ЕВГЕНИЙ МЯКИШЕВ

Футбол

Как оторваться футболисту
От поля плоскости плешивой
И полететь, расправив крылья,
Прочь от игры и жизни лживой
Сквозь день ленивый и морозный
Навстречу женщине младой?
Но он бежит, как жук навозный,
Толкая шар перед собой.

В сыром капкане стадиона
Пылают страсти, как солома.

Вратарь под сетчатой дугой
Дрожит и плавится, как студень.
Да будь он трижды неподсуден —
Он ловко прыгает ногой;

Судья не мстительный, но строгий,
С прозрачной дудкою во рту —
Мелькнет то здесь, то там — стоногий,
Слегка качаясь на ветру.

Надуты ровным ветром флаги.
Исполнен счастья и отваги,
Гол забивает футболист,
И взор его блуждает — чист,

И натыкается в смятенье
На света горнего объем;
Тотчас вздымаются растенья
И возникает водоем:

В оправе трав — прохладный, глыбкий,
Он в небо опрокинут, зыбкий,
Полупрозрачный, вкруг сполна
Сквозится поле, и волна
Колышет спелые колосья;
Поодаль — лес и тропка лосья.

В лесу прозрачные и злые
Лягушки длинные снуют,
Гнилушки тлеют золотые
И птички тонкие поют.

Шумят, как умершие, ели,
В земле корнями шевеля,
Лесник в распахнутой шинели
Поймал и мучает шмеля.

Уже и страсти не горят,
Кузнечик лишь ногой щебечет,
В высоком небе длится кречет,
И вдалеке, средь спелых гряд,
Крестьянин твердою рукою,
Стремясь к достатку и покою,
Сбирает крупный виноград.

Кизельгурное путешествие

Черный дом, окруженный каналом с неживою, стоячей водой,
Сплошь укрытой цветным одеялом из гниющих растений; любой
Наблюдатель сторонний стремится миновать это место скорей:
Окна тёмны, труба не дымится, и не видно отхожих дверей,
В смысле — вхожих, входных — только струпья черепицы на гиблой земле.
Согласился, однако, за рупь я как-то, тщетно блуждая во мгле,
Осмотреть этот домик снаружи; изучить контрафорс, аркбутан,
Архитрав и, пока не завьюзжит, начертить предварительный план.
Облачившись в дремучую робу, я проворно провел пикетаж
И внезапно заметил зазнобу, нивелиром скользнув в бельэтаж;
Моложавая, с мертвенно-бледным, каустически строгим лицом,
С шрамом тонким, почти неприметным на виске (ювелирным резцом
Фаберже мог на яйцах пасхальных наносить таковые, но мне,
Граффитисту рисунков нахальных, тайна вдруг приоткрылась вполне).
Я отбросил свои прибамбасы, не исполнив зловещий замер;
Робу снял, златокудрые власы пятерней расчесал на манер
Флибустьеров не Флинта, но флирта; и когтями поскреб по стеклу —
Улыбнулась зазноба, палитра всех цветов пронеслась по челу,
Искривился насмешливо ротик — я прочел по бескровным устам:
«Я сегодня без сводни не против провести вас по тайным местам!»
Распахнулась спецьяльная фортка, затхлый воздух потек мне в гортань,
Протянула мне руку красотка, и я лихо шагнул через грань.
Сквозь гирлянды сырой паутины, по гниющим зыбучим коврам,
Мимо патины идолов, глины истуканов, по ржавым буграм
Металлической лестницы в чрево зазеркального дома меня
Повела кизельгурная дева, ледяное молчанье храня,
Как сомнамбула, шел я по струнке, а за мною текли по пятам
Страха жалкого липкие струйки, голоса неживые, а там,
Где корявые тени хорею пляшут, — время умерило прыть —
Стало ясно: теперь не старею — нужно штрек отрицательный рыть,
Штольню дюжить, горбатиться в шахте, через гумус пробиться на свет,
Чтоб очнуться в просторном ландшафте, ощутив, что меня уже нет.