ПЕЧАТНЫЙ ДВОР

 

Давид Самойлов, Лидия Чуковская. Переписка: 1971 — 1990 \ Вступ. статья А. С. Немзера, коммент. и подгот. текста Г. И. Медведевой-Самойловой, Е. Ц. Чуковской и Ж. О. Хавкиной. — М.: Новое литературное обозрение. 2004.

Не поразительно ли? Всего каких-то пятнадцать лет назад некоторые люди, желая узнать друг от друга: как здоровье? что пишете? что читаете? — и уведомить, в свой черед: читаю то-то и то-то и вам советую, но глаза ни к черту, а надо работать; сочинил кое-что; покажу при встрече, на которую надеюсь, — обменивались при помощи государства конвертами с исписанной бумагой.

Понятно, что про e-mail еще ни слуху ни духу. Понятно, что и телефон обитателю частного сектора, хотя бы и в городе Пярну, поставят только если обитатель, дожив до 60-ти, скажет на юбилейном вечере в ЦДЛ секретарю СП СССР: «Вы лучше меня не чествуйте, а телефон поставьте», — а тот позвонит (если позвонит) в эстонский СП, а тамошний секретарь доложит в мест­ный ЦК партии — а оттуда спустят указание в Пярнуский горком.

Но все равно: настольная лупа, неудобно громоздкая, помогает лишь при мощной лампе; фломастеры — дефицит и долго не живут; та же история с лентами для пишущих машинок; ГБ перлюстрирует все письма — и которые надо скопировать целиком, а лень, — крадет, приобщая к делам, заведенным на обоих отправителей-получателей. А они знай пошучивают: «Ерундит этот Шпекин», — а то и дразнятся:

«Чтобы окончить письмо более радостной нотой — сообщаю, что по случаю XXVI съезда КПСС ул. Горького иллюминована, и многие проспекты тоже, и на телеграфе часто вещает радио».

И продолжают, из десятилетия в десятилетие продолжают переписку, на которую вообще-то нет уже и сил. Потому что абсолютно необходимо — хотя бы через минуту наступила смерть! — сказать тому, кто точно поймет:

«…я все равно (полная тьма, комната исчезла из глаз, полушарие на 4 минуты вышло из строя — оно ведает глазами!) не люблю «Вакханалию» (кроме конца и начала); «Зимняя ночь», «На Страстной», «Рождественская звезда», «Дурные дни» — это волшебство, чудотворство, а «Вакханалия» — не без беллетристики».

Абсолютно необходимо. Поскольку в размене подобных как бы пустяков: это люблю, это не люблю, этот текст гениален, а тот всего лишь талантлив, такой-то автор не бездарен, но, увы, не умен, а другой неглуп, зато стукач, — из таких диалогов, рукописных, а также устных, только и состояла надземная жизнь культуры.

Была еще подземная: из монологов, обращенных в неведомую даль. Как бы из лучей, не пересекающихся в черном пространстве.

Но таких немногочисленных, что если звезда не поговорит хоть иногда с другой звездою, — обе, чего доброго, поверят: их уже нет.

Двоих таких разных людей, как Лидия Чуковская и Давид Самойлов, — поискать.

Л. К. Я — от природы, от рождения не люблю того, что условно называется «жизнь». Не та или другая; не то или другое десятилетие, или тот или иной возраст — а вообще. У меня к ней аппетита нету — и не было ни в 7, ни в 17, ни в 27 и т. д. …Вот минуты счастья за 72 года — они набрались. Ими жива».

Д. С. Я привержен удовольствиям жизни, я жизнь люблю «физически» гораздо больше, чем умом. В этом моя слабость, но это мое свойство, видимо, единственное, что позволяет мне считать себя поэтом. (По какому-то самому большому счету я себя поэтом не считаю — не хватает гениальности.)

В ней восхищало его то, чего не было в нем, — и местоимения можно переставить. Было и сходство (скобка открывается: Ватерлоо в холодеющих сердцах, — закрываем скобку) — про него не говорили. Говорили о литературе. Которая одна во времена, подобные советскому, дает человеку образ такого мира, где хорошее привлекательней дурного. То есть дает ключ к истинной реальности — но он же отпирает и мнимые: например, т. н. современность.

И сразу видно, кто свой, кто чужой, — а ты, Шпекин, примечай! ты, Шпекин, так и быть, переписывай:

Л. К. ...Правда дает человеку талант, а кривда — нет. Курбский талантлив, а Грозный бездарен, как все палачи. Работает стереотипами.

Д. С. Если Грибоедов разделял идеи декабристов, это не значит, что ему нравилась среда, где немало, видимо, было пустозвонства, тщеславия, незрелости и своеобразного карьеризма.

Переписка работала как молотилка. Отделяя, стало быть, зерна от плевел. Спасая для горстки современников хороший вкус и здравый смысл.

Вот Л. К. в 1977 году прочитала роман Валентина Распутина «Живи и помни».

«Жива осталась, помнить не буду. Да ведь это морковный кофе, фальшивка, с приправой дешевой достоевщины, неужели Вам это нравится?... А синтаксис вялый, безмускульный, боборыкинский… Лишен ли автор таланта? Не знаю. Быть может, и не лишен. Иногда мелькает кое-где темперамент. Но бескультурье в языке (т. е. в мысли) полнейшее, смесь бюрократического с пейзанским…»

Примерно такая же порция достается в 1981 году Натану Эйдельману:

«…читать не могу. Он языка не знает, возраста слов не чувствует. Цитаты из документов начала XIX века совершенно противоречат одесскому жаргону самого автора. Книгу о тончайшем стилисте Лунине я не могла читать (вопреки восторгам «всех»). Эйдельман прекрасный исследователь и ужасный писатель».

Д. С. обычно снисходительней, бывает и проницательней; ракурс у него иной:

 «Важная черта современных исторических писателей, что они занимаются разными формами обоснования конформизма. Обоснования эти тонкие, существенные, объясняющие необходимый аморализм любого заговора. Все это вполне нетрадиционно и соответствует нашей конформистской эпохе».

Но есть персонажи, насчет которых — в один голос:

 Л. К. Катаева я уж давно не читаю. Даже когда он не лжет, не клевещет и не антисемитничает (и не исключает меня из Союза), он — мертв. Этакий очень талантливый мертвец. Зачем его читать? Я к нему вполне равнодушна, пусть хоть на голову станет — не оглянусь.

Д. С. У него с фразой все в порядке. И вообще все в порядке — и построение, и сюжет, и лица. Но как будто внутри всего этого подохла мышь — так и несет непонятной подловатиной.

Так, слово за слово, получается не взвешенный такой путеводитель по руине, над которой еще клубится пыль. Не берите Катаева, возьмите Можаева. И зачем вам Зара Минц, если есть Лидия Гинзбург? А вот насчет Венедикта Ерофеева, Л. К., — не соглашусь: просто запах алкоголя вас раздражает, мешая вникнуть.

Вдруг забывают — то она, то он — о людях и книгах. Слышен легкий вздох, мелькает улыбка.

Л. К. Сижу у открытого окна, пахнет листвой и яблоками. Яблок нынче много. Одна яблоня доится ежедневно и дает по 5 ведер в день!

Д. С. У нас в маленьком саду пел настоящий соловей, довольно похоже. Теперь свищут какие-то безымянные птички, тоже талантливо.

 

Эрленд Лу. Наивно. Супер: Роман \ Пер. с норвеж. И. Стребловой. — СПб.: Азбука-классика, 2004.

Реклама не терпит халтуры.

То есть, конечно же, терпит, куда она денется. Но когда товар с ходу отменяет этикетку — написано, допустим: джин-тоник, а из банки льется в глотку виски с колой, — оно, может, и вкусней, а все-таки языковые пупырышки чувствуют как бы обиду.

Сказано на обороте титула: так, мол, и так, самая известная, популярного норвежского, на дюжину языков, и встречена везде с восторгом, — отлично, why not? Нет, недостаточно, поддадим жару, намекнем на содержание: «от лица три­дцатилетнего
героя, переживающего „кризис середины жизни”»!

Мне-то по барабану, что за кризис, а кто-нибудь, пожалуй, из-за этих самых слов и купил.

Но его обманули. Во-первых, герою романа едва стукнуло двадцать пять; во-вторых, всем известно, какая в Норвегии продолжительность жизни. Впрочем, согласен: на арифметику плевать. Но страдания студента (точней, бакалавра — по-нашему, наверное, аспиранта) о смысле жизни — вы уверены, что это именно кризис середины? Я — не уверен. А у него от этих слов крыша съехала бы совсем.

Она и стронулась-то со стропил оттого, что вроде пора начинать эту самую жизнь — в которой другие, как рыбы в воде, — а непонятно: зачем? Кто я вообще такой, чего на самом деле хочу, и какова моя роль в мироздании? Пока не разберусь — или не объяснят, — палец о палец не ударю, и пошли вы все.

«Я постоял у окна, глядя на улицу.

И вот принял решение.

Я сел на велосипед, отправился в университет и сообщил, что по некоторым обстоятельствам не могу сейчас сдать специальность.

…После этого я снова сел на велосипед, вернулся в город и свернул все дела, связанные с моим прежним существованием. Я побывал в газете, куда от случая к случаю сдавал свои материалы, и сказал, что на время бросаю писать, а может быть, и вообще навсегда. Я отказался также от комнаты, которую снимал, от телефона, рассчитался за телевизор и отменил газетную подписку.

Все остальное, что у меня было, поместилось в рюкзаке и двух картонных коробках. Коробки я поставил к родителям на чердак, а рюкзак закинул на спину, взял велосипед и поехал на квартиру своего брата.

Приехал весь в поту, сел и сижу.

Вот я и совершил наконец настоящий поступок.

Это вам не шуточки!»

Вот, читатель, вы все и поняли. Про перевод, про книгу и про героя.

Перевод приличный. Книга приятная. Герой симпатичный.

Единственное, что раздражает, — что ему действительно по паспорту 25.

Тогда как на самом деле — 17, от силы. А если говорить всю правду — не больше 13-ти.

Нет, кто спорит, все это чистая правда и страшно важно — что через сколько-то тысяч лет погибнет человечество, через столько-то миллиардов лет погаснет Солнце, да и само время, кстати, — совершенно загадочная вещь. И если дела обстоят именно так, а у вас при этом нет девушки и часов «Ролекс» (или хотя бы «Таймекс», или «Сейко», на худой конец «ТАГ-Хейер»), — то какого черта вам ходить в университет?

Несравненно лучше и даже как-то честней кататься днем на велике, а также купить мячик и по вечерам во дворе кидать его в стенку и ловить. Кидать и ловить.

И почитывать популярное сочинение о физике Вселенной. И всплакивать от навязчивого ощущения бессмысленности всего сущего. И потихоньку разбирать себя на стандартные детали: игра вроде «Лего» — только не конструктор, а деконструктор. Что, например, приводит меня в восторг? Или — есть ли на свете люди, на которых я смотрю с восхищением? (Ответ — да: это Ганди, Армия спасения, Астрид Линдгрен…) И мечтать о часах. О девушке. О друге. Об Учителе.

«Хорошо, если бы он давал мне задание, на мой взгляд бессмысленное, я злился бы и возмущался, но выполнял бы заданный урок. И затем, понемногу, после многих месяцев тяжкого труда я бы начал понимать, что во всем есть скрытый глубокий смысл и наставник действовал по заранее продуманному, точному плану. И мне вдруг открылась бы причинная связь вещей. Я понял бы суть вещей и явлений. Увидел бы логику мировых событий и человеческого поведения. Я научился бы также управлять собою и вызывать в людях проявления самого лучшего, что есть в каждом человеке, ну и так далее. И наставник сказал бы, что ему больше нечему меня учить. И на прощание он подарил бы мне что-то. Наверное, что-то большое. Может быть, автомобиль. И тогда я мог бы сказать ему, что это слишком, что такого подарка я не могу принять, но он бы настоял на своем, и мы расстались бы с ним, и прощание было бы грустным, но значительным. И тогда я окунулся бы в жизнь и, может быть, повстречал бы кого-то, желательно девушку, и создал бы семью, и, пожалуй, основал бы фирму, которая производила бы полезные товары и услуги».

В общем-то, ничего смешного. Никто, я думаю, не отказался бы от такого Учителя. И от такой жизни, в которой хотя бы проглядывал общий смысл.

И если уровень благосостояния позволяет — отчего бы человеку и не потосковать? Тем более — человек ничего не пьет крепче джина с тоником. Больше налегая на молочный коктейль.

А потом небольшая экскурсия в Нью-Йорк — развеяться. И мало-помалу все, глядишь, пройдет.

Но книга не про наивность. Про невинность. Про то, как функционирует ум, не принимающий в расчет Зло.

Как если бы в норвежских детских садах делали такую прививку, после которой Зло к человеку мало того что не пристает, — а еще и как бы исчезает для него из видимого спектра.

И это не одно лишь норвежество. Вот в  Америке наш герой заговаривает на улицах с прохожими.

«Я спрашиваю людей, думают ли они, что все в конце концов будет хорошо.

Некоторые просто качают головой, услышав такой вопрос, но некоторые все же отвечают мне, из них половина отвечает „yes”, а половина — „no”».

Попробуйте сунуться с подобной ерундой к отечественному незнакомцу.

Не знаю, что на самом деле имел в виду г-н Лу: потешается ли он над западной молодежью, любуется ли. А может, просто правильно рассчитал, что если витаминную таблетку с микродозой философии развести дистиллированным юмором — публике понравится. В любом случае он добился своего.

Но что тамошние взрослеют медленней наших — факт. И стареют позже. Видать, НАТО их вконец разбаловал, агрессивный блок. 

 

Джордж Оруэлл. Да здравствует фикус! Роман \ Пер. с англ. В. Домитеевой. — М.: Текст, 2004.

То ли третий, то ли четвертый роман Оруэлла. Вышел в 1936 году. Шедевром, естественно, не считается. Но уместно предположить — и полезно убедиться: создатель великой книги «1984» веников не вязал вообще.

И странно признаться себе, что  еще раз в жизни повезло: случилось прочитать еще одно произведение литературы настоящей. Прозу такого  качества, что и сквозь перевод (знающий цену оригиналу!) и при явных нарушениях линейной перспективы (подумаешь! одна второстепенная фигура немножко крупней, чем следовало бы; другая, напротив, отчасти пренебрежена), — автор, возвышаясь над героем, смотрит вам прямо в глаза. История банальнейшая, разыгранная когда-то в декорациях давно истлевших, обогащает читателя опытом (иллюзорным) всепонимающего сострадания, самоотверженной иронии.

Так читается гоголевская «Шинель» (без которой, по-моему, тут не обошлось). Так читается набоковский, скажем, «Дар» (в глубине которого  пребывает, по-моему, и не дает о себе забыть этот фикус).

Конечно, перехваливаю — но ненамного. Тут есть то, за что, собственно, и любят литературу (те, кто любит ее так): энергия времени превращается в вещество событий, заурядные факты передают игру смыслов, — и вообще реальность, хоть и не зависит от ума, проницается им, как волшебным лучом.

Роман — про бедность, с подробными числительными. Так удивительно: прожиточный минимум продавца из лондонского книжного магазина — едва ли не ниже, чем у нашего Башмачкина. И пищевой рацион не калорийней. И квартирная хозяйка не добрей. И много нужно употребить ухищрений, чтобы, согрев собственным телом отсыревшую постель, наконец заснуть. Хорошо еще, климат позволяет кое-как обходиться без пальто. Но зато сигарета в уличном автомате стоит пенни, а зарплата — два фунта — по пятницам, а уже к среде в кармане остается пенсов этак пять, — вот что скверно. Двадцатый, называется, век!

Роман — про принципы. Типа: перебиваться с чая на кекс не западло, а западло зашибать деньгу рифмами для фирм, раз уж ты поэт; и продавать Устроительнице Судеб единственное, что у тебя есть, — личную свободу.

Но Устроительница знает свое дело. И не таких, как этот Гордон Комсток (двадцать девять, из низов среднего класса, образование приличное третьеразрядное) хватала на лету.

Фикус, как вы догадались, — эмблема пресловутого мещанского счастья. Но и символ отваги. Природа которой — в самых различных проявлениях: от порядочности до героизма — кажется, интересовала мистера Оруэлла больше всего.

С. Гедройц

 

Анастасия Скорикова

Цикл стихотворений (№ 6)

ЗА ЛУЧШИЙ ДЕБЮТ В "ЗВЕЗДЕ"

Павел Суслов

Деревянная ворона. Роман (№ 9—10)

ПРЕМИЯ ИМЕНИ
ГЕННАДИЯ ФЕДОРОВИЧА КОМАРОВА

Владимир Дроздов

Цикл стихотворений (№ 3),

книга избранных стихов «Рукописи» (СПб., 2023)

Подписка на журнал «Звезда» оформляется на территории РФ
по каталогам:

«Подписное агентство ПОЧТА РОССИИ»,
Полугодовой индекс — ПП686
«Объединенный каталог ПРЕССА РОССИИ. Подписка–2024»
Полугодовой индекс — 42215
ИНТЕРНЕТ-каталог «ПРЕССА ПО ПОДПИСКЕ» 2024/1
Полугодовой индекс — Э42215
«ГАЗЕТЫ И ЖУРНАЛЫ» группы компаний «Урал-Пресс»
Полугодовой индекс — 70327
ПРЕССИНФОРМ» Периодические издания в Санкт-Петербурге
Полугодовой индекс — 70327
Для всех каталогов подписной индекс на год — 71767

В Москве свежие номера "Звезды" можно приобрести в книжном магазине "Фаланстер" по адресу Малый Гнездниковский переулок, 12/27

Долгая жизнь поэта Льва Друскина
Это необычная книга. Это мозаика разнообразных текстов, которые в совокупности своей должны на небольшом пространстве дать представление о яркой личности и особенной судьбы поэта. Читателю предлагаются не только стихи Льва Друскина, но стихи, прокомментированные его вдовой, Лидией Друскиной, лучше, чем кто бы то ни было знающей, что стоит за каждой строкой. Читатель услышит голоса друзей поэта, в письмах, воспоминаниях, стихах, рассказывающих о драме гонений и эмиграции. Читатель войдет в счастливый и трагический мир талантливого поэта.
Цена: 300 руб.
Сергей Вольф - Некоторые основания для горя
Это третий поэтический сборник Сергея Вольфа – одного из лучших санкт-петербургских поэтов конца ХХ – начала XXI века. Основной корпус сборника, в который вошли стихи последних лет и избранные стихи из «Розовощекого павлина» подготовлен самим поэтом. Вторая часть, составленная по заметкам автора, - это в основном ранние стихи и экспромты, или, как называл их сам поэт, «трепливые стихи», но они придают творчеству Сергея Вольфа дополнительную окраску и подчеркивают трагизм его более поздних стихов. Предисловие Андрея Арьева.
Цена: 350 руб.
Ася Векслер - Что-нибудь на память
В восьмой книге Аси Векслер стихам и маленьким поэмам сопутствуют миниатюры к «Свитку Эстер» - у них один и тот же автор и общее время появления на свет: 2013-2022 годы.
Цена: 300 руб.
Вячеслав Вербин - Стихи
Вячеслав Вербин (Вячеслав Михайлович Дреер) – драматург, поэт, сценарист. Окончил Ленинградский государственный институт театра, музыки и кинематографии по специальности «театроведение». Работал заведующим литературной частью Ленинградского Малого театра оперы и балета, Ленинградской областной филармонии, заведующим редакционно-издательским отделом Ленинградского областного управления культуры, преподавал в Ленинградском государственном институте культуры и Музыкальном училище при Ленинградской государственной консерватории. Автор многочисленных пьес, кино-и телесценариев, либретто для опер и оперетт, произведений для детей, песен для театральных постановок и кинофильмов.
Цена: 500 руб.
Калле Каспер  - Да, я люблю, но не людей
В издательстве журнала «Звезда» вышел третий сборник стихов эстонского поэта Калле Каспера «Да, я люблю, но не людей» в переводе Алексея Пурина. Ранее в нашем издательстве выходили книги Каспера «Песни Орфея» (2018) и «Ночь – мой божественный анклав» (2019). Сотрудничество двух авторов из недружественных стран показывает, что поэзия хоть и не начинает, но всегда выигрывает у политики.
Цена: 150 руб.
Лев Друскин  - У неба на виду
Жизнь и творчество Льва Друскина (1921-1990), одного из наиболее значительных поэтов второй половины ХХ века, неразрывно связанные с его родным городом, стали органически необходимым звеном между поэтами Серебряного века и новым поколением питерских поэтов шестидесятых годов. Унаследовав от Маршака (своего первого учителя) и дружившей с ним Анны Андреевны Ахматовой привязанность к традиционной силлабо-тонической русской поэзии, он, по существу, является предтечей ленинградской школы поэтов, с которой связаны имена Иосифа Бродского, Александра Кушнера и Виктора Сосноры.
Цена: 250 руб.
Арсений Березин - Старый барабанщик
А.Б. Березин – физик, сотрудник Физико-технического института им. А.Ф. Иоффе в 1952-1987 гг., занимался исследованиями в области физики плазмы по программе управляемого термоядерного синтеза. Занимал пост ученого секретаря Комиссии ФТИ по международным научным связям. Был представителем Союза советских физиков в Европейском физическом обществе, инициатором проведения конференции «Ядерная зима». В 1989-1991 гг. работал в Стэнфордском университете по проблеме конверсии военных технологий в гражданские.
Автор сборников рассказов «Пики-козыри (2007) и «Самоорганизация материи (2011), опубликованных издательством «Пушкинский фонд».
Цена: 250 руб.
Игорь Кузьмичев - Те, кого знал. Ленинградские силуэты
Литературный критик Игорь Сергеевич Кузьмичев – автор десятка книг, в их числе: «Писатель Арсеньев. Личность и книги», «Мечтатели и странники. Литературные портреты», «А.А. Ухтомский и В.А. Платонова. Эпистолярная хроника», «Жизнь Юрия Казакова. Документальное повествование». br> В новый сборник Игоря Кузьмичева включены статьи о ленинградских авторах, заявивших о себе во второй половине ХХ века, с которыми Игорь Кузьмичев сотрудничал и был хорошо знаком: об Олеге Базунове, Викторе Конецком, Андрее Битове, Викторе Голявкине, Александре Володине, Вадиме Шефнере, Александре Кушнере и Александре Панченко.
Цена: 300 руб.
Национальный книжный дистрибьютор
"Книжный Клуб 36.6"

Офис: Москва, Бакунинская ул., дом 71, строение 10
Проезд: метро "Бауманская", "Электрозаводская"
Почтовый адрес: 107078, Москва, а/я 245
Многоканальный телефон: +7 (495) 926- 45- 44
e-mail: club366@club366.ru
сайт: www.club366.ru

Почта России