ПОЭЗИЯ И ПРОЗА

Олег Клишин

* * *

Задумка Зингера — иглою

с ушком почти у острия

пространство ткани лицевое

сшивать с изнанкой бытия.

Ни дня без шва — девиз портного.

На ощупь двигаясь впотьмах,

спасительное ищем слово,

предчувствуя, что дело швах.

О будущем вдруг вспоминаем,

отпетые ученики,

представить что-то там за краем

пытаясь смыслу вопреки.

Надеясь въехать в суть секрета,

что выдал нам из-под полы

изобретатель тьмы и света

на самом кончике иглы.

* * *

Не вы ли мой?.. Не я ли ваша?.. —

собачьих глаз вопрос немой.

Бродяжья жизнь бела, как сажа,

как снег, обугленный весной.

Дворняжка, сучка, течка, случка…

Словарь не мальчиков — мужей,

употребляющих с получки

в каком-нибудь из гаражей.

Ты среди них — в казарме дева.

Куда ни кинь, со всех сторон:

Джульетта, Мася, Белка, Ева.

Как много ласковых имен!

Жаль, ни одно из них не стало

одним единственным — твоим.

Простую закусь — лук да сало

зашторивает сизый дым.

За косточку, за корку хлеба

выслушиваешь пьяный бред.

А ночью под открытым небом

сквозь пар дыханья звездный свет

сочится, тут же застывая

за кромкой горя ледяной,

где ты во сне бежишь по краю

огромной радуги цветной.

В зоопарке

Глухое пространство вольера,

другими словами — загон.

Все, что за оградою, — terra

incognita. С разных сторон

единой природы созданья

глядят друг на друга в упор.

Немыслимое расстоянье –

безмолвия белый простор.

Топорное тут же корыто,

с овсом овощной винегрет —

приметы животного быта.

Сиянья полярного свет

запаян в стеклянную грушу,

мерцающую по ночам.

Придумав звериную душу,

свою отдадим ей печаль.

Сплошные рога и копыта —

весь мир, если нету вины

за то, что при жизни убита

способность разгадывать сны,

в которых, уйдя от погони

по снежным застывшим волнам,

отважная Герда ладони

подносит к оленьим губам.

Параплан

     Анне

Небесная пажить, земная —

хлебá, облака… Чем не рай,

в котором до срока не знаем,

какой ширины каравай

достанется, сколько полыни

примешано будет к зерну?

По-птичьи беспечно обнимем

попутного ветра волну.

Охватим тугой парусиной

тепла восходящий поток.

Нарядная зелень озимой

уходит легко из-под ног.

Как будто струна золотая

вибрирует нежно в груди.

Все выше и выше взлетая,

не знаем, что там — впереди.

Пусть лучше на пару краюха,

чем щедрый ломоть одному.

Блаженные нищие духом,

забив на грядущую тьму,

небесную выберем квоту

за время земного пути.

Душа, будь готова к полету!

Лети, параплан наш, лети!

БАБОЧКА

За давностью пройдут все сроки

     бед и обид.

Бери беспамятства уроки

     у той, чей вид

так безалаберно-беспечен,

     чьи письмена,

не расшифрованные речью,

     к истокам сна

влекут очередную душу.

     Из года в год

так легкомысленно-воздушен

     ее полет,

сквозь тьму былых существований

     туда, где свет,

где нет бессмысленных страданий

     и горя нет.

Синоним чудного мгновенья –

     нарядный взмах.

Благословенное забвенье

     в живых цветах.

Покой в древесном саркофаге

     сухого пня.

И вновь бессмертные зигзаги

     средь бела дня.

* * *

Быть поэтом — счастье… на час, на два.

Если дольше, пиши пропал.

Лихорадочные слова, слова

большей частью уйдут в отвал.

Терриконы шлака, пустых пород

по-стахановски на-гора`

не от мира сего выдает народ.

Только стоит ли свеч игра?

Ни куста кривого на склоне том,

ни травы сухой. От вершин

до подножий хоть покати шаром.

Первородных смотритель глин

да простит невольные нам грехи

за нелепый сизифов труд,

за привычку воспринимать стихи

не иначе как самосуд.

Что в итоге — кроме кротовых нор —

в результате возни слепой?

Лишь надежда на световой зазор

в лабиринтах, залитых тьмой.

Там, где плавный делает поворот

обмелевшая Потудань,

черным зеркалом антрацит блеснет,

много реже — алмаза грань.

Из глубокой штольни виднее свет

путеводной ночной звезды,

чей на влажной глине простынет след

до прихода большой воды.