ХВАЛИТЬ НЕЛЬЗЯ РУГАТЬ

Евгений Водолазкин. Авиатор.

М.: АСТ, 2016

После оглушительного успеха «Лавра» новый роман Евгения Водолазкина очень ждали, поэтому сюжетная интрига его, кажется, у многих уже на слуху. Главный герой, Иннокентий Платонов, приходит в себя на больничной койке, не помня ничего о своем прошлом. Постепенно (воспоминания возвращаются стремительно) выясняется, что Платонов был живым заморожен на рубеже 20­–30‑х годов прошлого века в рамках советского проекта по продлению жизни партийной номенклатуры. Он стал подопытной крысой, чудом выжил и был разморожен лишь в 1999 году.

Пересказать завязку представляется не лишним, поскольку из нее раскрывается и стилистическое и идейное своеобразие романа. Во-первых, показательна жанровая отнесенность «Авиатора»: формально это — фантастический роман, так же как «Лавр» — формально роман исторический. Евгений Водолазкин остался верен себе и вновь создал совершенно нежанровое произведение в рамках известного типа литературы. «Я не хочу, чтобы эту пилюлю глотали всухую», — сказал он на одной из презентаций, имея в виду идейную наполненность «Авиатора», не характерную для фантастического романа. Во-вторых, герой из другого времени — совершенно особый тип повествователя. Увиденная его глазами современность предстает в новом свете, что является важной задачей литературы. Быт девяностых годов, их атмосферу так точно и остроумно не передавала даже литература, непосредственно в девяностые писавшаяся. И одновременно с этим читателю предлагается увидеть Петербург начала века, воссозданный в дневниковых записях Платонова (весь роман построен как дневник) с мастерством подлинного художника. Здесь же проявляется стилистическая виртуозность автора, тончайше передающего интонационные особенности языка двух разных времен (пусть и не так сильно разнесенных, как в «Лавре»).

Идейно же центральная проблема романа — проблема времени, проблема истории. И разрешается (ставится?) она в двух плоскостях — личной и общественной. В общественной жизни, в большой истории события, по мнению автора, происходят как неизбежный результат того, что в тот или иной момент кипит внутри людей. Войны, лагеря, тоталитарные режимы — все это зеркало общественной души, на которое бесполезно пенять, поскольку единственное, что во власти человека, — изменить себя. И тут в силу вступает индивидуалистская этика Евгения Водолазкина.

В личной истории важнейшим для человека, говорит автор устами своего героя, является запечатление сиюминутного, но ставшего вечным для самого человека. Отсюда и манера письма его — сосредоточенная на деталях: звуках, красках, секунду назад созданной гармонии. «Описания должны касаться чего-то такого, что не занимает места в истории, но остается в сердце навсегда».

Тут нужно сказать о чувстве юмора Евгения Водолазкина. Юмором насквозь пропитан «Инструмент языка», очень много его в рассказах и пьесах, но удивительнее всего способность автора вживлять смешные эпизоды в самое серьезное повествование. Чего стоит предложение главному герою сниматься в рекламе замороженных овощей! Или вот: лаборатория, проводящая криоэксперименты, называется «ЛАЗАРЬ» — «лаборатория по заморозке и регенерации». Наверное, способность увидеть смешное там, где, кажется, есть только страдание, — это часть того дара, которым наделен Платонов — видеть и помнить детали, описывать то, что сохраняется только в личном — и потому бесценном — опыте.

В одном из споров с Гейгером (врачом, постепенно становящимся другом главного героя, своими взглядами оттеняющим его нравственную позицию) Платонов говорит, что опыт страдания не формирует личность: «Синяки могут рождать опыт. А могут и не рождать. Вот, например, мои главные впечатления с синяками не связаны, хотя синяков у меня было ох как много». <...> «Да, у каждого человека свои особенные воспоминания, но есть вещи, которые переживаются и вспоминаются одинаково. Политика, история, литература — они воспринимаются, да, по-разному. Но шум дождя, ночной шелест листьев — и миллион других вещей — все это нас объединяет». Возможно, в этом и скрывается разрешение конфликта личного и общественного, который занимает Евгения Водолазкина на протяжении всей книги.

Кирилл Филатов