К 75-летию КОНСТАНТИНА АЗАДОВСКОГО

Константин Азадовский

«Неистовое» письмо Марины Цветаевой

Публикуемое ниже письмо Марины Цветаевой к Нанни Вундерли-Фолькарт (1878—1962), швейцарской приятельнице и душеприказчице Рильке (на руках которой он и скончался 29 декабря 1926 года), имеет свою историю. Написанное по-немецки, оно до настоящего времени не печаталось в Германии. Готовя в 1991 году для немецкого издательства «Insel» письма Цветаевой к Рильке, его дочери Рут Зибер-Рильке (1901—1972) и Н. Вундерли-Фолькарт^[1], я вынужден был отказаться от его публикации.

Для русских же читателей это письмо Цветаевой отчасти знакомо: упоминание о нем и несколько фрагментов были приведены мной в книге «Небесная арка»^[2] и позднее перепечатаны Л. А. Мнухиным в седьмом томе «Собрания сочинений» Цветаевой (М., 1995).

Почему так случилось? Что стоит за изъятием этого письма в немецком издании и произведенными в нем сокращениями — в русском?

Причина — содержание письма.

Известно, что после смерти Рильке, оказавшейся для нее страшным ударом, Цветаева стремилась продолжать «общение» со своим кумиром — всеми доступными для нее способами. Она обращалась к нему в стихотворении «Новогоднее» и прозе «Твоя смерть», написала эссе «Несколько писем Райнер-Мария Рильке», перевела несколько писем Рильке «к молодому поэту» (Ф.-К. Каппусу) и др. Она настойчиво искала встреч с людьми, близко знавшими Рильке (встретилась, например, с его русской секретаршей Е. А. Черносвитовой), читала его письма, а также статьи и книги о нем, появлявшиеся в печати, и вступила, наконец, в переписку с дочерью поэта и Н. Вундерли-Фолькарт.

Поводом для публикуемого ниже письма оказалась книга «Рене Рильке^[3]. Юность Райнера Мария Рильке», автором которой был зять поэта Карл Зибер.^[4] Цветаева получила ее из рук одной из своих парижских приятельниц. Ознакомившись с книгой, Цветаева пришла в ужас. Содержание книги, ее стиль и тональность она восприняла как надругательство над великим поэтом, оскорбление его памяти и даже — «преступление против духа». Не сдерживая своих чувств и не слишком стесняясь в выражениях, Цветаева излила свое негодование в письме к Вундерли-Фолькарт.

Письмо это, особенно в ракурсе темы «Цветаева—Рильке», представляется в высшей степени содержательным, поэтому, получив осенью 1988 года копии всех писем Цветаевой к Н. Вундерли-Фолькарт, я начал готовить его к печати (для упомянутой выше книги в издательстве «Insel»). Однако на моем пути возникло препятствие, оказавшееся в тот момент неодолимым: публикации решительно воспротивилась Йозефа Байер (рожд. Зибер; 1927—2004), внучка поэта, дочь Карла Зибера и Рут Зибер-Рильке. Отвечая 12 июня 1991 года на мое письмо, в котором я просил сообщить биографические подробности о Карле Зибере, Йозефа Байер писала (по-немецки):

«Разумеется, меня заинтересовало, для чего Вам понадобились сведения о моем отце — ведь к теме „Рильке и Цветаева“ он не имеет прямого отношения. И тут я вспомнила о неистовом (wütend) письме Марины Цветаевой о моем отце и его книге. Трудно понять, как можно было столь превратно истолковать эту книгу. Может даже показаться, что Цветаева не прочитала ее полностью. <…> Если бы я стала писать все, что можно сказать по этому поводу, это завело бы нас чересчур далеко. Но я очень прошу Вас: прочитайте книгу „Рене Рильке“ еще раз и непредвзято — и Вам придется признать, что упреки Цветаевой в отношении моего отца совершенно необоснованны. Если Вы опубликуете это письмо, содержащее неоправданные нападки на моего отца, Вы нанесете нашей семье тяжелую обиду. Не потому что нужно что-то замалчивать или утаивать, а просто потому что это неверно (weil es einfach nicht stimmt)».^[5]

Искренне и глубоко уважая Йозефу и ее мужа Клауса Байера (1922—2007), известного фотографа и яркого талантливого человека, я не мог не считаться с ее мнением. Мне посчастливилось сблизиться с этой семьей еще в 1970-е годы. Мы встречались в Ленинграде и Москве, часто обменивались письмами, а в 1988—1990 годах я не раз бывал гостем в их веймарском доме, и долгие задушевные беседы, которые мы вели в те бурные времена (и которые отнюдь не сводились к Рильке), навсегда останутся в моей памяти.

Мне пришлось информировать издательство «Insel», что, по воле Йозефы Байер, я снимаю это письмо и прошу его не публиковать. Издательство — несмотря на то, что юридически семья Рильке не могла ни запрещать, ни разрешать публикацию цветаевских писем, — согласилось со мной. Одновременно я сообщил Йозефе, что те места цветаевского письма, в которых упоминается имя ее отца, не будут опубликованы.

Именно по этой причине «неистовое» письмо Цветаевой отсутствует в немецком издании 1992 года. Однако несколько отрывков, не затрагивающих репутацию Карла Зибера, я использовал в русской редакции этой книги, появившейся под названием «Небесная арка» полгода спустя.

Перечитывать книгу Карла Зибера, как советовала Йозефа, мне, однако, не понадобилось — ведь, по сути, я был вполне солидарен с тем, в чем она пыталась убедить меня своим письмом. Разумеется, не с ее желанием наложить запрет на публикацию — я всегда полагал, что любой значимый историко-литературный документ, независимо от его содержания, заслуживает обнародования, и дело лишь в том, чтобы дать ему достойное и убедительное освещение. Но я всецело соглашался с Йозефой, полагавшей, что упреки Цветаевой в отношении ее отца несправедливы и пристрастны. Отвечая Йозефе,
я, в частности, писал (28 июня 1991 года):

«То, что суждения Цветаевой о книге Карла Зибера совершенно необоснованны и неоправданны, очевидно для каждого, кто знаком с другими ее произведениями или письмами. Цветаева всегда была крайне субъективна, отличалось несдержанностью и безоглядностью, не желала соблюдать общепринятые условности, и, если бы мне пришлось высказаться о ее письме, посвященном книге Карла Зибера, я всячески подчеркнул бы это в своей работе. Было бы кроме того полезно проследить принципиальную разницу в отношении обоих к Рильке: Цветаева целенаправленно творила свой миф о Рильке, Карл Зибер же стремился к реальности».^[6]

А кроме того говорилось в этом письме, значение Цветаевой и ее место в истории русской и мировой литературы таково, что следовало бы, закрыв глаза на «семейные обиды», обратить внимание на более важное обстоятельство: «Среди других русских писателей нашего (то есть ХХ. — К. А.) столетия Цветаева была самой страстной поклонницей Рильке, и нынешний ренессанс Рильке в нашей стране в значительной степени связан с ее именем. И еще: все, что писала Цветаева, при всей резкости и преувеличенности ее суждений, она делала исключительно ради и во имя Рильке».^[7]

Однако переубедить Йозефу так и не удалось.

С тех пор прошло четверть века. Тема «Цветаева и Рильке», которую в 1970-е и 1980-е годы мне приходилось осваивать едва ли не в одиночку, изучена и отражена ныне во множестве диссертаций, монографий, статей, эссе… Ситуация вокруг Цветаевой в Германии изменилась коренным образом (в конце 1980-х — начале 1990-х годов ее творчество было доступно лишь в немногочисленных переводах). Надеюсь и почти уверен, что, если бы внучка Рильке дожила до нашего времени, она пересмотрела бы свою категорическую позицию и отменила бы свой запрет.

* * *

Несколько слов об авторе книги, вызвавшей столь сильное раздражение Цветаевой.

Карл Зибер родился в 1891 году в саксонском имении Либау, расположенном в области Фогтланд — на стыке Саксонии, Тюрингии и Баварии (недалеко от границы с Чехией). Изучал юриспруденцию, имел степень доктора; в начале 1920-х гг. служил референдарием (судебный чиновник) в городе Плауэн. В мае 1922 году Карл Зибер обручился с Рут Рильке, дочерью поэта; от этого брака на свет появилось трое детей — дочери Кристина и Йозефа и сын Кристоф. В 1926 году Зибер был вынужден — по причине слабого здоровья — оставить службу.

После смерти Рильке, когда естественно возник вопрос о наследовании его издательских, имущественных и прочих прав, Карл Зибер и Рут, до этого державшиеся в тени, стремительно выступают на авансцену. В мае 1927 года учреждается «Объединение друзей Рильке», призванное, в частности, решать все вопросы, связанные с литературным наследием покойного. Архивариусом этого объединения избирается Карл Зибер, а казначеем — меценат и коллекционер Антон Киппенберг (1874—1950), владелец издательства «Insel», в котором начиная с 1905 года Рильке печатал свои произведения. Однако «Объединение друзей…» оказалось — в силу ряда причин — недолговечным, и в 1928 году его сменяет новая институция, получившая название «Архив Рильке».

Архив обосновался в Веймаре, куда перебралась семья Карла Зибера, энергично взявшегося за дело. Обращаясь к родственникам, друзьям и знакомым Рильке, в издательства и редакции, где он печатался в юности, к его многочисленным корреспондентам и пр., Карл и Рут начинают (при активной поддержке Антона Киппенберга) формировать Архив Рильке. Их цель — собрать в одном месте рукописи, дневники, записные книжки, редкие газетные и журнальные публикации и, главное, письма поэта. В 1942 году, подводя итоги своей пятнадцатилетней деятельности, Карл и Рут сообщали: «Собственноручно составленный Рильке список его адресатов содержит приблизительно 700 имен. Наше собрание охватывает на сегодня 327 получателей его писем. С просьбой прислать нам письма мы обращались к 570 корреспондентам, причем у большей их части никаких писем не оказалось. <…> Количество писем, обращенных к Рильке, исчисляется в нашем собрании тысячами».^[8]

Собирательская деятельность Архива сопровождалась издательской: с 1929-го по 1942 год Рут и ее супруг подготовили к изданию в общей сложности восемь томов писем и дневников Рильке, заложив тем самым основы научного изучения его жизни и творчества.

К сказанному следует добавить, что, посвятив себя собирательству рукописей и писем Рильке, их описанию, изучению и т. д., Карл Зибер начал и собственные изыскания; он особо интересовался биографией Рильке^[9], его «родословной», хотя и обращался к другим темам (например, «Рильке и Стефан Георге»). В 1940 году он опубликовал очерк «Рильке в России», в 1941 году — «Рильке и Ворпсведе». Недостаток гуманитарного образования восполнялся у Зибера его увлеченностью, рвением и энтузиазмом. Реально возглавляя Архив, он пытался в 1930-е стимулировать ряд посвященных Рильке начинаний, помогал и содействовал молодым исследователям.

Карл Зибер умер в веймарской больнице от менингита 5 декабря 1945 года — на следующий день после юбилея Рильке (70 лет), прошедшего в тот год совсем незаметно.

* * *

О том, что в Париже у русской поэтессы Марины Цветаевой находится несколько писем Рильке, Рут и Карл Зибер узнали, по-видимому, в начале 1932 года от Н. Вундерли-Фолькарт.

Переписка Цветаевой с Вундерли-Фолькарт завязалась весной 1930 года — после того как душеприказчица Рильке обратилась к ней с вопросом: как поступить с ее письмами к покойному? Цветаева ответила, что они должны остаться в архиве Рильке, однако закрыла доступ к ним — на 50 лет (со дня смерти Рильке). «…Пусть лежат они пять коротких десятилетий, — писала Цветаева. — Если через пятьдесят лет кто-нибудь о них спросит и потянется к ним — Вы предоставите их Вашим потомкам».^[10]

Неизбежно возник вопрос и о письмах самого Рильке к Цветаевой, очевидно, поднятый Н. Вундерли-Фолькарт. 11 августа 1930 года Цветаева отвечает, что со временем («позднее — когда-нибудь») пришлет ей копии писем («К Вашему Рильке добавится у Вас мой»).^[11] Что же касается оригиналов, то решение Цветаевой на этот счет было принято еще раньше — вскоре после смерти поэта. «Все это — стихи, письма, карточки <Рильке> — писала Цветаева 21 декабря Л.О. и Р. И. Пастернакам (родителям Бориса Пастернака), — когда умру<,> завещаю в Рильковский — музей? (плохое слово) — в Rilke-Haus^[12], лучше бы — Rilke-Hain!^[13], который наверное будет. Не хочу, чтобы до времени читали, и не хочу, чтобы пропало».^[14]

Вопрос этот, однако, оставался открытым вплоть до начала 1932 года. За это время Цветаева получает от Вундерли-Фолькарт несколько книг, в том числе, видимо, первый том писем Рильке, выпущенный четой Зиберов.^[15] «Все получила», — многозначительно сообщает Цветаева своей корреспондентке 11 августа 1930 года.^[16] Вслед за первым томом Н. Вундерли-Фолькарт, глубоко тронутая, сколько можно судить, преклонением Цветаевой перед Рильке, присылает ей второй, содержащий письма 1906—1907 годов.^[17] «…Вчера получила <от Н. Вундерли-Фолькарт> второй том его <Рильке> писем, чудное издание Insel-Verlag’a — сообщала Цветаева своей чешской приятельнице А. А. Тесковой 17 октября 1930 года. — Большая радость».^[18] В течение 1931 года Цветаева, судя по ее собственным письмам, не раз открывает эти тома, читает и перечитывает эпистолярные послания Рильке и с нетерпением ждет следующих выпусков. «Вышел ли следующий том писем Р<ильке>?» — заинтересованно спрашивает она Н. Вундерли-Фолькарт 11 августа 1931 года. — Наверное, нет — из-за кризиса. Жаль».^[19]

«Следующий том», появившийся в самом конце 1931 года, представлял собой собрание писем и дневниковых записей Рильке за 1899—1902 годы^[20], то есть охватывал собой так называемый «русский период» его жизни. «Эту книгу, — незамедлительно откликается Цветаева на драгоценный для нее подарок („рождественский дар“), — я буду читать долго, читать медленно, как можно дольше и медленней. Читать? Жить ею».^[21] Цветаева не преувеличивала: она действительно с головой погрузилась в записи Рильке, навеянные его встречей с Россией, и сразу же загорелась желанием перевести их (а также — другие письма, тематически связанные с Россией, в предыдущих томах) на французский язык. В своем письме от 12 января 1932 года она просит Н. Вундерли-Фолькарт выяснить в издательстве «Insel» или у наследников Рильке, как обстоит дело с правами на работу такого рода, и одновременно обдумывает план «подборки», состоящей из писем Рильке о России, под предположительным названием «La Russie de R. M. Rilke»^[22].

Совершенно ясно, что в начале 1932 года Цветаева — при всем своем восторженном увлечении Рильке и всем, что с ним связано, — имела весьма отдаленное представление о судьбе его литературного наследия. И хотя в ее руках находились три тома, подготовленные Рут Зибер-Рильке и Карлом Зибером (их имена стояли на титульном листе каждого издания), она, тем не менее, ничего не знала ни о них самих, ни о созданном в 1928 году Архиве Рильке. «Жива ли еще мать Рильке? — спрашивает Цветаева Н. Вундерли-Фолькарт в конце своего письма от 12 января 1932 года. — Знакомы ли Вы с ней? А что получилось из Клары Вестхоф — скульпторши Клары Вестхоф?^[23] А из маленькой Рут?»^[24]

Об этом письме Вундерли-Фолькарт сообщила дочери Рильке, а та, пользуясь удобным случаем, обратилась к Цветаевой с вопросом (вернее, просьбой) о письмах Рильке. В своем ответном и весьма любезном письме от 24 января 1932 года Цветаева подтвердила дочери Рильке свое намерение передать в Архив копии писем Рильке (см. примеч. 36 к публикуемому письму) и вновь изложила проект задуманной книги «La Russie de R. M. Rilke». «Ведь Р<ильке> всегда мечтал написать такую книгу, — аргументировала Цветаева, — да она уже и написана, ее надо только составить. <…> Это была бы работа, параллельная появленью новых томов его писем, и с выходом последнего тома вся книга была бы готова. <…> По-французски я умею писать и сочинять стихи так же, как на родном языке. Не беспокойтесь и будьте во мне уверены.

Россия оказалась неблагодарной к любившему ее великому поэту — не Россия, но эта наша эпоха. Моя работа стала бы началом бесконечной благодарности».^[25]

Однако предложение Цветаевой не встретило отклика у А. Киппенберга.^[26] А немного позднее, ознакомившись с книгой Карла Зибера, Цветаева сама в корне изменила свое доверительное отношение к семье поэта. Письма Рильке к Цветаевой (ни оригиналы, ни копии) так и не отправились в Веймар, а цветаевский замысел книги «Рильке и Россия» остался неосуществленным.

* * *

«Неистовая» реакция Цветаевой на книгу Карла Зибера не должна, как уже отмечалось, вызывать удивление. Описывая детство и отрочество Рильке, Карл Зибер опирался прежде всего на архивные документы. Сделанное им в начале книги заявление о том, что он пытается опровергнуть «легенды» и «распространенные суждения» («die geltenden Anschauungen»), согласно которым творчество Рильке вырастает якобы из страхов и мучительных переживаний ранней поры, Зибер подкрепляет эпизодами и примерами, свидетельствующими, по его мнению, о «заурядности» Рене Рильке.

Выявив «крестьянские корни» поэта, описав его родителей и родственников, Карл Зибер посвятил одну из глав своей книги пребыванию мальчика Рене в военном училище (1886—1891). Этот период жизни Рильке, о котором он сам вспоминал впоследствии с ужасом и содроганием, до сих пор привлекает к себе внимание биографов. Как соединить великого поэта, обладавшего неограниченной внутренней свободой, с казарменной муштрой, которой он подвергался в училище? В какой степени испытания той поры могли повлиять на его духовное формирование?

Ответы на эти непростые вопросы могут быть разными. По мнению Карла Зибера, Рильке был обыкновенным ребенком, «как все», и ничто в ранней юности не предвещало в нем будущего поэта. Рене не был «вундеркиндом», подчеркивал автор, а те произведения, которые он писал уже в отрочестве, наивны и беспомощны. Не отрицая того, что пять лет, проведенных в военном училище, были для Рене «мученичеством», Карл Зибер пишет о «нежной душе» подростка, которая «закалилась» в те годы; при этом особая роль в духовном становлении поэта отводится его «религиозности» — якобы присущей ему с детства вере в себя и свое призвание, которая помогла ему «выстоять» и превратиться из «обычного» в «особенного», проделав трудный духовный путь от ученика военного училища в Санкт-Пёльтене и Торговой академии в Линце до одинокого отшельника в швейцарском замке Мюзот.^[27]

Рассуждения Зибера отнюдь не беспочвенны, они основываются на конкретных материалах, и многие биографы Рильке — вплоть до настоящего времени — уважительно ссылаются на его книгу. Однако для Цветаевой, творившей своего Рильке, любая «конкретика» была чужда и вызывала в ней скорее неприятие. Можно даже предположить (это отметила и Йозефа Байер), что Цветаева не слишком внимательно ознакомилась с книгой и не пожелала в нее вдуматься. Зибер стремился изобразить Рильке исходя из фактов — взаимоотношений с родителями, соучениками по училищу, его ранних записей и стихов… Он обстоятелен, объективен и достаточно точен. Сказывается подход юриста и архивиста, привыкшего иметь дело с документами и «свидетельствами», — анализировать, сопоставлять, доказывать… Автор не облагораживает своего героя и не воспаряет в заоблачные выси: юность и отрочество Рильке рассматриваются им преимущественно в житейском и бытовом аспектах. Именно это и задевало Цветаеву, всегда склонную идеализировать того, кто был ей внутренне близок, тем более Поэта (тем более такого, как Рильке!), и воспринимать его не столько в бытовом, сколько в бытийном измерении. Прозаическое и, казалось Цветаевой, «мещанское» восприятие Рильке ее возмущало и отталкивало. Она творила «легенду, которая не лжет» (см. строки Э. Ростана в публикуемом письме), а любой документ и любая реальность были ей в значительной степени безразличны. Равнодушная к частному и обыденному, Цветаева признавала в Рильке лишь возвышенное и вечное, индивидуальное и уникальное, свободное и бунтарское, неповторимый «строй души»^[28] — все это, конечно, начисто отсутствовало у Зибера. Его добросовестная и, безусловно, полезная книга была полной противоположностью цветаевскому мировидению.

«Поэтов путь: жжя, а не согревая. / Рвя, а не взращивая — взрыв и взлом…»^[29] Воспринимавшая Рильке как «небожителя» (мага, пророка, ангела), Цветаева не могла смириться с тем житейски прозаическим и «приземленным» образом, какой сложился под пером Карла Зибера, и потому ответила на его книгу негодующе и «неистово».

* * *

Текст письма Цветаевой к Н. Вундерли-Фолькарт от 22 ноября 1932 года, впервые публикуемый полностью, был получен нами, в составе других цветаевских писем, от Иоахима В. Шторка (1922—2011), выдающегося знатока биографии и творчества Рильке, автора многочисленных статей и публикаций о поэте. Однако на мой вопрос, известно ли ему что-нибудь о судьбе оригиналов, Шторк осенью 1988 года ответил отрицательно. Копиями этих же писем располагал, по-видимому, и другой крупнейший исследователь Рильке, издавший в 1955—1966 годах Полное собрание его сочинений в шести томах, тюбингенский профессор Эрнст Цинн (1910—1990).^[30]

Как распорядилась Н. Вундерли-Фолькарт оригиналами писем, полученных от русской поэтессы, остается невыясненным. Почему не передала их — вместе со всем рукописным наследием Рильке, оказавшимся в ее распоряжении, — в Швейцарскую национальную библиотеку? Или в веймарский Архив Рильке? Готовя к публикации немецкие письма Цветаевой, я «на всякий случай» запросил (через издательство «Insel») наследников Вундерли-Фолькарт. Ответ был предсказуем: цветаевские письма не сохранились, их судьба не известна.

Возможно, со временем найдется ключ и к этой загадке.

Таким образом, данное письмо Цветаевой (как и все прочие ее письма к Н. Вундерли-Фолькарт) печатается по ксерокопии. Желая наглядно продемонстрировать своеобразие и особенности немецкого стиля Цветаевой, мы сочли желательным, как и в наших предыдущих публикациях, отметить и указать (подстрочно) наиболее характерные образцы ее словесной игры.

1. См.: Rainer Maria Rilke und Marina Zwetajewa. Ein Gespräch in Briefen. Hrsg. von Kon-stantin M. Asadowski. Frankfurt am Main und Leipzig, 1992.

2. Небесная арка. Марина Цветаева и Райнер Мария Рильке. Изд. подготовил К. Азадовский. СПб., 1992; Изд. 2-е. СПб., 1999 (далее — сокращенно: Небесная арка; ссылки приводятся по второму изданию).

3. Рене — имя, полученное Рильке при рождении (см. также примеч. 4 к публикуемому письму).

4. Sieber C. René Rilke. Die Jugend Rainer Maria Rilkes. Leipzig, 1932 (при дальнейшем цитировании — сокращенно: Sieber).

5. Личный архив К. М. Азадовского.

6. Там же (машинописная копия).

7. Там же.

8. Sieber-Rilke R., Sieber C. Das Rilke-Archiv zu Weimar // Das Inselschiff: eine Zeitschrift für Freunde der Literatur und des schönen Buches. 1942. Jg. 23. H. 2. S. 141—142.

9. В семейном архиве Рильке (Гернсбах, Германия) сохранилась рукопись составленной К. Зибером биографии Рильке.

10. Письмо Цветаевой к Н. Вундерли-Фолькарт от 2 апреля 1930 г. // Небесная арка. С. 186.

11. Там же. С. 194.

12. Дом Рильке (нем.).

13. Святилище Рильке (нем.).

14. Цветаева М. Собрание сочинений в 7 томах. Т. 6. Письма. М., 1995. С. 300.

15. Rilke R. M. Briefe aus den Jahren 1902—1906. Hrsg. von Ruth Sieber-Rilke und Carl Sieber. Leipzig, 1929.

16. Небесная арка. С. 194.

17. Rilke R. M. Briefe aus den Jahren 1906 bis 1907. Hrsg. von Ruth Sieber Rilke und Carl Sieber. Leipzig, 1930.

18. Цветаева М. Спасибо за долгую память любви… Письма к Анне Тесковой 1922—1939. М., 2009. С. 171.

19. Небесная арка. С. 207.

20. Rilke R. M. Briefe und Tagebücher aus der Frühzeit 1899 bis 1902. Hrsg. von Ruth Sieber-Rilke und Carl Sieber. Leipzig, 1931.

21. Небесная арка. С. 213.

22. «Россия Р.-М. Рильке» (фр.).

23. Имеется в виду Клара Рильке (рожд. Вестхоф; 1878—1954), вдова Рильке.

24. Небесная арка. С. 216.

25. Там же. С. 220—221.

26. «С Мариной Цветаевой я переписывалась, — сообщала Рут в письме к Н. Вундерли-Фоль­к­арт от 31 марта 1932 года, — но, к сожалению, профессор Киппенберг повел себя сдержанно. Я сразу же переслала его письмо госпоже Цветаевой и посоветовала ей то, что могла и знала, увы, — немногое. — В последнее время я вообще о ней ничего не слышала; не знаю, какое она приняла решение. Она так мило сказала, что пришлет нам в копиях папочкины письма, и я очень радуюсь этому и очень тронута» (Рукописный отдел Швейцарской национальной библиотеки, Берн).

27. Sieber. S. 88, 92.

28. «…Поэт — прежде всего — СТРОЙ ДУШИ!» (Цветаева М. Собрание сочинений. В 7 т. Т. 4. Воспоминания о современниках. Дневниковая проза. М., 1994. С. 593; запись 1921 г.).

29. Из цикла «Поэты» (1923). См.: Цветаева М. Собрание сочинений. В 7 т. Т. 2. Стихотворения и переводы. М., 1994. С. 184.

30. По поводу писем Цветаевой (оригиналов и копий) к Н. Вундерли-Фолькарт, которые, по моему предположению, могли оказаться в архиве Эрнста Цинна, я запрашивал в 1991 году — уже после смерти ученого — господина Вальтера Зимона, его тюбингенского коллегу и помощника. В ответ на мой запрос В. Зимон любезно сообщил:

«…В отношении писем Марины к госпоже Вундерли могу в настоящее время сказать следующее: у профессора Цинна этих писем никогда не было! В его архиве сохранилась лишь копия того письма, которое я Вам послал! Это письмо было для него важно, поскольку в нем содержалось еще не опубликованное стихотворение Рильке. Полагаю, что оригиналы находятся в Берне. <…> Можно предположить, что профессор Цинн имел некогда копии этих писем, но затем отдал их (за исключением одного) в чьи-то руки. <…> В 1950 году госпожа Вундерли передала все, что у нее было, в Берн» (Личный архив К. М. Азадовского; дата письма — «Пасхальное воскресенье 1991». Упоминается письмо Цветаевой к Н. Вундерли-Фолькарт от 11 августа 1931 года, в котором приводится дарственная надпись Рильке на сборнике его французских стихов «Vergers» (1926), впервые опубликованная Э. Цинном в 1957 году; см. подробнее: Небесная арка. С. 206—207, 370).