ПОЭЗИЯ И ПРОЗА

Елена Скульская

Испанские стихи

1

И тут подают пирожные «Груди Святой Агаты»

по рецепту картины Франсиско де Сурбарана,

где мученица с лицом

будущей Шоколадницы

несет свои груди на сладчайшем подносе,

вынутые из формочек и увенчанные зернышками

граната; Святая Агата.

Лиотар, создавший свою «Шоколадницу»,

написал официантку счастливого Дитрихштейна,

которому не пришлось выжигать груди

своей избраннице — лишь струя шоколада

жгла, расплываясь, лосины дворянина,

не так уж и больно,

а вот бедный римлянин, то есть богатый,

будучи влюбчивым солдатом,

сумел подобраться к своей Агате

лишь распаленными щипцами —

возможно, для страсти нет лучшей метафоры —

префект в раскаленном на солнце шлеме

рвущий мясо своей ненаглядной,

чтоб изготовить парфе прохладные

для лакомок на прожорливом пляже

спустя примерно пятнадцать столетий;

а груди Агата несла Спасителю,

одетая в глухонемое платье.

И кровь под платьем стекала и капала

зернышками, выдавленными из граната,

и сердце терлось о шерсть одежды

и ребра служили основой корсета,

но что Ему было делать с пирожными?

И есть выбоинка

в серебряных фиксах зрелой селедки.

И кошки роются в ненасытных промежностях

глянцевых куриц. Зал натюрмортов.

2

Голова быка лежала в жабо из складок

шеи, как голова Иоанна в опере «Саломея»,

где танец — не главное, но еще живая,

глаза раскрывались, и даже галка,

пробующая стеклянную роговицу,

не могла заставить голову содрогнуться,

но глаза раскрытые

были живы,

и кинжал по кругу, как ожерелье,

ожиревшую шею пронзал, как будто

создавал оросительную систему

из раздутых рубинов венозной крови.

Полежи, полежи, голова Иоанна,

танец — это не главное, но продлится,

да и с кем изменять — не с пулей, не с петлей —

только лишь с матадором по имени Педро

этой жизни, где лошади в стеганых куртках

и в платках из шелка, чтобы спрятать слезы,

на манер Юстиции в тонкую щелку

всё подглядывают, теша всадника с пикой.

Умирай, мой бык, и вслед за тобою

по старинному лабиринту обманувшегося Дедала

я пойду, и мы — то врозь, то срастаясь —

мы приблизимся к истонченной шпаге,

что всегда нанизывает оба сердца

на свое острие, — нам хватит места,

словно двум птицам на жердочке возле

проса, рассыпанного на песочке,

по которому тушу быка протащит

колесница победная; вой, победитель,

отрезай мне ухо, воздень, как факел,

красным срезом к небу, чтобы согреться

слюдяная могла оболочка глаза —

голубого на тысячи дальних странствий.

3

Праздничный рассвет поднимается над Барселоной

в голубином мундире с белыми погонами

облаков, надушенных солью или росою.

Дети смерти играют в куличики в полосе прибоя,

и смерть приглядывает за ними, прячась за каждой волною,

листает пенные гривы, как книгу, слюнявя пальцы,

подбирается к параграфу, заданному ей на дом,

даже в аду крабы всегда успевают лучше,

чем каракатицы или моллюски с белыми жемчужными зрачками,

с коричневыми шершавыми веками, ороговевшими к лету,

задан Фома Аквинский — в Риме или Париже

нашедший пять доказательств существования Бога.

Боже, Господи, Боже, небо в синем мундире:

ать, два — левой, потом уже — три, четыре!

Потом уже белые мачты с белыми облаками

сразятся, и это значит, что в легкие хлынет влага

и небо будет на землю медленно падать —

медленнее, чем пальма, срубленная острым камнем,

медленнее, чем сальса, исполняемая спящим

танцором, упавшим навзничь в своей каморке под утро,

медленнее, чем парус грудь выгибает птичью — певчую —

в подарок сухим воробьиным зарницам

с вырванным звуком и только лижущими горизонты

всполохами света.

В арках дают обеты паломники с Гибралтара

маленькой Деве Марии, стоящей над каменной чашей,

похожей на гарду шпаги, предохраняющей руку,

вместо крови фонтанчик брызжет из каменной чаши —

водой утоляет жажду, поэтому — не печали,

поэтому безучастно. Маленькой Деве Марии

пора выходить замуж.

В чаше лежат чаевые.

4

На выбритой траве

под солнцем танцует мальчик.

У него изо рта стекают

сразу три сигареты.

На руке у него серая

выцветшая манжета,

у него выбиты зубы

и щербинки полны печали.

Медленный долгий танец

медленнее монеты,

падающей в щели

растрескавшегося полдня.

Мать выбегает в исподнем

с найденными шприцами

и замирает в истоме,

не в силах нарушить танец.