостиницы и поднималась в гору, а потом спускалась по городским улочкам. С чемоданом, катившимся за ней. Ей нужно было успеть на первый поезд на север. Она собиралась сесть в Буде на круизный лайнер, следовавший из Бергена в Киркенес. Через фьорды. Опять она едет одна. Ей претит быть одной, но, когда путешествуешь недалеко, это даже бодрит. Когда мы встречаем ее здесь впервые, она не чувствует ни бодрости, ни озабоченности. Она словно парит — уже не там и еще не здесь. Да, да, он присоединится к ней в Буде. Ей нужно поработать. Она едет первым классом и смотрит сквозь стволы деревьев. Пишет в тонкую тетрадь — что-то вроде записной книжки. Она думает о том, что во многих смыслах его нет с ней. Одна мысль о нем там ощущается всем телом, как горячая, насухо отжатая ткань, которую нельзя сбросить с себя. Она думает: природа говорит с нами на языке, которого мы еще не способны понять, но мы в то же время не можем не слышать его. Что-то гибнет, и нам не дано иного выбора, кроме как наблюдать за этим, всматриваться в эту гибель, чтобы, может, в итоге разделить эту участь. Она смотрит в широкое окно вагона. Открывается только верхняя треть. Она думает, не открыть ли окно. В эту секунду поезд замедляет ход. Несколько минут подряд она ощущает, как ее тело падает вперед под действием торможения, точно грудь в подставленную ладонь. Она понимает, что что-то не так с рельсами там, впереди. Это говорит голос в динамиках. Она смотрит на перфорированные панели из искусственной кожи, из которых звучит голос. Наконец поезд совсем останавливается, последний толчок, и она может больше не держаться за сиденье. Они бесшумно стоят посреди леса. Рельсы положены словно поверх плотины, построенной из матово-черных камней. Вода стоит высоко. Женщина прислоняется щекой к стеклу. Она видит крысу или крупную мышь, возможно, желтогорлую мышь, которую с раздувшимся брюшком несет между деревьями, откуда-то из разрушенного амбара, видит, как сухое бревно, никак не уходящее под воду, все покачивается на зеркальной поверхности. Баран и несколько овечек заняты поисками места чуть повыше. У них подросшие ягнята и огромные глаза. Они стоят на вершине небольшого холма. Стоят там наверху совсем притихшие. Холмик в результате половодья превратился в остров. У них там нет никакого корма. Женщина воображает себе, как какой-нибудь крестьянин правит лодкой между стволами деревьев и высаживается на этом искусственном острове, высыпает на землю два ведра овсяной мякины, прислоняется к дереву, смотрит на своих животных. Колоски и мучную пыль быстро прибивает дождем. Он отряхивает шляпу и застегивает верхнюю пуговицу на куртке. Потом набрасывает веревку на шею одной из овец и оттаскивает ее в сторону. Достает из сумки нож, встает позади овцы и хватает ее за морду. Запрокидывает голову животного. Приставляет нож к горлу и проверяет, не запуталось ли лезвие в шерсти, которая висит на овце большими войлочными космами. Он проверяет пальцем, уперлось ли лезвие ножа под нужным углом в голую кожу, и затем, одним движением, как парус, рассекающий воздух, когда лодка поворачивает, сжав зубы и закрыв глаза, отводит локоть вверх и в сторону, так что тот торчит из его тела, как крыло. Горло вскрывается. Рана опоясывает шею овцы, как ожерелье. Кровь хлещет из животного, стекает по шерсти, ее бусинки скатываются на его черные кожаные ботинки. Овца валится на траву, он, не открывая глаз, бросается на нее сверху и прижимает к земле, пока кровь не перестанет течь. Тело овцы дергается в конвульсиях. Тонкие ноги вытягиваются в воздухе. Копытца бьются друг о друга. Кровь проторила русло из вскрытого горла, ее струйки протекают сквозь желтоватую траву, как пальцы женщины проходят сквозь волосы, достигают воды и разворачиваются в ней широким красным веером. Он спускается к лодке и отгребает от берега. Дождь изменил пейзаж, как война изменяет семьи. Тысячи противоречивых мыслей сливаются вместе и образуют роковую идею. Какие-то из гуртов разбились на части, ягнята оторваны от своих матерей. Они стоят на другой стороне и блеют, заходя на несколько шагов в воду. Она наблюдает это через стекло. Природа выглядит ненастоящей. Нарисованной. Зеркало воды — беззвучная трагедия для всех живущих здесь. Затопленный ландшафт терпелив, он отражает небо и кроны деревьев. Помеха, вот что такое это половодье. Не пропадает ощущение того, что зеркало воды — это рука, простертая вперед под небом. Что в этих разрушениях таится сочувствие. Светлый след. Вода хватается за небо, как ребенок ручонками за лицо своей мамы.

Перевод с датского Егора Фетисова

Йозефина Клоугарт — датская писательница. Изучала литературоведение и историю искусств в университете г. Орхуса. В 2010 г. закончила литературный институт в Копенгагене. Клоугарт — автор шести книг, права на которые проданы в 10 стран. Дважды (в 2011-м и 2013 г.) книги Клоугарт номинировались на Литературную премию Северного Совета. Лауреат Премии кронпринца Фредерика и принцессы Мэри (2011). Последний роман Йозефины Клоугарт «Новый лес» вышел в 2016 г. Живет в Копенгагене.