ПОЭЗИЯ И ПРОЗА

Владимир Бауэр

* * *

Вот ты, вполне уже возможно

не очень-то теперь и ты,

поскольку сбыл неосторожно

розовощекие мечты,

и, к счастию приговорённый,

у совершенства под пятой,

лежишь, соитьем усмирённый,

с довольной женщиной не той.

Счастлив! К чему теперь рыданья,

злых аонид противный хор,

когда Италья и Испанья

пытливый усладили взор.

Когда в суглинок парадиза

уложен чаемый улов —

морского беззащитность бриза

и океанских рык валов.

Когда басы бесов вдудели

в ушные раковины те

слова, которые хотели

растаять в чёрной немоте.

Чуди теперь, как Гауди, и

ундин надеждами пытай.

Король непойманный Сардиний.

На майской уплывая льдине

за ойкумены жидкий край.

* * *

Со всей угрюмостью зоильной,

со всей туманностью заумной,

а также завистью бесстильной

и яростью широкошумной;

со всем порядком снов забытых,

всей чуйкой мнемозинной помня

парение на их орбитах,

жужжаньем прерванное полдня;

одной стреноженный опаской,

что речь с присадкой мысли трезвой

прегорькой станет и превязкой,

а не руладной, ладной, резвой, —

жду.

       Свежесть летняя мне плечи,

всё понимая, гусекожит.

И делается слово легче,

и вечер невесомый прожит.

* * *

А. Б.

Любовь немного пахнет зоопарком.

В любви я признавался даже паркам.

Те изумлённо вскидывали бровь,

отбрасывали, скалясь, пряжу вечну,

вели без колебаний в ночь беспечну,

повеселить провидческую кровь.

Я мило доверял их предсказаньям

и подчинялся вздорным указаньям.

Наверно, оттого судьбы моток

извилистой моей всерьёз не рвался,

хоть зверь песец не раз за мною крался

и был хранитель-ангел кривобок.

Меня, видать, хранит любовь.

                                              Увольте

от лживых обвинений в скотском вольте, —

мне сладкой паркой выдан талисман.

Остёр, быстёр, шустёр, учён экстазу,

я нынче мыслю новую проказу —

сплясать с Евтерпой терпкою канкан!

Утро в деревне

Придёт ко мне безумное дыханье

и кровь по жилам потечёт бойчей,

беспаузное птичье щебетанье

тщету обрушит тишины ничьей.

А если воздух я глотать устану,

то сходку спровоцирую ворон.

Растерянной душе полёт в нирвану

лысеющий предложит лже-Харон.

Злой кислород, озон остервенелый,

азот смиренный, водород пустой.

Измотанный упорной филомелой,

уже и сам кричишь, как козодой.

Все фальшь, что не молчание.

                                  Молчанье

высокомерно. Воздух сыроват.

Но уж прорезан первыми лучами

рассвета в тыщу птичьих киловатт.

Сибирь и москвичи

Зажечь торопишься, поцеловать спешишь,

затем венчаешься в дремучем городишке.

Судьба нешуточный показывает шиш,

над головою белки вертят шишки.

Зачем в Россию углубился, друг?

В объятьях каменных тебя зажали руды.

Единственный на волость ноутбук

варварские буравят пересуды.

Ну, как тебе туземный интернет,

бомонд натянутый учителок упорных,

занозами заросший табурет,

заборы слов заборных?

К чему теперь, безумный сибиряк,

мне шлёшь через широты,

как ошалевший радиомаяк,

чудовищные приступы икоты?