К 90-летию ФРИДЫ ВИГДОРОВОЙ

Фрида Вигдорова

ИЗ БЛОКНОТА ЖУРНАЛИСТА

Имя Фриды Вигдоровой стало широко известно и в СССР, и за его пределами после суда над Иосифом Бродским. Ее запись происходившего на этом суде стала своего рода бестселлером, была переведена на многие языки, легла в основу радиопьесы на Би-Би-Си, а в Советском Союзе разошлась в самиздатовских списках. Эта запись сыграла решающую роль в досрочном освобождении Бродского из ссылки. Но и до этого Фрида Вигдорова вела героическую правозащитную деятельность в качестве журналистки. Об этом сказано в воспоминаниях Н. Я. Дьяконовой. Однако далеко не все, что попадало в блокнот Вигдоровой, могло быть тогда опубликовано или хотя бы частично использовано в ее статьях. Журналистские блокноты Фриды Абрамовны, равно как и ее депутатские записи — она была депутатом райсовета, — драгоценный источник сведений
о советском быте, о реальной жизни людей 1950-х — 1960-х годов. Представляя читателю один чрезвычайно многозначащий сюжет, редакция рассчитывает продолжить публикации материалов Фриды Вигдоровой. Ее свидетельства — сильное противоядие против бытующих легенд о «советском благополучии и процветании».

Редакция

ДЕЛО БОРИСА ЖУРАВЛЕВА

Июнь 1955 года, Москва

На скамье подсудимых — пятнадцатилетний Борис Журавлев, ученик 660-й московской школы. Два месяца назад он вместе со своим приятелем Олегом Крымским явился на вечер самодеятельности в школу рабочей молодежи. Оба были пьяны и ходили по залу, сквернословя и задевая всех. Студент Виктор Кузьмин, приглашенный на этот вечер, сделал им замечание. В ответ послышались брань и угрозы. Не желая, чтобы его спутница выслушивала все это, Кузьмин попросил ее подождать, а сам вышел с Журавлевым и Крымским на лестничную площадку. Здесь Журавлев вынул из кармана револьвер и, выстрелив в Кузьмина, убил его наповал.

...Бориса Журавлева вводят в зал суда, он не смотрит по сторонам, прячет глаза и старается побыстрее пройти на свое место. Но ответы его неторопливы и спокойны:

— ...ну, мы с Олегом выпили немного и пошли на вечер. На вечере находился также позднее убитый Кузьмин. Во время перерыва, я допускаю, что наступил ему на ногу. Потом я вышел из зала, а Кузьмин пошел следом и сказал, что выведет меня из школы. Ну, я решил его попугать и наставил револьвер. Он прижался к стене, а я спустил курок и раздался выстрел. Я ушел.

Судья: Зачем у вас был пистолет?

— Цели не было. Я просто интересовался устройством пистолета.

— Если вы интересовались только устройством пистолета, зачем вам были нужны боевые патроны?

— Я хотел съездить за город и пострелять.

— Почему вы остались на второй год в восьмом классе?

— Я уже два раза отвечал на этот вопрос, чего это я буду отвечать в третий. Так случилось — и все.

— Вы грубили педагогам?

— Бывало.

— А почему?

— Они сами вынуждали на это.

— Кто вас учил не слушаться родителей?

— Этому никто не учит.

— Да, не учит. Почему вы так себя вели? Курили, пили.

— Что я, алкоголик, что ли?

— Ваше поведение обсуждали на комсомольском собрании?

— Да.

— Вы ответственно отвечали?

— Да.

— Когда это было?

— Восьмого апреля.

— А десятого застрелили человека! Вы любите читать книги?

— Люблю.

— Читали «Как закалялась сталь»?

— Читал.

— Почему не взяли себе за пример Николая Островского?

— Время не соответствует нашему. Тогда было одно, сейчас другое.

— Чем вы увлекались, кроме выпивки и хулиганства?

— Книги читал.

— Музыкой занимались?

— Было такое дело. Выступал. Получал удовольствие.

— Вы хорошо знаете правила поведения учащихся?

— Хорошо знаю.

— Почему же вы пошли на такое преступление?

— Я не шел. Я хотел попугать. Цели убить у меня не было.

Свидетель Потапов, ученик 9-го класса той же школы: Когда мы пришли на вечер, я увидел, что ребята собирают деньги на водку. Но я с ними не пил и ни в чем участия не принимал.

— Вы знали, что у Журавлева пистолет?

— Знал.

— Говорил он, что хочет в кого-нибудь выстрелить?

— Говорил.

— Что же вы молчали?

— А что я мог сделать? Если б я что-нибудь сказал, он в меня бы и пульнул.

Свидетель Целинский, девятиклассник: Журавлева я впервые увидел на этом вечере. Он хорошо танцевал и был под мухой. Вообще сказать, — для трезвого он вел себя, может, и ненормально, а для пьяного — вполне нормально.

— Убитого вы видели?

— Нет, не поинтересовался. Журавлев говорит: я убил человека. Ну, я проводил Журавлева в подъезд на улице Алексея Толстого, а сам вернулся и слушал концерт.

— Беседовали с вами учителя о правилах поведения в школе?

— А как же? Конечно, беседовали.

— Почему же вы так равнодушно отнеслись к тому, что ваши товарищи пьянствуют?

— Так я же с ними не пьянствовал?

Свидетель Новиков, девятиклассник: Журавлева я увидел в перерыве между первым и вторым отделением — его администратор выводил за хулиганство. Потом я зачем-то пошел в раздевалку, а меня догнали Журавлев и Крымский, и Журавлев сказал, что он убил человека. Но я не поверил, раз он пьяный.

— Был ли Журавлев встревожен? Расстроен?

— Нет, ничего такого не проявлял. Я лично ничего такого не заметил.

Поликашкин, девятиклассник. (Глаза раскосые, пустые, дикие.)

Судья: Расскажите о событиях в 187-й школе.

— А чего рассказывать? Дали нам билеты на вечер, мы и приехали. Делать было нечего, а деньги были. Мы купили вина.

— Водки?

Поликашкин (небрежно): Да, водки. После этого стали смотреть первое отделение. Посмотрели. А после выхожу я в раздевалку, встречаю Журавлева, а он говорит: я выстрелил в человека. Но я не поверил, раз он был пьян.

— А вы слышали, что Журавлев говорил Кузьмину?

— Ну, что говорил? Как все пьяные. Ничего особенного, в нормальном тоне. Тот ему: «Надо быть повежливее!» А Журавлев отвечает: «Ты мне не указчик». Ну, как пьяные говорят? Так и он говорил.

— А где вы выпивали? И как?

— Ну, как? Из горлышка. Тут же, в зале.

— Ну, а потом? После того, как узнали про убийство?

— А чего? Проводили Журавлева и вернулись смотреть второе отделение.

— Почему вы не вступили в комсомол?

Долго молчит. Потом:

— Собирался подать заявление. Но были кое-какие срывы. Двойки. Случайные, правда, не в четвертях, а за ответ. Но могли за это не принять. Вот я и не подавал.

Лида Зуева, 18 лет. Работает на швейной фабрике.

Судья: Не плачьте и расскажите все, как было.

Лида: Я пришла на вечер по приглашению Кузьмина. Мы с ним стояли у окна и разговаривали. Вдруг к нам подошли два парня, оба пьяные (плачет). Стоят, качаются. Кузьмин попросил их отойти в сторону. Тогда они стали к нему приставать, выражаться. Один парень сказал Кузьмину: «Выйди». Потом подошел ближе, положил ему руку на грудь и говорит: «Боишься?» Тогда Кузьмин с ним вышел. Он, видно, не хотел, чтобы я все это видела и слышала. Вот он и вышел. И не вернулся. Сказал: «Я сейчас вернусь» — и не вернулся.

Олег Крымский, девятиклассник: С Журавлевым я познакомился в третьей четверти этого учебного года. Однажды он мне сказал, что у него есть пистолет. Я спросил: откуда? Он ответил, что взял у генеральского сына. Так как у Журавлева были плохие отношения с его отцом, он дал пистолет на хранение мне. Мы с ним дружили и, когда были деньги, устраивали выпивки.

— Разве прилично пить молодым людям?

— Так ведь не так, чтоб на ногах не держаться.

— Расскажите про вечер в 187-й школе.

— Борис был пьян. Его попросили выйти. Он вышел, а я остался танцевать. Но потом попросили выйти и меня. Я вышел и на третьем этаже увидел Бориса. Он сунул пистолет мне в руки и сказал: «Бежим!» Потом сказал: «Давай обменяемся пальто». Потом мы поехали на чью-то дачу в Рублево. Борис знал, где лежит ключ. Дача оставалась совсем пустая, мы были там одни.

— Ваше поведение в школе и дома было плохим. Почему?

— Не знаю. Так уж получилось.

— А мать указывала вам?

— Указывала. Но я считал, что она просто мораль читает, и не слушал.

— Кто на вас влиял?

— Никто.

— Почему вы так распустились?

— Мне скучно было учиться.

— Какие у вас были отношения с отцом?

— Так ведь он с нами давно не живет. Ну, конечное дело, позвонит иной раз по телефону — почему, мол, плохо себя вел? И опять про меня забудет. Сам он инженер, кончил два института, а мне говорил: «Пастухом будешь».

Крымская Александра Федоровна, мать Олега: Отец Олега ушел от нас лет восемь назад. Олег, пока маленький был, учился на отлично. Но потом покатился по наклонной плоскости. А отец говорил: «Ну и пускай его исключают из школы и пускай этот мерзавец сам зарабатывает себе на хлеб». Я говорила, что сын может попасть на скамью подсудимых. Он отвечал: «А я как народный заседатель постараюсь, чтобы он заживо сгнил в тюрьме».

Когда пришел в наш дом Борис Журавлев, мой сын сказал:

— Мама, это сын замминистра, он из очень хорошей семьи. Но я вскоре узнала, что у Журавлева не очень-то хорошая автобиография, и хотела изолировать своего сына от Бориса. Кинулась к мужу; муж опять: «Подите вы к черту, у меня своя семья». Говорила с матерью Бориса. Она: а что мне делать, запирать его, что ли? Утром, в день, когда случилось убийство, я разыскивала сына и нигде не могла его найти. Я попросила у матери Журавлева дать мне адрес их дачи, думала, может, мальчики там. А она: «Зачем я буду давать вам адрес, вас все равно туда не пустят, наша дача правительственная». Так я и не попала в тот день на дачу, а вечером случилось несчастье.

Судья: А материально вам муж помогал?

— Только по суду. Два года я не подавала в суд — и он не платил ни копейки. Он хотел, чтобы Олег не учился, а работал, чтоб не платить алименты. Про меня он говорил: «Я большой человек, два института кончил, а она кухаркой осталась». Еще он говорил: «Ты заплесневелая женщина, а моя новая жена — член партии». Партбилет он называл билетом, который поможет ему далеко уехать. Сына он однажды позвал и говорит ему: «Видишь, мы едим наполеон, а вы едите батон. Переходи ко мне жить». А сын сказал: «Я буду есть батон, да зато вместе с матерью». Я считаю, гражданин судья, что мой сын прежде всего жертва отца, а потом уже Журавлева. Может, я своим архаичным умом неправильно рассудила, но я так думаю.

Иван Иванович Крымский (румяное, моложавое лицо, почтенная седина, отличный серый костюм). Отвечает спокойно, отчетливо, с достоинством.

Судья: Крымский Иван Иванович?

— Так точно.

— Работаете в Министерстве тяжелого машиностроения?

— Так точно.

— Крымская Александра Федоровна — ваша бывшая жена?

— Так точно.

— Расскажите, как случилось, что ваш сын попал на скамью подсудимых?

— Мое воспитание складывалось из советов сыну. Я был за то, чтобы сын не учился, а работал, так как труд — наилучший воспитатель в нашей советской стране. А вообще, что я могу знать об Олеге, когда я уже восемь лет с ними не живу. Я просил учителей проявить побольше внимания к моему сыну, но они этого не сделали.

— Вы платите алименты?

— Так точно.

— А помимо алиментов — помогали?

— Купил коньки, давал на кино.

— Вы считаете себя ответственным за сына?

— В известной степени — да.

— В какой же степени?

— В той, какую позволяет мне мое здоровье, мое время, мои средства.

— Что же вы собираетесь делать дальше?

— Я жду, что решат судебные органы советской власти, за которую я голосовал.

Милованова, работник детской комнаты при 9-м отделении милиции: Впервые с семьей Журавлева органы милиции познакомились в марте 54-го года. Мы вызвали отца; предупредили: вашему сыну грозит опасность, он не только грубит учителям, не только пьянствует, он связан с преступным миром, среди его приятелей есть такие, что осуждены за грабеж и хулиганство. Журавлев сказал: «Вы беспокоите меня зря. Я только что явился с курорта и занят серьезными государственными задачами. И Борис — не такой уж плохой мальчик. Ничего особенного в моем сыне нет. Вот у такого-то (я не хотела бы здесь называть эту фамилию) сын сидит, у такого-то туза! А мой сын еще не преступник».

Я спросила, откуда у мальчика деньги? Он ответил: «Дома счета деньгам нет». Он сказал это с гордостью. Явился отец Журавлев в милицию в генеральском мундире со всеми регалиями. Моим, говорит, сыном занимаются мать и няня, а я не особенно вникаю.

Ну, я оружия не сложила: обратилась в Главное управление милиции — как, мол, быть с мальчишкой, ведь если так пойдет дальше, он кончит скамьей подсудимых? Там посоветовали отправить Журавлева в исправительную колонию. Но отец отказался: неудобно в глазах начальства и в глазах подчиненных: у Журавлева сын в колонии — не звучит! Тогда я дала ему совет — вырвать Бориса из среды приятелей-хулиганов, отправить его из Москвы куда-нибудь в более сельскую местность. Но как понял Журавлев-отец этот совет? Он отправил сына к своему дяде в Калининскую область и не с матерью, а одного, в надежде, что здесь можно откупиться деньгами, которые он посылал дяде на содержание сына, тысячу рублей в месяц. Но Борис и в новой школе пил, играл в карты, не желал учиться. Директор спировской школы написал отцу, отец не ответил. Тогда Бориса отправили обратно в Москву. И опять: деньги без счета, отдельная комната, хотел — ночевал дома, не хотел — на даче. Накануне убийства он тоже не ночевал дома вместе со своим приятелем Олегом Крымским. На квартиру Журавлевых позвонили из школы: Бориса не было на занятиях. Но дома никто не обратил на это внимания: то ли еще бывало! Мать Олега позвонила матери Бориса. Та ответила: «А что особенного? Пошатаются и вернутся». Крымская попросила дать ей адрес дачи — она съездит, привезет мальчишек. Адреса ей не дали. А ведь преступление можно было предотвратить, если бы отец и мать Журавлева прислушались к просьбам Крымской и тревожному звонку из школы. Но они были спокойны: пошатается и вернется! И Борис вернулся — для того, чтобы, не заходя ни домой, ни в школу, явиться на вечер и убить человека.

Юра Сусайков, девятиклассник, сын генерал-полковника. Отец живет в Ташкенте.

Судья: Подсудимый сказал, что он убил человека из пистолета, взятого у вас. Так ли это?

— Да... Я нашел пистолет случайно, в шкафу у отца. Взял, чтобы познакомиться с устройством.

— На каком основании вы взяли оружие, вам не принадлежащее?

— Оснований, собственно, никаких не было.

— Вы, шестнадцатилетний юноша, жили в квартире вместе с сестрой. Кто же за вами наблюдал?

— Мама, уезжая к отцу в Ташкент, попросила понаблюдать за нами лифтершу.

— И что же, следила она?

— Да.

— Почему же она разрешала вам устраивать попойки?

— Не знаю.

— Почему ваш отец не взял вас с собою в Ташкент?

— Хотел, чтобы я кончил школу в Москве.

— А разве в ташкентских школах другая программа?

— Такая же.

— Или, может, у вашего отца-генерала нет квартиры в Ташкенте?

— Есть.

— А в Москву он часто приезжает?

— В отпуск и на сессию.

— Сколько комнат в вашей московской квартире?

— Пять. Не считая, конечно, кухни и ванной.

— А в Ташкенте у отца сколько комнат?

— Четыре.

— А дача?

— В Москве дача своя, в Ташкенте — государственная (отвечает холодно, лениво, небрежно).

В публике: Да, генеральское воспитание! И ефрейтор такого воспитания не даст!

— Вы давно научились пить водку?

— Недавно. И немного.

— Вы дружите с Журавлевым?

— Нет.

— А разве дают пистолет первому встречному?

— Нет.

— Бывал ваш отец у вас в школе?

— Был с год назад. После того, как Борис Журавлев угрожал Галине Иващенко.

— Чем он угрожал?

— Пистолетом. Но тот пистолет был, кажется, игрушечный.

— И после того, как Журавлев угрожал вашей подруге пистолетом, вы дали Журавлеву пистолет своего отца?

— Да.

Сусайкова Ирина Петровна, генеральша.

— С какого года ваш муж в Ташкенте?

— С пятидесятого, уже пять лет.

— А вы?

— В Москве.

— Все время?

— Нет. Либо здеся, либо тама.

— А дети?

— В Москве.

— А в Ташкенте большая квартира?

— Нет.

— Но достаточная для семьи?

— Но ведь его туда перевели временно.

— С пятидесятого года — временно?

— Его по состоянию здоровья должны бы перевести обратно. Обещаются.

— Как случилось, что ваш сын взял отцовский пистолет?

— Муж оставил оружие здеся второпях.

— Как вы наблюдали за воспитанием своего сына?

— Я с ним разговаривала.

— А еще?

— Все ему было предоставлено. Учеба и все.

— С кем он дружил?

— Приятели его непостоянные.

— Как учился ваш сын?

— Были двойки. Но вообще он мальчик неплохой.

Прокурор: Неплохой? А вот что сказано в школьной характеристике: «Бездельничает, пьет, учится плохо, равнодушен ко всему, кроме попоек» — видите, какова плата за московскую квартиру? А как же ваш муж может воспитывать тысячи солдат и офицеров, если он не смог воспитать единственного сына?

— Об этом не вам судить, об этом уж как-нибудь будет судить военный министр.

Прокурор: Аудитория считает, что лучше бы вашего мужа судил обыкновенный суд.

Журавлев Александр Федорович, генерал; член партии с 1930 года (толстый, — в три обхвата... Лицо как блин, глазки — свиные): В Москву я приехал из Ленинграда в 1951 году. Сын в Ленинграде учился удовлетворительно и в Москве поначалу удовлетворительно. А с восьмого класса стал учиться плохо. И год назад меня предупредили в девятом отделении милиции о случаях, когда он напугал девочку пугачом, и еще сказали, что он знается с уголовным элементом. Ну, тогда я послал его к своему дяде в деревню Спирово Калининской области. Но и в спировской школе его перевоспитать не сумели.

— Значит, вам было известно про связь сына с преступным миром?

— В девятом отделении милиции мне говорили, но достаточных фактов не привели.

— Известно ли вам, что ваш сын пил водку?

— Мне лично известно четыре случая.

— Какие же меры вы принимали?

— Я лично этим вопросом занимался. Я всякие меры принимал. Я его контролировал. И когда из спировской школы сообщили, что он и там хулиганит, моя жена лично сама туда поехала. Я и сам лично хотел туда съездить, но его как раз прислали сюда. Я считаю, что школа поторопилась, могли бы подождать с присылкой.

— Какие же меры приняла ваша жена?

— Она, конечно, сделала соответствующие выводы, так как он и там сильно напивался.

— Ну, а вы?

— Я как раз собрался туда поехать.

— Зачем тянули? Надо было сразу на поезд и туда!

— Я считаю, я сделал соответствующие выводы.

— Сказали вы работнику детской комнаты Миловановой, что деньги у вас бессчетны?

— Нет, я такого заявления не делал.

Милованова: Я спросила, как вы контролируете средства своего сына, а вы ответили: деньгам у вас счета нет.

Журавлев: Я такого заявления не делал. Заявляю это ответственно и партийно!

Судья: Что же вы до сих пор говорили тихо, вяло, а теперь вдруг так возмутились и заговорили с такой энергией? Отвечайте, как случилось, что ваш сын лишил жизни человека, которого родители воспитали по-хорошему, довели до пятого курса — отвечайте, как случилось это, отвечайте при всем народе!

Журавлев: Да, тут я лично допустил ошибку. Я за ним контроль осуществлял. Я ему говорил. И советовал. Я стремился. Но у меня не вышло...

Прокурор: А почему это вышло у рабочего-полировщика Кузьмина, который воспитал прекрасного, честного сына?

Журавлев: А почему я воспитал хорошую старшую дочь?

Прокурор: Вы хотите пятидесятипроцентной скидки?

Журавлев: Но я его воспитывал. Я с ним беседовал и запирал его на три дня в комнате.

Прокурор: Да, вы держали перед ним речи и подвергали его домашнему аресту. Вполне по НКПСовски...

Журавлев: Я награжден орденом Ленина, двумя орденами Красного Знамени, я отдавал все свои силы партии и народу.

Прокурор: Откуда у вас такие методы: отец товарища вашего сына, генерал Сусайков, поручает воспитание своего мальчика лифтерше, а вы, генерал Журавлев, — поручаете воспитание своего сына старому дяде — откуда такие методы?

— Нет, я сам лично принимал участие.

Прокурор: Понимаете ли вы, что вы тоже подсудимый? В полутьме отдельных квартир и казенных дач вы растили негодяев и убийц.

Журавлев молчит.

Суд приговорил Бориса Журавлева к десяти годам лишения свободы, потому что нельзя расстреливать человека, не достигшего восемнадцати лет. Он слушал приговор и улыбался.

Из публики:

— Знает, что освободят досрочно!

— Знает, что выкупят!

— Сукин сын!