ПОЭЗИЯ И ПРОЗА

Владимир Рецептер

Гамлет

I

«Чтоб добрым быть, я должен быть жесток…»

Не рваться ни на юг, ни на восток,

не улетать, не колесить, не плыть,

уняв гордыню и умерив прыть.

Не в зеркало глядеть, а из него

на всякое живое существо,

другое, не такое, как двойник,

к которому прижался и привык.

«Я должен быть жесток, чтоб добрым стать…»

Ни рост, ни возраст, ни костюм, ни стать

не возместят частей календаря,

чужому веку отданных зазря.

«Чтоб добрым стать», стань жёсток и суров,

болей за всех и сожалей врагов,

чтоб чистый звук и внятная строка

к Евангелью вели ученика,

хоть медленно и хоть издалека…

II

Звоночки убывающего времени,

сигналы ускользающего стремени

тревожат дни, лишают прав и снов,

а в спину: «Будьготоввсегдаготов!..»

Пора отринуть фарсы и условности,

все дело в постоянной неготовности

того, кто рвется выше и вперед,

уткнуться в беспримерный переход…

В Москве иль в Риме, в Питере иль в Греции

он, как циркач, летящий на трапеции

без лонжи и батута, он привык

к своим прощальным рискам каждый миг…

И правит сердце доблестью жестокою,

летателя с летальной подоплекою,

в нем зло с добром, меняя свой черед,

дырявят пол или небесный свод…

И вот, ловя меня на честном слове,

благословляет Гамлет новый зал:

«Будь не готов, а только наготове…

Будь наготове, так, как я сказал…»

* * *

Жизнь начинается ночью,

как у совы.

Днем понимаю воочью

хуже, чем вы.

Спячка ли это, раскачка,

пыточный сплин?..

Прячусь, как чья-то заначка

в груде картин.

Что это?.. Где это что-то?..

Невидаль дней…

Всё — для ночного полета,

вспышек, огней.

Близко живая добыча,

чуешь — лови!..

День для тревожного клича,

ночь — на крови.

Тесно обступят потери,

кровник войдет…

Не по делам, а по вере

будет зачет…

* * *

Зимний гон — не как осенний:

и жесточе и страшней;

отступаюсь от сравнений

ради скачущих теней.

Мчат подземки, электрички,

«Стрелы Красные» сквозь Тверь…

Отступаюсь от привычки,

ткнувшись в отпертую дверь…

В памятки впишу коряво:

тот ушел и тот не жив…

Спит в полях смурная слава.

Не отвяжется мотив.

Тут — работа, там — морока;

не сворачивай, смотри!..

Погоняй по воле срока

у распахнутой двери…

Зимний гон — не как весенний:

всё — другое, сам — другой.

Отступаюсь от прочтений.

Колокольчик под дугой…

* * *

Я вывел себя погулять, как собаку,

держа на коротком, как день, поводке,

навстречу спешащему зимнему мраку,

с зонтом вместо палки в озябшей руке.

Я мерил шагами земные заботы

о всех прирученных и всех, кто решил —

в актеры, ко мне в обученье, и льготы

просил или требовал в поисках крыл…

Прогулка противилась и оскользалась,

и кто-то ее тормозил изнутри,

пока не случилась внезапная малость —

и вверх по Фурштатской зажглись фонари.

Не так ли светлы переходные нети,

когда неподвижно сквозишь, не спеша,

и так же, как здесь, в окормляющем свете

легка на свидание с небом душа?..

* * *

Успокоюсь… Успокою…

И возникнет под рукой

то, что нас приблизит к строю, —

обознавшийся покой.

Рифмы отзовутся сами,

удержав свои права,

и, не прячась за огнями,

в окна явятся слова:

друг за другом, за испугом

не узнать их, не спугнуть,

как друзья — к моим услугам,

сами — жизнь и сами — путь…