ЭКОНОМИЧЕСКИЙ КАЛЕНДАРЬ
Дмитрий Прокофьев
Без иллюзий
Что ожидает российскую экономику этой зимой?
Немного статистики
Падение ВВП России сбавило темп, радостно сообщили официальные источники. Во втором квартале 2016 года оно составило 0,6 % ВВП, следует из данных Росстата. Поскольку в первом квартале российская экономика сократилась в годовом выражении на 1,2 %, можно сказать, что темпы падения ВВП замедлились в два раза.
Правда, такое замедление происходит на фоне ускоряющегося сокращения реальных доходов населения (на 6,2 % в мае и на 4,8 % в июне). И существенного повышения инфляционных ожиданий (по итогам июня инфляция составила 7,5 % в годовом выражении и не имеет тенденции к снижению). Хотя в первую неделю августа потребительские цены в России снизились на 0,1 % (подешевели овощи), чиновники разъяснили, что это всего лишь сезонное колебание, но никак не тренд и к осени цены возобновят рост, в чем мы уже и сами убедились.
Но летом подешевели не только овощи, к сожалению. Подешевела и опора российского бюджета — нефть. На протяжении июля цена барреля нефти Brent снизилась на 15,2 %, и, судя по всему, это не предел. «Падающий» баррель тут же потянул за собой и курс рубля. Посмотрев на динамику изменения нефтяных котировок, можно предположить, что нефть прошла летний пик (почти 53 доллара за баррель), и если цены повторят динамику прошлого года, то к зиме баррель может подешеветь долларов до 30. С соответствующими последствиями для курса отечественной валюты.
Впрочем, возможности для удешевления рубля ограничены. Дешевый рубль перестал помогать росту экспорта — в этом году экспорт отстает от показателей прошлого года на 30 %. Зато импорт практически перестал сокращаться (снижение всего на 10 %). В последние два года падение доходов заставило россиян покупать значительно меньше товаров из-за рубежа, но, похоже, снижать потребление заморских продуктов уже не получается. Если импорт начнет дорожать, он потащит за собой и другие цены, провоцируя инфляцию. Это то, чего опасается Центральный банк, и это одна из причин сохранения финансовым регулятором ставки рефинансирования на прежнем уровне. Центральный банк сознательно дестимулирует и кредит и спрос, вполне отдавая себе отчет в том, что увеличение доступности денег в текущих российских реалиях обернется не экономическим ростом, а ростом цен.
Действительно ли российская экономика «нащупала дно» (как сообщают официальные лица каждый раз, как только нефтяные котировки начинают подниматься)? И вот-вот готова пойти вверх? Или к зиме нас ждут какие-то большие неприятности? Мы попытаемся найти объективный ответ на эти вопросы.
На самом деле
Понять, что ожидает российскую экономику, можно, если без иллюзий представить себе, как именно она устроена. Вокруг действительного содержания нашего народного хозяйства существует много легенд, которые зачастую мешают нам правильно понимать происходящие в стране процессы.
Одно из самых распространенных заблуждений — представление о том, что сырьевая направленность экономики России и ее зависимость от импорта являются чем-то неестественным для нашей страны. Из этого заблуждения следует вывод, что возможно осуществить какие-то более или менее радикальные действия, для того чтобы «поднять производство», «избавиться от импорта», «опереться на собственные силы» и таким образом добиться восстановления экономического роста, фактически прекратившегося в конце нулевых, одновременно с прекращением тренда на рост нефтяных цен. Тема «слезания с нефтяной иглы» многократно рассматривалась самыми разными политическими силами и на самых разных уровнях. Более того, согласно этой идее именно падение цен на нефть должно было подтолкнуть российскую экономику к диверсификации и технологическому обновлению
«Сомневаться в том, что видят глаза, и верить тому, что слышат уши, — такая ошибка свойственна многим», — сокрушался автор средневековой японской «Повести о доме Тайра». Достаточно ознакомиться с данными официальной статистики, чтобы убедиться в том, что падение цен на нефть еще глубже сделало российскую экономику зависимой от экспорта углеводородов и другого сырья.
В 2007 году, накануне экономического кризиса, российские нефтяники поставили рекорд, отправив на экспорт 253,9 млн т. нефти. В прошлом году они приблизились к этому достижению с результатом в 241,8 млн т., а в этом году, очевидно, превысят его, ведь в первом полугодии 2016 года экспорт нефти составил 116 млн т. (согласно официальным данным Минэнерго). По результатам прошлого года Россия заняла самую большую долю на мировом рынке нефтедобычи —12 %, вытеснив с первого места Саудовскую Аравию. Напомним, что рост добычи нефти в нашей стране происходил под многократные заявления министров о необходимости сократить нефтедобычу и предложение углеводородов на рынке — во имя гипотетического роста нефтяных цен. Правда, ни саудовские шейхи, ни иранские аятоллы этому призыву не последовали.
Причина их нежелания вполне очевидна — Иран только что вернулся на нефтяной рынок после отмены санкций и вполне отдает себе отчет, что, кроме нефти, ничего не может миру предложить, и стремится максимально увеличить свою долю в мировой нефтедобыче. А вот Саудовская Аравия имеет горький опыт неудачной попытки удержать цены на нефть путем снижения добычи.
Поклонники теории заговора любят рассказывать историю о злых саудитах и агентах ЦРУ, договорившихся залить рынок нефтью и обрушить цены 30 лет назад — в пику СССР. Но эта сказка не подтверждается статистикой. В восьмидесятые годы прошлого века именно Саудовская Аравия сражалась за высокие цены до последнего, причем пыталась делать это, натурально снизив добычу почти в три раза — с 10,3 млн до 3,6 млн баррелей в сутки. Нефть так и не подорожала, зато другие страны радостно увеличили экспорт, заодно прихватив и долю саудовских рынков. К прежним показателям государственная монополия «Saudi Armco» вернулась только через 20 лет (в аккурат когда цены начали подъем), а рыночную долю вернуть себе так и не смогла.
Ключевой фактор
Вопрос: действительно ли нефтяные цены имеют такое большое значение для российской экономики в ее современном виде? Ответ: решающее.
Мне могут возразить, что с точки зрения статистики доля производства нефти, газа и их производных в валовом внутреннем продукте (ВВП) за последние 25 лет не превышала 27 %, доля экспорта нефтегазовой индустрии не выходила за 15 % ВВП. Это немного.
Но остается еще три четверти ВВП России. Давайте рассмотрим их происхождение.
Почти 30 % ВВП России создает торговля. Это по-настоящему много, в два раза больше, чем в среднем по развитым странам, и вот здесь нам надо вспомнить, что примерно 60 % товаров Россия импортирует, оплачивая этот импорт поступлениями от экспорта. Ну а в экспорте, Росстат свидетель, безраздельно доминируют нефть и газ.
Здесь необходимо напомнить о манипуляциях со статистикой, которыми грешат официальные источники. Министерство экономического развития включает в «несырьевой экспорт» все, что не нефть и не металлическая руда в чистом виде — нефтепродукты, электроэнергию, удобрения, металлы. Однако по тем же официальным данным промышленная продукция высокой степени обработки (т. н. ППВСО) не превышает 10 % товарного экспорта.
Таким образом, мы можем сказать, что к указанной выше доле нефти и газа в ВВП (27 %) можно спокойно добавлять еще 18 % (100 % ВВП ´ 0,30 ´ 0,60 = 0,18 ВВП).
Получается 45 %, то есть уже почти половина.
Но это еще не все.
Не менее 20 % ВВП в России составляют государственные расходы. Их источником являются, очевидно, доходы консолидированного бюджета. Вопрос: какая часть бюджета формируется за счет налога на добычу полезных ископаемых НДПИ, акцизов, экспортных пошлин и прочих налогов на нефтегазовый сектор? Здесь же следует учитывать НДС на импорт, поскольку без нефтяного экспорта не видать бы нам никаких зарубежных товаров на прилавках. Ответ: не менее 60 % бюджета формируют вышеуказанные налоги.
Далее повторим наши расчеты: 100 % ВВП ´ 0,20 ´ 0,60 = 0,12 ВВП.
Прибавив полученные 12 % ВВП к рассчитанным ранее 45 % ВВП, мы увидим, что минимум 57 % всего, что создается страной, имеет в своей основе нефть и газ. Заметьте, при этом мы не учитывали никаких дополнительных источников дохода, имеющих под собой всю ту же самую углеводородную основу. Внимательное чтение данных Росстата заставит нас сделать вывод о том, что независимые услуги и нересурсное производство формируют не более 10 % ВВП страны и примерно столько же обеспечивает банковская сфера.
100 % — 57 % — 10 % — 10 % = 23 %. Примерно столько в экономике занимают различные проекты, так или иначе финансируемые государством, включая любимые многими «вложения в инфрастуктуру», о которых еще предстоит поговорить. Вы все еще верите, что государство не доминирует в экономике
и нынешние неурядицы никак не связаны с этим доминированием?
Перечитывая Тургенева
Здесь можно сделать небольшое отступление. В романе Ивана Тургенева «Дым», опубликованном полтораста лет назад, есть примечательный эпизод. Русский состоятельный человек, поклонник особого российского пути, проживающий, как подобает господам такого сорта, в Париже, пускается в дискуссию со средней руки предпринимателем. Поводом для беседы становится визит на Всемирную выставку, а предметом обсуждения, как выразились бы сейчас, — промышленный потенциал России. Деловой человек отказывается верить в российские высокие технологии, поскольку «даже самовар и кнут, знаменитые наши продукты, не нами выдуманы», как замечает он в простоте душевной. Но постойте, Созонт Иваныч, возмущается герой романа! Посылаем же мы что-нибудь на всемирные выставки, и Европа чем-нибудь да запасается у нас.
Да, кивает купец, запасается у нас Европа сырьем, сырыми продуктами. Заметьте, милостивый государь, продолжает свою мысль Созонт Иванович, «наше сырье большею частию только потому хорошо, что обусловлено другими прескверными обстоятельствами: щетина наша, например, велика и жестка оттого, что свиньи плохи; кожа плотна и толста оттого, что коровы худы…». Впрочем, замечает предприниматель, вы лучше меня все это знать должны.
В наши дни какой-нибудь условный Созонт Иванович мог бы предложить собеседнику взглянуть на такой занятный предмет, как карта ночной освещенности Земли. В этом случае на российской территории мы увидели бы два мегаполиса Москву и Петербург (между которыми почему-то тьма), разглядели бы тонкую нить Транссибирской магистрали, пронизывающую такую же непроглядную тьму, светящиеся на этой магистрали искорки городов, и миллионами огней полыхнет перед нами истинное экономическое сердце страны — Ямал и Тюмень, центры газо- и нефтедобычи.
Неизменная зарплата
Присмотревшись к нашей экономической ситуации повнимательнее, мы заметим и другие любопытные вещи. График динамики доходов консолидированного бюджета РФ почти точно повторяет график динамики цен на нефть; то же самое касается и графика динамики золотовалютных резервов России.
Более того, рост цен, который так раздражает население, в России зависит в первую очередь от тарифов государственных и окологосударственных монополий. А эти монополии либо производят нефть и газ, либо активным образом ее используют как сырье (в энергетике) или топливо (на железных дорогах). Так что и инфляция в России в каком-то смысле — «порождение нефти»…
С зарплатами в нашей стране складывается еще более интересная картина. На пике нефтяных цен среднероссийская зарплата составляла около 1000 долларов, то есть была равна стоимости 10 баррелей нефти. Сейчас нефть дешевле, 50 долларов за баррель, но и рубль (вместе с зарплатой) девальвировался вдвое по сравнению с 2013 годом, что снизило зарплату россиянина в долларовом выражении до 500 долларов.
Если цена нефти опустится до 30 долларов, зарплата сократится до 300 долларов, и это будут те же самые 10 баррелей — вот и вся ежемесячная доля граждан от российских нефтяных богатств, за каковую они еще и должны будут работать. А вот возможно ли увеличить эту долю хотя бы до 20 баррелей — это уже другая история.
Нежелательный эффект
Вообще за годы «дорогой нефти» Россия накопила солидные запасы: золотовалютные резервы в три раза превышают ожидаемый объем импорта 2016 года, население держит в банках не менее 250 млрд долларов, и, скорее всего, сопоставимые суммы «спрятаны под подушкой»; кроме того, граждане изрядно запаслись товарами длительного пользования, хотя бы и купленными в кредит.
Тем не менее, дорогая нефть сыграла с нами дурную шутку. Дело в том, что для повышения доходов власть может использовать два инструмента — либо повышать уровень налогообложения, либо расширять налоговую базу. Проще говоря, требовать больше денег с граждан или создавать условия, при которых число налогоплательщиков и их доходы будут увеличиваться, — и в этом случае поступления в бюджет государства будут расти даже без повышения налогового бремени.
Но рост цен на нефть в начале нулевых создал эффект быстрого роста бюджетных доходов, в результате чего резко снизился уровень мотивации властей к стимулированию процесса расширения налоговой базы. Предприниматели и инвесторы оказались по большому счету не нужны — необходимые деньги бюджет получал благодаря растущей в цене нефти. Соответственно, начали ухудшаться условия и перспективы ведения бизнеса. Реакцией делового сообщества стало постепенное сокращение интереса к инвестициям в российскую экономику — сначала в долгосрочные, а потом и в любые проекты.
Вслед за этим последовал «отъезд» местных предпринимателей и инвесторов. Не только «физический» отъезд за границу, но в первую очередь финансовый. Сегодня пассивные вложения российских граждан в банках Швейцарии и других стран Европы, Гонконга, Сингапура превышают 1 трлн долларов. Согласно расчетам российского экономиста Андрея Мовчана, основанным на данных Федеральной таможенной службы, за последние 16 лет суммарный отток капитала превысил совокупную выручку от продажи углеводородов.
Вместе с ростом цен на нефть начало расти и присутствие государства в экономике. Свидетельствует Росстат: за 2008—2015 годы численность госслужащих увеличилась на 30,2 % и достигла 2,1 млн.
При этом удельная численность госаппарата за прошедшие 30 лет почти удвоилась. В 1985 году в условиях плановой экономики СССР на одного чиновника приходилось 115 граждан страны; в 2015-м чиновником был уже каждый 67-й житель России. Одновременно выросли и расходы на государственное управление: если в СССР они составляли 0,8 % бюджета, то в 2015 году в России их доля составила уже 7,1 % бюджета страны.
Инвестиции без результата
Насколько эффективно бюрократия распорядилась нефтяными сверхдоходами? Среди многих рассуждений о путях спасения российской экономики популярно такое: надо, мол, вложить все средства «в инфраструктуру», и такое вложение должно будет дать новые рабочие места, обеспечить рост доходов и обернуться золотым дождем. При этом апологеты «инфраструктурного развития» ссылаются то на опыт «нового курса» президента Рузвельта, то на практику строительства автобанов в Третьем рейхе.
На самом деле статистика, подтверждающая благотворность инфраструктурных инвестиций для местной экономики, действительно существует. К сожалению, эта статистика относится к странам Третьего мира, еще точнее — Экваториальной Африки, где инфраструктуры, существовавшей до начала инвестиций, было недостаточно даже для базового развития торговли и производства. Поэтому строительство какого-нибудь шоссе к ближайшему порту или возведение фабричных стен чуть ли не удваивало местный ВВП.
Но Россия это все же не Африка, уровень инфраструктурного развития в нашей стране можно назвать средним, и это означает, что большого эффекта от вложений в дороги и мосты ожидать нам не приходится.
Более того, обязательным условием для успешности такого рода «инфраструктурных инвестиций» был растущий спрос со стороны бизнеса, а не предложение этой инфраструктуры со стороны государства. Кроме того, этот существующий уровень инфраструктуры должен был быть крайне низок, а запрос на ее развитие, соответственно, высок.
Впрочем, статистика подсказывает нам, что начиная с 2008 года российские чиновники только и занимались инфраструктурными инвестициями, израсходовав на «транспорт, воду, электроэнергетику, телекоммуникации» порядка 4,5 % совокупного ВВП (данные исследования «McKinsey Global Institute»).
Результат получился не очень впечатляющим; построенные магистрали и спортивные объекты никак не помогли россиянам сохранить уровень доходов в 2014—2016 годах или остановить спад промышленного производства, не говоря уже о росте.
Впрочем, несложные математические расчеты убедят нас в том, что эти инвестиции и не могли запустить экономический рост. По статистике, в странах со средним доходом и устойчивым уровнем государственных инвестиций в пределах 4 % ВВП (даже меньше, чем тратил российский бюджет на протяжении последних лет) увеличение таких инвестиций на 1 % дает разовый прирост ВВП всего на… 0,08 % (при этом к концу года этот эффект снизится на 75 %).
Уже упомянутый экономист Андрей Мовчан приводил подсчеты, согласно которым для достижения роста ВВП на 3 % в год за счет госинвестиций эти инвестиции надо было бы увеличить на 36 % в первый год, на 18 % — в следующий, на 9 % — в третий и так далее.
Это значит, что для потенциального (но не гарантированного) экономического роста за счет бюджетных вложений Россия должна была бы тратить на инфраструктуру 15 % ВВП — больше, чем какая бы то ни было страна в мире.
К слову, размеры и темпы роста валового внутреннего продукта — понятные, но не идеальные показатели экономического развития. Понятие ВВП появилось в середине 1930-х годов. Популярность оно приобрело в годы Второй мировой войны, поскольку очень нравилось всем поклонникам огосударствления экономики.
Сам автор термина «Gross Domestic Product» (ВВП) — нобелевский лауреат Саймон Кузнец — предупреждал, что формальный рост ВВП может и не означать роста общественного благосостояния.
Упрощенно можно сказать, что ВВП есть сумма стоимости всех товаров и услуг, произведенных в стране, поэтому рост выпуска дорогой военной техники на бумаге (официальная российская статистика считает закупку танков и ракет «инвестицией в основной капитал») выглядит большим экономическим достижением. Но такой рост заканчивается сразу же, как только у государства заканчиваются деньги.
Так что вложения в инфраструктуру — тупиковый путь для поднятия экономики. Если инфраструктура не идет за потребностями бизнеса, то все вложения в нее окажутся в реальности невостребованными.
Сбереженные деньги
Упоминание о государственных инвестициях заставляет нас вспомнить и о суверенных фондах, которые пополнялись за счет избыточных доходов федерального бюджета от экспорта нефти и газа в годы высоких цен на энергоносители. Кроме того, инструменты, в которые вложены средства фондов, приносят определенный доход.
В повседневной жизни мы обычно оперируем понятием «Стабилизационный фонд», хотя на самом деле созданный в 2004 году Стабфонд был разделен в 2008-м на два фонда — Резервный и Фонд национального благосостояния (ФНБ).
На 1 июня 2016 года в Резервном фонде находилось 2,6 трлн рублей (39 млрд долларов), в ФНБ — 4,8 трлн рублей (73 млрд долларов). В сумме оба фонда эквивалентны 9,3 % прогнозируемого ВВП на нынешний год.
Резервный фонд предназначен для компенсации дефицита федерального бюджета, то есть ситуации, когда расходы превышают доходы. В 2015 году бюджетный дефицит достиг 2,4 % ВВП, в январе—апреле нынешнего года — 4,7 % ВВП. Министерство финансов стремится, чтобы по итогам года показатель не превысил 3 % ВВП.
Согласно статье 96.10 Бюджетного кодекса, ФНБ можно расходовать для поддержки Пенсионного фонда России и государственного софинансирования добровольных пенсионных накоплений. В случае если Резервный фонд будет исчерпан, правительство начнет закрывать дефицит за счет ФНБ.
С 2008 года из двух фондов было изъято 7,7 трлн рублей без учета инфляции. Более 99 % этой суммы — расходование Резервного фонда. После начала нынешнего кризиса оттуда изъяли 3,4 трлн рублей.
Разговор об использовании нефтяных доходов в интересах национальной экономики неизбежно приведет нас к вопросу об использовании резервных фондов, пополняемых за счет нефтяных сверхдоходов.
Как справедливо отмечал российский экономист Максим Миронов, «в России было много коррупционных скандалов, но из Стабфонда деньги не пропадали». Пропадают они в другой момент, продолжал свою мысль Миронов, «когда фонд национального благосостояния начинает использоваться для финансирования „эффективных менеджеров“».
Действительно, в 2009 году после кратного падения нефтяных цен и начала мирового экономического кризиса ВВП России упал гораздо сильнее, чем в последние годы, — на 8 %. Однако основная масса населения этого падения не ощутила. У властей хватало средств в бюджетных фондах, чтобы поддержать все значимые предприятия и банки и выполнить социальные обязательства, а также повысить социальные выплаты, что поддержало спрос на товары и услуги.
Кроме того, резервы ЦБ в тот момент были достаточны, чтобы плавно снижать курс рубля, не допуская девальвации, которую мы наблюдали осенью и зимой 2014 года и воспоминания о которой еще живы в памяти. В нынешней ситуации власти предпочли пойти другим путем, и все тяготы кризиса были переложены на плечи населения. Объяснением таким действиям может служить объективная нехватка средств в бюджете, ставшая результатом в том числе и тех самых «инвестиций», которыми хозяева российской экономики увлекались в 2010—2014 годах.
При этом не следует думать, что сомнительные расходы бюджета коснулись только разнообразного строительства. Вы слышали о поисковой системе «Спутник»? Вряд ли. Однако имейте в виду, что после заключения «Ростелекомом» очередного контракта на 372,8 млн рублей стоимость этого проекта для российских налогоплательщиков превысила 2 млрд рублей. При этом среднесуточное количество переходов пользователей по результатам поиска «Спутника» составляет порядка 4,1 тыс. Для сравнения: такой же показатель у «Google» составил 49,7 мл.
В ожидании зимы
Тем не менее российская экономика обладает достаточным запасом прочности, сформированным в тучные годы благодаря ответственному поведению Министерства финансов и Центрального банка. Что имеется в виду? Около 395 млрд долларов международных резервов, годовой ВВП в пересчете на человека — порядка 8,5 тыс. долларов. Это позволяет власти не предпринимать в ближайшие месяцы никаких активных действий.
Как остроумно выразился экономист Сергей Журавлев, «в макроэкономическом „сухом остатке“ экономика РФ при нефти ниже 40 долларов стала слегка напоминать советскую, в которой что-то выковыривалось из земли, варилось и плавилось, даже — до середины 80-х — и в растущих объемах. Однако уловить, какое все это имеет отношение к уровню жизни населения, было совершенно невозможно».
Об уровне жизни может что-то рассказать статистика, согласно которой средний доход 10 % самых богатых россиян и 10 % самых бедных отличается почти в 13 раз — как в Сенегале. При этом рост благосостояния концентрируется в крупных городах. Накануне нынешнего кризиса подушевой ВВП в Москве составлял около 35 тыс. долларов в год, в этом году он снизился примерно до 20 тыс. долларов. Но и это достаточно высокий уровень, позволяющий властям не бояться повторения ситуации рубежа 90-х годов прошлого века.
В отличие от ситуации 2008—2009 годов, когда резервные фонды правительства действительно позволили смягчить для граждан последствия экономического кризиса, основные издержки от нынешней рецессии по-прежнему несет население. Реальные располагаемые доходы (денежные поступления за вычетом обязательных платежей) среднего россиянина падают 20 месяцев без перерыва по состоянию на август. Последний раз они сократились на 5 % в июне, подсчитал Росстат. С реальными зарплатами все не так плохо: в мае и июне они прибавили около 1 % по сравнению с 2015 годом. Правда, как подсказывает Росстат, официальные долги по зарплате в этом году выросли на 15 % и достигли 4 млрд руб.
Но уровень жизни следует оценивать не по формальным доходам, а по реальным расходам.
Верный индикатор здесь — состояние розничной торговли, оборот которой в целом сокращается уже полтора года.
По собственным оценкам граждан, двое из пяти не имеют достаточно денег, чтобы купить себе еду и одежду, — об этом говорят данные последнего мониторинга «Население России в 2016 году: доходы, расходы и социальное самочувствие», подготовленного НИУ ВШЭ. Почти 45 % опрошенных социологами назвали свое материальное положение «плохим» или «очень плохим». Трудности при покупке продуктов испытывает почти половина респондентов, новую одежду не может позволить себе больше четверти участников опроса. Что же касается «режима экономии», то в последние 3 месяца ему следуют четверо из пяти россиян, отказывающих себе в развлечениях и ограничивающих себя в еде.
Но статистика самой торговли выглядит не такой уж однозначной. По собственной оценке ведущих продавцов гаджетов, в первом полугодии 2016 года россияне приобрели на 2 млн смартфонов больше, чем в первом полугодии 2015 года. За тот же период на 190 млрд рублей возросла выручка крупнейших продовольственных ретейлеров. А совокупная реализация недвижимости ведущими публичными девелоперами увеличилась чуть ли не вдвое.
Противоречие? Да. Но как заметил в своей книге «Ресурсное государство» социолог Симон Кордонский: «…товар в России не совсем товар, деньги не совсем деньги, производство не совсем производство, и даже потребление только внешне сходно с классическим потреблением, описываемым в стандартных учебниках экономики». О чем может говорить ситуация, когда потребление растет на фоне падающих доходов? О том, что граждане «проедают» свои запасы. Или стараются превратить деньги в товары — стратегия, знакомая нам еще с советских времен. Или о том, что теневая экономика составляет гораздо бо`льшую часть хозяйства страны, чем это принято считать.
С какими еще проблемами может столкнуться российская экономика в ближайшие месяцы? Можно было бы опасаться угроз со стороны стабильности банковской системы, реальный капитал которой, боюсь, не представляют себе даже в Центральном банке. Эффективность банковской системы в России значительно ниже, чем в США и ЕС, а масштабы существенно меньше. При этом низкий спрос на коммерческие кредиты в сочетании с низкой кредитоспособностью заемщиков мешает банкам зарабатывать. Однако всего 5 ведущих банков держат более половины активов всей банковской системы. 87 % всех
банковских капиталов приходится на пятьдесят крупнейших банков. Это значит, что в крайнем случае в стране достаточно будет сохранить чуть более полусотни банков, совокупный капитал которых формально не превышает 9 трлн рублей. Финансовому регулятору это вполне под силу. Тем более что нет оснований сомневаться в компетентности руководства Центрального банка.
Остается фактор, над которым в России не властен никто, — цена на нефть, обладающая потенциалом к снижению процентов на 25—30 — до 30 долларов за баррель. Но эффект такого снижения, если оно состоится, российская экономика ощутит к весне следующего года. Тем более что к низким ценам на нефть наше хозяйство адаптировано в большей степени, чем полтора года назад.
Однако экономическая стагнация никуда не денется, и статистические манипуляции, призванные продемонстрировать рост промышленности, не заменят реальных товаров и зарплат.
Но что можно сделать, чтобы преодолеть стагнацию? И будут ли власти что-то делать для этого? А вот это уже тема отдельного разговора.