ПОЭЗИЯ И ПРОЗА

Владимир Михеев

Рассказ об одном дне с Полиной,
которая любила ритуалы

Я вспоминаю один из тех дней в прошлом…

Я жил тогда в маленьком городке в горах, в котором когда-то давно прошло мое детство. Я приехал сюда много лет спустя и не думал, что надолго задержусь.

Что за странный город! Все здесь было таким, как я запомнил. Здесь холмы и горы кажутся серо-зелеными, небо выгоревшим, по утрам бывают густые туманы, на старой плотине всегда шумит вода и со своими удочками сидят рыбаки, а в узких мощеных улочках, ползущих вверх по склонам, в летний день пахнет старым деревом, как на чердаке, а еще пахнет камнем, травой — ей заросли дворы — и дымом от летних печей… Все в этом городке обветшало: дома и флигели, каменные стены. Куда бы ты ни шел, всегда внизу видно старые крыши, покрытые серыми пятнами лишайника; а ночью у тебя над головой полыхают звезды и издалека видно, как где-то ползет по улицам луч фонарика. Это кто-то далеко за полночь возвращается домой…

Сказать по совести, я уже плохо помню то время. Помню, что жил как во сне. По большей части бездельничал, много читал, бродил по окрестным лесам. Случалось, и работал: на почте, в местных газетах или в лесхозе на очистке леса. Меня такая жизнь вполне устраивала.

Но иногда я как будто просыпался.

Я думал: «Господи! Что со мной происходит? Что я здесь делаю? Я живу здесь уже много лет, и сам не знаю зачем? Может быть, я сошел с ума? Или, может быть, я не уезжаю только из-за Полины?..»

Вот и в тот день, о котором я хотел рассказать, опять мне пришли в голову эти мысли. А началось все просто. Я пришел к Полине и курил, стоя у окна. Смотрел, как дым вытягивается в форточку.

— Ну, что ты замолчал? Рассказывай, что видишь, все подряд, — сказала она. — У тебя взгляд не замыленный. А я ничего не вижу, потому что давно здесь живу.

— Ладно, — сказал я.

Но рассказывать мне ни о чем не хотелось. Конечно. Глаз у нее замыленный. Я-то знал, что если она кого и считает способным «видеть», то именно себя. И не важно, сколько она здесь живет. Меня не обманешь. Женщину, уверенную в себе, самолюбивую, которая только на словах готова признать преимущество другого человека, особенно мужчины, сразу видно. И в тот день мне казалось, что я это вижу особенно ясно. Может быть, потому казалось, что в наших отношениях давно для меня не было ничего нового.

Все повторялось. Я приходил к ней, она вскакивала с дивана, на котором лежала целыми днями, читая французских поэтов, и как ошпаренная начинала бегать по своей мастерской. Засовывала в шкаф вещи, раскиданные повсюду, все эти лифчики, блузки, колготки. Или, когда места в шкафу на хватало, засовывала их в коробки на шкафу. У нее была куча коробок из-под обуви (и где она их брала?), а в них — белье, одежда, разная ерунда.

Она собирала грязную посуду со стола, гремя ложками и стаканами. Краснея, говорила мне:

— Иди быстро к окну! Давай. Видишь ведь, я не одета и у меня не прибрано! Всю ночь работала. Надо к выставке готовиться.

Я шел к окну, слыша, как у меня за спиной она сваливает посуду в раковину и начинает переодеваться. Огромное окно в ее мастерской было похоже на фонарь; когда-то лет сто назад в этом доме жил купец, который очень любил солнечный свет, и все окна в его доме были такие; а при большевиках дом отдали местному отделению Союза художников, превратившему дом в мастерские. В этой комнате она и работала и жила. Я знал, что Полина не местная, училась где-то в Питере, была там и замужем, но с мужем не ужилась и в конце концов оказалась в этом городке. Первая молодость, как впрочем и вторая, уже прошла, ей было за тридцать, жизнь сложилась не очень удачно, и хорошо хоть удалось как-то получить эту мастерскую от местных властей (она работала художницей в муниципалитете).

— Я знаю, о чем ты думаешь, — говорила она. — Ты думаешь, я неряха… Вот!

— Да брось, — говорил я.

Я и в самом деле ни о чем таком не думал. Тем более что иногда она наводила у себя идеальный порядок. Я слышал, как Полина надевает джинсы и застегивает молнию. Молния что-то прищемляла ей. Полина шипела, тихо ругалась: «…твою мать! Лядский зиппер…»

Потом говорила, справившись с молнией:

— Ладно, лучше расскажи, что видишь в окно. А я пока приберусь.

Она подходила, целовала меня в щеку. Я пожимал плечами: ладно, мол, уговорила, расскажу.

Помню, раз я пришел к ней, и она, как обычно, заставила меня стать у окна. И пока я шел к окну, я обратил внимание на удивительное освещение: в комнате становилось то темнее, то светлее, по стенам двигались какие-то тени… А на улице, когда я посмотрел за окно, был туман; он клочьями плыл, то закрывая, то открывая дома, деревья. До чего же это было красиво! Но самое странное, что минуту назад я шел по улице и едва обратил на это внимание. Пожалуйста — точка зрения, с которой можно ничего не видеть. И когда я подвел Полину к окну, она только плечом пожала.

— Ничего особенного, — сказала с легкой гримаской.

«Много ты понимаешь», — подумал я. Полина вообще особа высокомерная, ей редко что нравится, а фраза «в этом нет ничего особенного» — из числа ее любимых.

В другой раз я приходил дня три подряд, и каждый день видел, как по улице проходит страшно толстый мужчина. Он едва переступал, тяжело и грузно, и в руке у него было красное пластмассовое ведерко, полное яиц. Не знаю почему, но мне этот мужчина со своим ведерком на фоне старых домов, ветхих фасадов показался очень интересным. Была в нем какая-то загадка. Я долго провожал мужчину взглядом.

Но она только глаза презрительно прикрыла, когда я ей указал на него.

— Ты не художник, — сказала она. Это была ее вторая любимая фраза.

«Нет, не художник, — подумал я. — Но в отличие от тебя глаза у меня на месте».

Бывало, однако, что Полине нравилось что-то. Помню, раз я увидел нескольких цыганок из табора, которые сидели со своими детьми возле магазина «Всё на продажу!» (был в городе такой). Сидели как-то удивительно неподвижно. Она согласилась, что это очень живописная картинка, но сказала, что это не ее. («Это не мое» — была третья ее излюбленная фраза.) А я подумал, что еще недавно эти цыгане были где-то далеко и, может быть, уже завтра опять исчезнут из города, и уже никогда здесь не появятся…

Когда мы с Полиной познакомились, у нас был такой разговор после первой постельной сцены.

— Знаешь, Владимир, я сейчас почувствовала, что скоро выйду замуж, — сказала она серьезно. — Но не за тебя! — тотчас добавила, рассмеявшись.

Я что-то пошутил в ответ, а сам подумал, что это обычные женские штучки; но самое смешное, что именно так и случилось, и через пару недель Полина действительно вышла замуж. Я ее не видел около года. Потом с почты принесли записку в синем конверте: «Я выгнала его! Приходи…» Я пришел и снова «выдал ее замуж». Так у нас и пошло. Примерно раз в год или в полгода после очередного ее развода мы занимались любовью, и она благополучно находила себе следующего мужа. Мне тогда казалось, что наши отношения меня вполне устраивают…

Теперь я часто вспоминаю то время, вспоминаю Полину, ее выгоревшие за лето волосы, озорное, как у мальчишки, лицо, которое в другое время могло быть серьезным, даже саркастичным, а иногда печальным — это когда она вдруг задумывалась о чем-то и неопределенная улыбка скользила у нее по лицу. Полина считала себя современной женщиной, и это было трудно оспорить, и к тому же человеком свободным — что, на мой взгляд, является неточным обозначением чего-то другого, к свободе, собственно, никак не относящегося…

Помню, мне тогда казалось, что я хорошо понимаю ее и себя. Но так ли это было? Ведь все время, пока мы были знакомы, я не переставал присматриваться к ней; безотчетно стремился рассмотреть в ней, а значит, и в наших отношениях, а может быть, и в жизни вообще, то, что от меня постоянно ускользало. Но что это было? Я этого до сих пор не знаю…

Не вполне понимаю я и то, какие у меня были к ней чувства. С одной стороны, когда она надолго исчезала, мне не хватало ее и моя жизнь начинала мне казаться пустой и бессмысленной. Но стоило нам опять ненадолго сойтись, и я тотчас становился спокоен с ней, даже насмешлив. Видимо, в то время и я был современным и свободным человеком…

Ну а женщины, даже свободные, любят ритуалы. В постели Полина всегда говорила:

— Шею и лопатки, дорогой… — и поворачивалась спиной ко мне.

Это значило: сначала я должен сделать ей легкий массаж. Я человек не строптивый. Массаж так массаж.

К массажу, она рассказывала, ее приучил первый муж, медик по образованию и немец по характеру. Кроме массажа одним из ритуалов их отношений были частые драки, притом опять же в постели. Драки обычно затевала она: Полина чувствовала себя оскорбленной, когда после любовных ласк ее немец быстро засыпал.

— Ты душка, просто прелесть, — говорила она мне.

(Смешки, шевеление лопаток, взгляд через плечо, слабый стон…)

Полина имела ввиду, что я-то не страдаю сонливостью. А я соображал, как мне повезло: перспектива драки в постели не казалась мне забавной.

В холодильнике у нее всегда было пусто, поэтому я приходил с продуктами. И вот после горячих объятий я вставал у плиты, жарил рыбу, которую она любила, отваривал на гарнир картошку, резал лук, огурцы, помидоры. Это был еще один ритуал в наших отношениях.

Полина в это время лежала, полузакрыв глаза. Ей быть сонливой не возбранялось. «Ты забавный», — бормотала она голосом тихим, мурлыкающим… Я поливал цветы, которые она поливать забывала, потом накрывал на стол.

— Сейчас будем есть, — говорил я, доставая из пакета бутылку вина. — Полина, ты что, спишь?

— Отстань, не зли меня…

Не злить так не злить. Я гордился своей кротостью (на самом деле тем, как умело скрывал уязвленное самолюбие, приступы которого испытывал в таких случаях).

Я садился, наливал себе вина. Я смотрел за окно, отпивая из бокала. Наискосок через улицу лежали на булыжной мостовой тени кленов и тополей. На крышах домов сидели голуби. Эти картины старого города действовали на меня умиротворяющее… В конце концов наши отношения действительно не были лишены забавности. Тем более я ведь знал, что скоро Полина опять выйдет замуж.

Я чувствовал на своем лице усмешку.

— Скоротечность наших отношений делает их почти метафорой жизни человеческой… — говорил я себе.

Вот и в тот день, о котором я начал рассказывать (хотя времени на рассказ у меня, кажется, остается мало), я подумал об этом. И вдруг начал себе представлять то, что будет лет через тридцать.

Я увидел раннее утро. Солнечные лучи потоком льются через громадное окно. Полина, уже старуха, стоит посреди комнаты; седые волосы нечесаны, глаза широко открыты, и в них удивление, страх.

— Да, тот мужчина-толстяк с красным ведерком, а в ведерке яйца… — бормочет она беззубым ртом, тяжело дыша. — И цыганки с детьми, и туман…

Вдруг ей станет все понятно. Кровь отхлынет у нее от сердца. Полина посмотрит вокруг себя диким взглядом: пролежанный диван, шкаф, на котором громоздятся коробки из-под обуви, набитые всяким хламом, потемневшее зеркало, штора, и за ней в беспорядке сваленные холсты, свернутые в трубку, мольберт, заляпанный краской пол…

— И это я?.. это всё?..

Не знаю, почему я представил себе это. Но хорошо помню, что в ту минуту мне стало очень больно… А потом я заснул, сидя у окна, и мне приснился странный сон, который я буду вечно помнить. Я шел по ночной улице, фонари не горели; я слышал свои шаги по каменной мостовой. Вдруг раздался крик: вдалеке кричала женщина, и голос ее показался мне знакомым. Я побежал на этот крик, то спускаясь вниз, то поднимаясь по кривым узким улочкам; в это время из-за гор поднялась луна, и я увидел впереди брошенный дом с провалами окон… Женский крик не умолкал. Стараясь не шуметь (мне было страшно,
я знал, что в пустом доме она и еще Кто-то), я подошел к дому и, затаив дыхание, заглянул в провал окна. Но в доме, давно оставленном хозяевами, с ободранными стенами, с разным хламом на полу, была только она (я до сих пор не знаю, была ли это Полина; во сне ведь так и бывает). Она лежала на полу, кричала и судорожно двигалась — как будто пыталась оттолкнуть от себя кого-то невидимого, лежавшего на ней…

Я был не в силах сдвинуться с места. Даже во сне я слышал, как громко бьется мое сердце.

И вдруг я почувствовал (именно почувствовал) сквозь этот стук, который глухо раздавался у меня в ушах, и сквозь женский непрекращавшийся крик — почувствовал, как тихо вокруг дома. Я почувствовал в ночном мраке движение ветерка у себя за спиной. И услышал за домом, там, где, я знал, был старый заглохший сад, слабый шум голых деревьев…

И здесь я проснулся. В комнате, пока я спал, все переменилось: стало сумрачно, по стенам ходили какие-то тени… Полина все еще спала и улыбалась во сне, но диван был заправлен, а на ней были голубые джинсы и что-то вроде легкой туники (сочетание, которое мне нравилось). Мне это показалось странным. Ведь я хорошо помнил, что, когда засыпал, Полина раздетая лежала под одеялом…

И другая странность. Я уж говорил, что всегда пытался понять загадку наших отношений. Так вот: во сне я наконец все понял. Но как это бывает, проснувшись, успел я схватить только краешек этой разгадки, да и этот краешек стал быстро таять…

И тогда я почувствовал, как по моим щекам текут слезы…

Сам не понимаю, зачем я это рассказываю. Ведь прошло столько лет. Я давно уехал из того городка и знаю, что Полины там тоже нет. Я это узнал из открытки, которая пришла недавно от одного моего знакомого.

Да, было это давно, и я многое уже забыл. Но все-таки бывает, что я вспоминаю те узкие улочки, запах дерева, камня, запах дыма от летних печей. Еще вспоминаю, как, бывало, наблюдал по ночам луч фонарика вдалеке и знал, что это кто-то возвращается домой.

Но почему теперь мне кажется, что это я сам — я и есть тот запоздалый путник, который идет и скоро уже придет (осталось совсем немного) к своему дому — давно брошенному, с темными провалами окон...

Владимир Гарриевич Бауэр

Цикл стихотворений (№ 12)

ЗА ЛУЧШИЙ ДЕБЮТ В "ЗВЕЗДЕ"

Михаил Олегович Серебринский

Цикл стихотворений (№ 6)

ПРЕМИЯ ИМЕНИ
ГЕННАДИЯ ФЕДОРОВИЧА КОМАРОВА

Сергей Георгиевич Стратановский

Подписка на журнал «Звезда» оформляется на территории РФ
по каталогам:

«Подписное агентство ПОЧТА РОССИИ»,
Полугодовой индекс — ПП686
«Объединенный каталог ПРЕССА РОССИИ. Подписка–2024»
Полугодовой индекс — 42215
ИНТЕРНЕТ-каталог «ПРЕССА ПО ПОДПИСКЕ» 2024/1
Полугодовой индекс — Э42215
«ГАЗЕТЫ И ЖУРНАЛЫ» группы компаний «Урал-Пресс»
Полугодовой индекс — 70327
ПРЕССИНФОРМ» Периодические издания в Санкт-Петербурге
Полугодовой индекс — 70327
Для всех каталогов подписной индекс на год — 71767

В Москве свежие номера "Звезды" можно приобрести в книжном магазине "Фаланстер" по адресу Малый Гнездниковский переулок, 12/27

Михаил Толстой - Протяжная песня
Михаил Никитич Толстой – доктор физико-математических наук, организатор Конгрессов соотечественников 1991-1993 годов и международных научных конференций по истории русской эмиграции 2003-2022 годов, исследователь культурного наследия русской эмиграции ХХ века.
Книга «Протяжная песня» - это документальное детективное расследование подлинной биографии выдающегося хормейстера Василия Кибальчича, который стал знаменит в США созданием уникального Симфонического хора, но считался загадочной фигурой русского зарубежья.
Цена: 1500 руб.
Долгая жизнь поэта Льва Друскина
Это необычная книга. Это мозаика разнообразных текстов, которые в совокупности своей должны на небольшом пространстве дать представление о яркой личности и особенной судьбы поэта. Читателю предлагаются не только стихи Льва Друскина, но стихи, прокомментированные его вдовой, Лидией Друскиной, лучше, чем кто бы то ни было знающей, что стоит за каждой строкой. Читатель услышит голоса друзей поэта, в письмах, воспоминаниях, стихах, рассказывающих о драме гонений и эмиграции. Читатель войдет в счастливый и трагический мир талантливого поэта.
Цена: 300 руб.
Сергей Вольф - Некоторые основания для горя
Это третий поэтический сборник Сергея Вольфа – одного из лучших санкт-петербургских поэтов конца ХХ – начала XXI века. Основной корпус сборника, в который вошли стихи последних лет и избранные стихи из «Розовощекого павлина» подготовлен самим поэтом. Вторая часть, составленная по заметкам автора, - это в основном ранние стихи и экспромты, или, как называл их сам поэт, «трепливые стихи», но они придают творчеству Сергея Вольфа дополнительную окраску и подчеркивают трагизм его более поздних стихов. Предисловие Андрея Арьева.
Цена: 350 руб.
Ася Векслер - Что-нибудь на память
В восьмой книге Аси Векслер стихам и маленьким поэмам сопутствуют миниатюры к «Свитку Эстер» - у них один и тот же автор и общее время появления на свет: 2013-2022 годы.
Цена: 300 руб.
Вячеслав Вербин - Стихи
Вячеслав Вербин (Вячеслав Михайлович Дреер) – драматург, поэт, сценарист. Окончил Ленинградский государственный институт театра, музыки и кинематографии по специальности «театроведение». Работал заведующим литературной частью Ленинградского Малого театра оперы и балета, Ленинградской областной филармонии, заведующим редакционно-издательским отделом Ленинградского областного управления культуры, преподавал в Ленинградском государственном институте культуры и Музыкальном училище при Ленинградской государственной консерватории. Автор многочисленных пьес, кино-и телесценариев, либретто для опер и оперетт, произведений для детей, песен для театральных постановок и кинофильмов.
Цена: 500 руб.
Калле Каспер  - Да, я люблю, но не людей
В издательстве журнала «Звезда» вышел третий сборник стихов эстонского поэта Калле Каспера «Да, я люблю, но не людей» в переводе Алексея Пурина. Ранее в нашем издательстве выходили книги Каспера «Песни Орфея» (2018) и «Ночь – мой божественный анклав» (2019). Сотрудничество двух авторов из недружественных стран показывает, что поэзия хоть и не начинает, но всегда выигрывает у политики.
Цена: 150 руб.
Лев Друскин  - У неба на виду
Жизнь и творчество Льва Друскина (1921-1990), одного из наиболее значительных поэтов второй половины ХХ века, неразрывно связанные с его родным городом, стали органически необходимым звеном между поэтами Серебряного века и новым поколением питерских поэтов шестидесятых годов. Унаследовав от Маршака (своего первого учителя) и дружившей с ним Анны Андреевны Ахматовой привязанность к традиционной силлабо-тонической русской поэзии, он, по существу, является предтечей ленинградской школы поэтов, с которой связаны имена Иосифа Бродского, Александра Кушнера и Виктора Сосноры.
Цена: 250 руб.
Арсений Березин - Старый барабанщик
А.Б. Березин – физик, сотрудник Физико-технического института им. А.Ф. Иоффе в 1952-1987 гг., занимался исследованиями в области физики плазмы по программе управляемого термоядерного синтеза. Занимал пост ученого секретаря Комиссии ФТИ по международным научным связям. Был представителем Союза советских физиков в Европейском физическом обществе, инициатором проведения конференции «Ядерная зима». В 1989-1991 гг. работал в Стэнфордском университете по проблеме конверсии военных технологий в гражданские.
Автор сборников рассказов «Пики-козыри (2007) и «Самоорганизация материи (2011), опубликованных издательством «Пушкинский фонд».
Цена: 250 руб.
Игорь Кузьмичев - Те, кого знал. Ленинградские силуэты
Литературный критик Игорь Сергеевич Кузьмичев – автор десятка книг, в их числе: «Писатель Арсеньев. Личность и книги», «Мечтатели и странники. Литературные портреты», «А.А. Ухтомский и В.А. Платонова. Эпистолярная хроника», «Жизнь Юрия Казакова. Документальное повествование». br> В новый сборник Игоря Кузьмичева включены статьи о ленинградских авторах, заявивших о себе во второй половине ХХ века, с которыми Игорь Кузьмичев сотрудничал и был хорошо знаком: об Олеге Базунове, Викторе Конецком, Андрее Битове, Викторе Голявкине, Александре Володине, Вадиме Шефнере, Александре Кушнере и Александре Панченко.
Цена: 300 руб.
Национальный книжный дистрибьютор
"Книжный Клуб 36.6"

Офис: Москва, Бакунинская ул., дом 71, строение 10
Проезд: метро "Бауманская", "Электрозаводская"
Почтовый адрес: 107078, Москва, а/я 245
Многоканальный телефон: +7 (495) 926- 45- 44
e-mail: club366@club366.ru
сайт: www.club366.ru

Почта России