ПОЭЗИЯ И ПРОЗА
ГЕРМАН ВЛАСОВ
* * *
Есть улица и область есть двора.
Мужчина с зеркалом овальным
идет с добычей метр на полтора,
день делая зеркальным.
Вот он раскинул руки, семеня,
по сторонам глядит он и под ноги;
а то стоит — июньская земля
отобразилась в нем в итоге;
пристроит поудобней, понесет,
и — спичкой по коробке — позолота
по окнам серым — зайчиком мелькнет.
Не просыпайся. Нет. Суббота.
Багаж любви — не смять, не умалить,
не выронить и не поставить в угол.
Нести, держать умение любить,
похожее на купол.
Он обошел стоянку для машин,
асфальт и облако соединяя,
неся пространства лишнего аршин,
зачем — и сам не зная.
И чем оно мужчину привлекло,
ответить могут лип соцветья, —
нести, держать забытое стекло
из прошлого тысячелетья.
* * *
Они ушли, а я живу.
Пью кофе, белый хлеб жую,
ломаю сигарету.
Они — Наташа, Вова, Глеб —
едят другой, воздушный хлеб,
ведь их на свете нету.
Туман и ветер их паек,
а молния — что огонек
китайской зажигалки.
Им ландыши — одеколон,
как наволочка синий лен —
им хорошо, не жалко.
И лучше не могло и быть —
за пазухой у света жить,
в любое время года
витою ватою висеть,
не думать, что с утра надеть,
и не платить за воду.
А я, привязанный к земле,
рубли считаю на столе,
живу, наверно, сложно.
Своей не чувствуя вины,
я не завидую иным,
я — здесь, потрогать можно.
От чайника вдыхаю пар,
бензин, табачный перегар,
а стиснет горло снова, —
гляжу, как поступь их легка,
и называю облака:
Наташа, Глеб и Вова.
* * *
Все сказанное в воздухе висит:
немея, сохнет марля и пеленки,
а слово — энтропии антрацит —
ревниво точит хрупкие постромки.
Ребенок спит, нельзя его будить, —
успеешь рассказать ему о разном,
одеть, обуть, к ручью сопроводить,
историю придумать о прекрасном.
Поспи и ты — нет, лучше подремли, —
на синьку неба в полосах надмирных,
на кур и кошек, в запахах земли
запутавшихся среди мальв ампирных.
Деревня — сон вчерашний, но и в нем
ты обнаружишь признаки державы
и, как в былые дни Пигмалион,
полюбишь глинозем не ради славы.
Начни ваять из сотни мелочей —
пинеток детских, пуговок, иголок —
тончайший мир из памятных вещей
в полста страниц для темных книжных полок.
Июль скрипучий, летней жизни ход,
натянутый над ним небесный кожух.
И назови — хоть високосный год,
тем более, что он еще не прожит.
* * *
В
произведениях моей ранней молодости встречаются стихи, в которых я желчно и резко
отзывался о моем отце. Это было несправедливо, вытекало из юношеского сознания,
что отец мой крепостник, а я либеральный поэт. Но чем же другим мог быть тогда мой
отец? — я побивал не крепостное право, а его лично...
Н.
А. Некрасов
Вскрыли склеп мальчишки неумело
Алексею Божьему рабу:
бабочка на горле не истлела
с белизной крахмальною в гробу.
Сёк, порол, по праву первой ночи
портил, на конюшне унижал.
Умер, на чужую вольность корчась.
Мертвым зиму в храме пролежал.
Речь грызет души землистый кокон, —
значит, скоро выйдет на простор
бабочкой дурную память штопать,
крепостных умилостивить хор.
Почтою воздушной, белым бантом
этим летом вылетит опять
духовых потешить музыкантов,
танцевать, потомков удивлять.
Или вот еще: не в платье бальном —
так маячить станет у лица
об отце запиской поминальной,
где заместо имени — пыльца.
* * *
Совершенно не слышен, пробился сквозь почву
росток. Будет сам себе крышей, приветствовать станет восток.
Сам собой прирастая, качаясь под светом луны.
Листья — стая ручная, но нити от них не видны.
Темной ваги не видно, золотая невидима нить.
Хорошо и не стыдно,
изменяя себя, изменить.
Это разве не чудо — расти, озаренье любя,
в никуда ниоткуда
(наверное, лучше — в себя).
Кружевница слепая вплетает в ковер узелок.
Астры — стаи весталок, петуний живой кровоток.
* * *
С пылом и ленцой она — работа, —
не заметишь, как уже прошла,
но с тобою рядом строит кто-то
соты меда, пота и родства.
Принимай ее без сожаленья,
полюби, испытывай, ругай, —
чтобы облаков густые тени
накрывали дровяной сарай.
И на месте сора и трущобы,
выносима где она едва, —
вырастали самой лучшей пробы
к свету обращенные дома.
Отстраненья от нее не надо.
Овладеешь — отблагодарит.
Жизнь одна, и лучшая награда —
облака, реки смиренный вид,
где в окно жужжит пчелы будильник,
бабочка влетает на балкон, —
жизнь кипит. Не выключай мобильник —
все равно мы видим общий сон.