ИЗ ГЛУБИНЫ

Рутгер Копланд

РЯБИНА

Быть поэтом — это значит

как можно более точно

рассмотреть, например, тысячу слезинок

на ягодах рябины рано утром,

будто рисунок из детства,

как их много, какие красные.

ПАРОМЩИК

Сегодня луг залило туманом

словно земля разверзлась

и грунтовые воды вышли из берегов

лошади и коровы всплыли

точно в древнем праболоте

в конце концов только их головы

и спины дрейфовали неспешно

от рощи на той стороне

что-то отделилось и я подумал

это паромщик плывет за мной.

ЛОШАДИ

Их пугливые головы в тумане;

не знай я, кто они,

я бы подумал — это всего лишь

сон про то, как вместе

можно быть на лугу зимой,

но я знал, я их помнил.

Они пришли из прошлого,

посомневались и ушли назад.

ДРЕНТСЕ А^[1]

Утренние часы у реки, утренние часы,

когда вода еще размышляет,

куда ей течь

в этот день,

делать ли те же крутые повороты,

как обычно,

или больше не делать,

или все эти бесконечные сомнения —

пустые жесты того,

кого уже нет,

кто смирился

с тем, кем стал, между своих берегов,

в бессмысленной колее,

которую сам проложил.

ВОДА ДНЕМ И НОЧЬЮ

Днем вода чуть светлее

чем зелень леса, светлее,

чем думаешь, говоря: вон там вода.

Встает луна, и вода чернее,

чем серый край леса, чернее,

чем серый край неба. Луна

опускается на воду: серебряный

гульден в копилке поэта.

Облака закрывают луну,

и все исчезает.

ПРОГУЛКА

Наш разговор ставновился неспешным

на вопросы мы находили ответ

приглядываясь к неспешному миру вокруг

деревни и поля вдали

птицы утопают в небе

мы сидели и смотрели на роскошное

безразличие мира

не нуждащегося в наших вопросах.

ВПЕРЕД

I

От острова к острову, каждый следующий

все меньше, все пустынней и все дальше

от одного до другого пока

в последнем заливе

горизонт наконец-то

не раскроется во всю ширь.

В этом безразличном мире

спустить паруса.

II

И только пристань

да несколько домишек,

кладбище, трактир,

лишь воспоминания

о жесте верности:

постель, стакан, могила

нас все еще ждут

вопреки всему.

Здесь сойдем на берег.

III

Наступает ночь, но она,

точно футляр из молочного стекла,

белая от будущего утра.

По этому открытому, недвижному морю

они ушли раньше нас.

Ждем ветра.

* * *

Мы говорили — ветер уносил слова.

Когда же ветер утихал, мы замолкали.

Потом, под крышей, сели у окна,

смотрели на воду, на тополя, на дальний берег,

и было тихо, точно на картине

и под стеклом. Но все неслось, неслось

неукротимо. Так дрожали руки,

что не могли держать бокал вина.

В окно смотрели, выжидая, чтобы

вино бы не плескалось — с тем терпеньем,

с каким сгибались ивы.

ДАЛЬШЕ

I

Теперь мы знаем, что заблудились,

у нас есть только это место.

Дождь до самого горизонта

и море серо-зеленых холмов,

волны леса, волна за волной.

II

Нашу карту мы где-то забыли

без обиды, без грусти:

она сообщала то, что мы знали:

откуда мы шли,

а не где оказались.

III

Мы пошли было дальше,

не зная как, не зная

о шорохах, запахах, мраке

под сенью деревьев, о криках

вдали, о следах

простывших, не зная,

что все это значит.

IV

Лица наши прохладны и строги,

блестят под дождем, как от плача,

но это не слезы, это

дождь на коже.

V

Серо-зеленые волны лесов, волна за волной,

над нами надолго сомкнутся.

Мы однажды оттуда вернемся,

но будем уже не мы.

Кто это будет, не знает никто.

Перевод с голландского Ирины Михайловой

Рутгер Копланд (наст. имя Рутгер  Хендрик ван ден Хоофдаккер, 1934—2012) — голландский поэт. Лауреат множества литературных премий, в том числе им. П.-С. Хоофта (1988). Его стихи переведены на многие языки, по-русски печатались в журналах «Звезда», «Иностранная литература» и альманахе «Urbi».

Работал в Гронингенском университете на медицинском факультете, был профессором психиатрии. Один из тезисов его диссертации звучал так: «Между научным исследованием и тем исследованием, которое проводит поэт, сочиняя стихотворение, принципиальной разницы не существует».

1. Река, берущая исток в провинции Дренте и отличающаяся извилистостью русла. Копланд посвятил ей несколько стихотворений (примеч. пер.).