Джеймс Тэйт
Тур
с нарушением сна
Она просыпалась посреди ночи
сказать мне, что мы — в Небраске
или что Небраска гонится за нами,
чтобы нас аннексировать и устроить
нам допрос в полицейском участке, —
и укатывала в сон, дыша прерывисто и со свистом,
а я лежал, присматривая за стадами
и болтая с Эндрю Дрипсом из Миссурийской меховой компании.
«Эти места непригодны для обитания», — говорил я ему.
«Их совершенно невозможно культивировать», — соглашался
он.
Я глядел в потолок. Время
было фургоном первых переселенцев и тряско катилось
по Великим равнинам без особой спешки
навстречу неизбежным неожиданностям.
И тут я сваливался в неглубокую рытвину,
а она вставала, распевая «Прекрасная Небраска!».
Слепая цапля
На этот раз Кики умудрилась потерять своего
австралийского попугая Лилит.
Кики оклеила весь город объявлениями, предлагая вознаграждение.
Но я не питаю особой надежды на то, что Лилит вернется.
Если учесть климат нашей Новой Англии, Лилит наверняка
уже на полпути в Австралию. Кики хандрит, чувствует
себя
брошенной
и, конечно, принимает все это лично на свой
счет, как будто Лилит — судья последней инстанции.
Да и то правда — у Кики есть проблемы, она все время
врет, а не просто, как многие, иногда привирает.
Кики однажды явилась ко мне на вечеринку и объявила
во всеуслышанье: «Только что застрелили президента».
Мы тут же включили радио, и точно: президента
только что застрелили, но Кики об этом не знала,
а просто придумала себе такое появление,
всякому ясно. Но
это, возможно, плохой пример
насквозь лживой натуры Кики. Ладно. Однажды
я спросил у Кики, как она провела выходные.
Она сказала: «Я съездила в Тасманию». Как мило, сказал
я,
ты уж, пожалуйста, не переоценивай мою легковерность.
Гмм, в
Тасманию. Назови столицу Тасмании! «Хобарт, — сказала она. —
Когда я там была, я поймала красивого австралийского попугая.
Хочешь с ним познакомиться?» Так я познакомился с Лилит:
очень красивая птица, очень, но я не верю,
что ее настоящая кличка — Лилит. Если бы я побывал в Тасмании
в выходные и поймал такую отличную птицу, я бы
назвал ее Кристиной Великолепной, я бы знал,
я бы не сомневался, что это — ее настоящая кличка.
И я решительно не понимаю, зачем Кики врать,
когда все так очевидно.
Теперь вам понятно, почему я счел своей обязанностью
изъять птицу из-под опеки Кики, бедной Кики. И, кстати,
прекрасная,
восхитительная Кристина Великолепная родом
из Австралии, а не из Тасмании, я в этом почти
уверен.
Не повторяется такое
никогда
Кстати, о закатах —
вчерашний просто шокировал.
То есть, хочу сказать, закаты не должны пугать, да
ведь?
Ну вот, а этот был страшен.
На улицах люди кричали.
Конечно, это было красиво.
Но это было противоестественно.
Одна кульминация за другой, и еще, и еще,
пока у человека не слабели колени
и он не начинал задыхаться.
Палитра была ну просто потусторонняя:
персики, истекающие опиумом,
разгул танжеринов,
кромешный ад ирисов,
плутониевые изумруды,
и все это крутилось, бурлило, плескалось,
как будто играло с нами,
как будто мы были ничто,
а вся наша жизнь была всего лишь подготовкой
к тому, к чему нас ничто не могло подготовить,
к тому, к чему мы были меньше всего готовы.
Такое издевательство нас глубоко задело.
И когда наконец все
закончилось,
мы хныкали, плакали и вопили.
А когда на улицах зажглись фонари, как обычно,
мы заглянули друг другу в глаза —
античные пещеры, неподвижные пруды
с прозрачными рыбешками,
сроду не видавшими солнечного света, —
и вернувшееся к нам спокойствие
оказалось не нашим.
Лафкадио
Со мной он никогда не был злым.
Я ни разу не слышал, чтобы он о ком-нибудь плохо
отозвался.
И на его слово всегда можно было положиться.
Если он говорил, что принесет пару перепелок,
можно было тут же накрывать на стол.
Но лучшим в нем была его
пунктуальность,
а это достоинство я так ценю у собак.
И он никогда не подкрадывался, не подкрадывался, не
подкрадывался.
Нонстоп
Казалось, что огромный путь
был наконец-то близок к завершенью.
Из окна вагона убежали
последние деревья,
похожий на дитя матрос махнул рукой,
похожий на тюленя пес гавкнул и сдох.
Проводник зашел в уборную, и больше
его не видели, хотя его сеанс игры
на губной гармошке был встречен одобрительно.
Кто-то заметил, что он не лишен таланта.
Ботаник, с которым я завязал знакомство, даже
предложил,
чтобы мы создали группу или что-нибудь вроде этого.
Я искал на его лице дорожный знак или
достопримечательность, из тех, что могли бы
поведать об истинном характере его племени. Но,
к сожалению, нигде не было ни одного стакана
воды и от тропинки не осталось и следа.
Я придал своему лицу удивленное выражение
и пробрался в конец вагона, где меня
стала щекотать монашка. Она
сказала по секрету, что благодаря своей
ковбойской гордости прошла через все...
Через что? — подумал я и прижал теснее
руку к своей воображаемой жилетке.
«Ваша жилетка — прелесть», — сказала она, и я
пополз по коридору.
Наконец я прильнул
лицом к окну: собачка вылизывалась,
станционный смотритель тоже
что-то лизал. Мы не остановились.
Мы, видимо, еще не прибыли, но ландшафт
уже кончался. Ни ручьев, ни рек. Даже
ничего, похожего на холмик.
О, холмик, холмик, нет тебя уж боле.
Груда абстрактных геометрических символов,
вот к чему все катится, подумал я.
И ничего, за что можно было бы зацепиться.
«Подмога на подходе», — сказал
мне
малыш-всезнайка.
«Ты не можешь себе представить,
как я удивлен», — сказал я и протянул руку,
чтобы взъерошить ему волосы.
Но он был лыс, и прикосновение к черепу
знаменовало мою неудачу.
«Забудь, что я сказал», — сказал он.
«А что ты сказал?» — спросил я,
автоматически повинуясь.
А потом стало темно и тихо,
и я закрыл глаза и начал мечтать об эму,
в которого был когда-то
влюблен.
Действуя по наводке
Мы приехали в насекомоядный штат.
Мы присели на синестеблистую
траву.
Штат был оккупирован кузнечиками.
Ну и кто же тут ест насекомых?
Действуя по наводке, мы почистили зубы.
Нам предстояла очень длинная поездка.
Радиоэфир
был украшен возлежащим бизоном.
Действуя по наводке, я оделся, пошел
к реке, умыл лицо, причесался, выковырял
жучков из зубов и помочился на листик.
Листик был движущейся мишенью, поскольку
вымуштрованный взвод муравьев-солдат
собирался пристроить его куда-нибудь с пользой.
Мой желтый дождь должен был просто развлечь их,
не более. Какое чудесное утро для насекомых! — Для
гусениц, поспешающих к своей небесной судьбе,
для стрекоз, любящихся в полете,
для античных жуков, волокущих излишек мудрости
на аукционный стол, для углокрылых
кузнечиков, сведущих
в криптографии, для жука-палочки, который нам
напоминает,
каким долгим
бывает путь. И это отнюдь
не исчерпывающий каталог. О разнообразии одних клещей
можно болтать и болтать, пока коровы не вернутся с
пастбищ.
Но давайте не будем больше о коровах.
Действуя по наводке, я застегнул ширинку
и вернулся к бифштекс-клубу,
возле которого шло заседанье
буйного,
вороватого, продувного, бумерангом
летящего семейства отпускников, к которому принадлежу.
Они сидели на бревне и обсуждали фьючерсы свинины.
Моя возлюбленная дочь Табита
тяжело дышала.
Уховертка обыкновенная вылезала у нее из правого уха, и
я
оповестил ее об этом.
«Папа, — ответила она, — то, что уховертки
залезают людям в уши и кусают их, — суеверье,
под которым нет почвы.
Уховертки безвредны
и лишь иногда повреждают цветущие бутоны».
Я окинул взглядом горизонт. «Давайте прямо здесь
устроим привал», — сказал я. «Но, папа, — заявили они
в унисон, — мы
уже на привале».
Перевод с английского
Стивена Сеймура