ПОЭЗИЯ И ПРОЗА

Леа Мария Лоппентин

История любви

Довольно долго я любила одного человека.

Любовь была в сердце, легких и почках, в мозгу, компьютере и языке.

Он был  очень высокий и худой, с большими глазами, похож на ящерицу, на рептилию. Он смотрел в мои глаза, и его глаза увеличивались. Он расспрашивал меня о моем детстве и о вещах, по которым я тоскую. Он расспрашивал меня о книгах и фильмах, о наших общих друзьях, спрашивал, что я думаю о том и об этом. Я думала об этом и о том всякое разное, я была прилично воспитана и в то же время любила преступать границы, была красива и быстроглаза. Он покупал нам картофель фри и бургеры, приготовленные на гриле, в барах он покупал нам пиво, однажды написал мне имейл: «Спокойной ночи, лучшая моя». Я чуть не умерла, получив это письмо, точнее теперь я была готова жить вечно.

Мы шли в кино, поэтому заглянули в магазинчик со сластями на развес. Я уверена, что моя тяга к написанию текстов уходит корнями в мою тягу к сластям, к этому интенсивному сдвигу фиктивных тектонических плит. Разноцветные леденцы, абрикосовые жевательные конфеты, лакричные буковки алфавита. Я рассказывала ему об этом, и ему нравилось слушать.

Фильм нам обоим показался не очень. «Фильму не хватило проблематики», — сказал он, когда мы уже шли из кино домой. Новая и очень яркая вывеска кафе привела его в восторг: благодаря этому я поняла, что мы одно целое.

Он клал свои контактные линзы в соляной раствор, когда оставался у меня на ночь. У каждой линзы была ее собственная крошечная термоемкость, малюсенькие странные емкости, которые моему парню подарила подруга. Так он появлялся, неся емкости с раствором и контактными линзами в нем, эдакий инопланетянин со склянкой в каждой руке. Теперь этим склянкам с его зрением предстояло стоять у меня на комоде до утра.

Считалось чуть ли не привилегией наблюдать за тем, как он вышагивает по полу. С усталым и отсутствующим выражением лица. Все, усложняющее жизнь, что связано с обладанием телом, было ощущаемо нами обоими как бремя.

Больше всего я опасалась, что это бремя ляжет между нами.

Но представление с контактными линзами всякий раз было удивительным эпизодом, над которым я смеялась до потери пульса. Склянки никогда не использовались для других целей, они были для этого слишком маленькие и страшненькие.

Я смотрела на него, когда он спал. Я боялась, что он расчленится. Что части его тела просто разлетятся каждая в своем направлении, как у Реймана, героя компьютерной игры, в которую я много играла в детстве. Руки и ноги Реймана словно были сами по себе, он мог выстрелить рукой в перчатке и выбить монстров, в буквальном смысле слова — выбить с экрана. Рейман никогда не распадался на части полностью, но это была всего лишь детская игра. В Реймане, возможно, таились истоки моей любви к этому мужчине, этой прарептилии, я прочла в «Лолите», что таковые есть всегда. There is always a predecessor.*

Не прошло и трех месяцев, как он сказал, что так не может продолжаться.

Я подумала, что сказать это — все равно что аборт, который успевают сделать вовремя.

Нужно уходить от людей, которые видят в себе собственных неродившихся детей.

Я это прекрасно понимаю.

Я тоже так поступила бы на его месте.

Это была ужасная прогулка. Наутро, когда мы проснулись, он сказал, что так не может продолжаться. Мы миновали фредериксбергский торговый комплекс, добрались до зеленых насаждений вокруг Копенгагенской школы бизнеса. Я остановилась, встала напротив него и заглянула в его огромные-преогромные глаза. Он смотрел на меня, как смотрят на близкого друга, которому машут рукой, отчаливая от пристани, отправляясь в Америку или на альфу Центавра.

Можно сказать, что он оставил меня ради утопии, да.

От людей уходят, потому что перестают их любить, всегда поэтому.

Женщина с мобильным телефоном у уха прошла мимо нас, сказала: «Нам нужен этот кротолов, чтобы он пришел и уничтожил кротов».

Он, которого я любила, и я — мы обменялись скупыми улыбками, погруженные в кризис своих отношений. Эта уничтожительница кротов, ей было не место в нашем пейзаже.

В нашем зеленом, зловещем.

На вечеринке несколько недель спустя я снова его встретила. Я крикнула ему в лицо: «Ты обращался со мной как с ребенком!» — и гневно отпила через трубочку сок, купленный мной в киоске; была слишком пьяна, чтобы продолжать пить пиво.

Это было в садике со скульптурами в Академии художеств, эта летняя вечеринка с тяжелыми басами. Очень жаль, что у меня были такие завышенные ожидания в отношении вечеринок на воздухе. Жаль, что, еще будучи маленькой девочкой, я думала: «Когда люди становятся взрослыми, они только и делают, что устраивают вечеринки на воздухе». Взрослые должны танцевать, и дети должны танцевать. Будет живая музыка и тушеная картошка с мясом посреди ночи. Эта вечеринка в саду не оправдала моих ожиданий. Там не было настоящих детей, только инфантильные взрослые, проживающие свой третий десяток.

Детей, как и мы, думавших, что иметь публичную маску — это важно.

Детей, как и мы, испытывавших желание изрезать свое лицо ножом, когда оно срасталось с этой маской.

Я думаю об этих вещах теперь, почти два года спустя, в бассейне.

Я лежу и смотрю вверх на звезды сауны.

А еще через несколько недель я сижу в поезде. Пишу эсэмэску: «Не прогуляться ли нам?»

И он пишет: «С удовольствием!» Снова весна, и мы идем параллельно друг другу теми же маршрутами.

Но мы уже не те.

Все еще странные мешки кожи, мышц, органов, костей, жил, крови, жира и языка. Более или менее обозримое течение жизни. Его можно более или менее пересказать.

Я спросила его однажды, как часто он думает, что мы находимся на планете.

«Раз в час», — сказал он.

«Мы космические существа», — сказал он. И я вынуждена была с ним в этом согласиться.

Нынче мы стали немного старше, немного спокойнее. Есть вещи, которые я не хотела бы продолжать делать, вещи, которые я терпеть не могу, вещи, от которых он отказался еще до того, как я его встретила.

Мы говорим о наших слабостях и о том, какими способами мы все-таки надеемся восторжествовать, мы смотрим на местность вокруг, показываем на что-то и кричим:

«Ой, в этом дереве что-то есть от Анкгор-Ват или дерева из сериала „Настоящий детектив“!

Ты только глянь на эту комичную схему, как пройти к офису агентства недвижимости!»

А потом мне нужно домой к младшей сестре.

А на следующий день я уже не думаю о нем с привычным ужасом и тоской.

Он один из тех людей, которых я знаю. Он один из детей, все еще ждущих настоящего праздника на воздухе. Такие уж мы идиоты.

Это безумная привилегия — знать других людей.

Можно просто позвонить им и сказать: «Давай встретимся здесь или там через несколько дней».

Скорее всего, они согласятся.

Скорее всего, они согласятся.

Перевод с датского Егора Фетисова

Датчанка Леа Мария Лоппентин окончила школу литературного мастерства в 2013 г. Она дебютировала летом 2014 г. сборником стихов «Адрес нервов», в том же году попавшем в шорт-лист премии Бодиль и Йоргена Мунк-Кристенсенов, вручаемой за лучшую дебютную книгу. Весной 2016 г. Лоппентин выпустила свой второй сборник «Март лучше всего».