ПОЭЗИЯ И ПРОЗА
Ольга Ермолаева
Лаковый алый кизил
* * *
Посвящается Девятому форуму русистов Украины
на автобазе в лужах закат и поет сверло.
горек и прям, одинок я, — такой сутба...
ты мне не брат, без обиды: заткни хайло, —
где у нас пульт? — телевизор, шайтан-арба!
поезд в чугунных ботах рушился с гор,
но между тем рассекал степями, где срач.
только омела меня занимала, Сиваш, простор
да антрацитовый, с бликами сини, грач.
мир меня ловит, иззубривая, дробя...
музей Шмелева без света, там кто лепечет: «сплю-сплю!»?
слышишь, армада речи, ради тебя
всю тягомотину жизни перетерплю.
возлюблена до апострофа, эпиграфа, запятой!..
я не владею ни виллой, ни «калашом»...
...проклят конгрессом русистов и лично мной,
суржик влетал в вагон и пытал: «а шо?..»
* * *
лаковый алый кизил на Тепе-Оба
над Феодосией... (почвы слепящий мел!) —
методом проб и ошибок найдем, где спел...
именно Вас притянуть к себе не судьба!
...всё — «Богом Данной»: воздушный сланец степей,
войны, морских десантов несчастный шторм,
бухта Двуякорная и Карантинный холм,
этот цикорий, вьюнок, в оборке — репей...
за стенобитной машиной вслед — ватерпас,
но утоленья, но облегченья нет:
призраки храмов, мечетей обстали нас...
как неуютно от Божьих жестоких глаз,
и, чересчур взыскующ, стрекочет свет!
диким маслинкам здесь не созреть вовек...
и катапультой забрасывает — чумных! —
с войском чумным под крепостью — Джанибек...
сколько же рук у меня было в мире — почти как рек!
ваш, серебро с бирюзою, браслет — на одной из них...
ШАЛИКОВО
в моих глухих лесах я видела опять
тот легонький, наверно, лисий череп.
Дубровский, нам не только в прятки не играть, —
но даже не качаться на качелях!
самозабвенно так пионы здесь цветут —
как счастие, когда б Господня воля.
так рано стаи птиц черемуху клюют —
она как дробь, что с Бородинска поля.
лермонтоведов дар, тут буйствует жасмин,
он пахнет на селе похоронами...
таинственен лишь дуб, мой верный господин, —
о, в центр Земли настропален корнями.
вот это вот — и всё, что вместится в тире?..
я не люблю театр, но знаю толк в романах.
всё СУшек кувырки над садом о заре;
генштабовцы на мотопарапланах...
вот и пришло ко мне — и, право, очень жаль! —
чудовище простого уравненья:
чем несказанней мир — тем яростней печаль...
я наконец молю любого утоленья!
* * *
первый катер на Керчь в неприютную рань —
запах помню, но выключен звук;
побреши о бессмертной любови, Темрюк,
но останься светла, Тамань.
средь цыганок-шалав, местных с вечным лещом
(зелень-мелень, орехи, кишмиш),
кто меня укрывал офицерским плащом
и смеялся: «Земфира, ты спишь?»
как сигнальные бакены алы вдали;
это водка? коньяк? — «Стрижамент»…
это крупнозернисто, в станичной пыли
Ходасевича слово «брезент».
…я три года живу точно злой делибаш,
жизнь моя ни о чем — суррогат.
…эта речь месхетинцев: из русского — мат,
но блеснуло и в ней: «карандаш».
и когда, ох, загонят — нет, не за Можай,
мы останемся только вдвоем.
я скажу ему: «Ну, если что, извиняй.
погуляла и будет. Пойдем».
* * *
во как Кустурица мельтешит —
пролитый скипидар! —
как малярии цыганский шик,
сталелитейный жар...
словно в грудину Кыштым зашит
или же Качканар!
хинной привет от меня коре
(цвет у таблеток ржав),
крупно дрожишь в золотой дыре,
множество ног поджав...
как оглушительно! — ну кончай
падать, и пол нечист —
пахнет в бедняцком буфете чай!
о, и лавровый лист!..
Божье творенье, отнюдь не пьянь,
знай: разгоняя мрак,
я так люблю дорогую рвань
и на откосах шлак.
где синеглазый мой джамбль живет?
нет, не террибль, а джамбль!
это дыхание (страх!) — рот в рот! —
нет, не рот-фронт, но джамбль!
фамы! хронопы! нас подберет
с гением с гелием дирижабль...
* * *
…это ветер Петровского парка!
Владимир Луговской
слышу, слышу весенний гул,
по Москве дымок хуторской,
между соснами волейбол
в санатории над рекой…
ветер кварц несет в Барнаул
из Монголии, Луговской…
синим зеркальцем блещет рельс.
где припек, мазут, креозот —
нежный трепет воздушных линз —
Цейс, их целый стеклозавод!
а давно ль обещал кранты
конь в пальто из Караганды;
да во льду собачьи следы —
словно в грубом стекле цветы…
…вот пройду с прозрачной толпой,
к виноградной прильну толпе —
мой татарский словарный слой —
лишь о влаге, лишь о судьбе! —
слышишь, слышишь: «чишма», «кисмет»!..
...первых сонных шмелей басы,
оголтелый апрельский свет,
поливальных машин усы,
и бесплотных тел мельтешня,
и понятней день ото дня —
кто зачем-то продал меня
иль случайно пропил меня.
* * *
так жалко церквей, церквей,
тайных моих опор,
вечно, подняв лицо,
молила: «благослови...»
кошка моя чуть свет
носила мне на крыльцо
ящерок в острых зубах —
в ее головенке мысль
мерцала: меня кормить!
когда она умерла,
сниться мне принялась
женщиной молодой:
в сумрачных анфиладах,
набросанных так небрежно,
будто серебряным мелом, —
бегала с легким смешком,
не приближаясь ко мне...
...старенький горный спасатель
к праздникам вечно слал
открыточки из Терскола:
сидел без ног у окна,
смотрел в бинокль на Эльбрус!..
...знаю, в какой футляр
прячут любимые мной
легкие голоса...
...за что, за который грех
изъеденные кислотой
мне, не жене, не подруге! —
поэты кричат в лицо:
— меня! никто! не читает! — ...
убила бы! но люблю.
...невыносимая ты!
что ж так (горька!) сладка?
пудовые слезы мои
ночные на Третьем кольце...
...вдохни и еще вдохни:
вот уж прикрутят фитиль...
галоша в темном лесу
полна зеркальной воды.
