ХВАЛИТЬ НЕЛЬЗЯ РУГАТЬ

Андрей Тургенев. Спать и верить. Блокадный роман.

М.: Эксмо, 2008

Странно и непривычно воспринимать блокаду в качестве фона художественного вымысла. Как если бы все произошедшее превратилось в череду событий, на тему которых теперь можно фантазировать. Читаешь — и с каждой страницей живое превращается в неживое, человеческое становится восковым и кукольным, реальность заменяется искусственной картинкой. На первых порах человеческое читательское неравнодушие еще борется с текстом, но скоро оказывается побежденным. Главная эмоция этого романа — неприязненное равнодушие. Какая жестокость, что историческая трагедия описана настолько иронично!

Жизнь твоего города, жизнь твоей семьи и тысяч соседских семей раньше была для тебя настоящим; это вкладывали в тебя годами, песнями, фильмами, парадами, слезами, рассказами родных. Это настоящее было знакомым с детства и оттого не претерпевало в тебе изменений (росло вместе с тобой). А теперь его сделали тебе чужим, оторвали, как, например, твою же руку — и тычут ею в лицо: смотри!

Вот и вариант нового дискурса, кстати. Война как необходимая минимальная историческая условность для текста, а в остальные ячейки можно что-нибудь напихать. Так, в этом романе за блокадой закрепляется статус концепта, эмблематичного и бескровного. Скоро наверняка начнут плодиться такие истории любви, или детективы, или фантастические повести — начнут писать про пространственно-временные порталы в блокадном Ленинграде, про союзных джедаев и враждебных троллей, да уже и начали.

«Этого романа мы ждали долго. Так долго ждала Россия „Войну и мир“ Льва Толстого» («Эксмо»). И где-то еще я видела формулировку — «новый Толстой» (хотя сам автор занятно назвался «Тургеневым»!). И самое смешное в этом, что первые сорок страниц хочется думать о великом, но потом становится стыдно за это — перед школьной учительницей по литературе и перед самым Толстым. Потому что тотально игровой и отрицательно-экспериментальный роман, имея схожую с великой эпопеей структуру, не имеет и толики ее силы.

Необходимо предупредить, что «Спать и верить» разворачивает перед нами так называемую «альтернативную историю», в которой блокадным балом правит некто Марат Киров, директора «Эрмитажа» посреди сорок первого года пытают в НКВД, а сами комиссары исключительно пьют и т. д.

Что касается художественной стороны романа, то впечатления от нее крайне блеклые. Роман складывали из разукрашенных шаблонных кубиков, и читателю быстро надоедает предугадывать следующий. В рисуемом автором мире, который вроде бы стремится быть тотально маргинальным, все тотально обычно: добрые простолюдины, скользкие мундиры и начальство. Мародерство, неясность морали, обжорство власти. Великая душа в теле вчерашней школьницы. Мечущийся между противоположностями лирический герой.

Конечно, таков и реальный мир, где существуют война и убийства, но в нем, в мире реальном, есть и нечто иное, чего нет в мире романном. Например, добро. Например, любовь. В книге Андрея Тургенева их нет. Автор не любит ни одного из своих героев. Он высмеивает каждого: зажравшихся извращенцев, наивную Варю, бессильную доброту школьной учительницы, тупую кротость Чижика, попавшего в плен Арвиля, главного героя Максима…

Остается ломать голову, зачем написана эта книга. Чтобы понять и показать изломы душ, попавших в непредвиденный ад? Чтобы осознать и рассказать, как на самом деле и без дьявола мерзок человек? Пусть так. Но настоящие книги, мне кажется, это те, после которых хочется жить — от ужаса ли, от счастья ли; а роман Тургенева — увы, не из них. Хочется просто выйти в другую комнату.

Маргарита Пимченко