С ДВУХ СТОРОН

Владимир Соболь

ДИВЕРСИЯ ВАРВАРОВ

— Скажи, Фортунатус,  правда, что варвары подошли к Рейну?

— Ошибаешься, Постум. Они уже на том берегу, на нашем…

(Сценка из жизни Поздней империи)

«В ожидании варваров», как у Кавафиса, живут и персонажи южноафрикан­ского писателя Дж. М. Кутзее1 . Небольшой городок на границе огромной Империи. «В столицах шум, гремят витии», а здесь, за невысокими стенами лениво трут кирпичом стволы мушкетов солдаты миниатюрного гарнизона, дремлют часовые у единственных ворот, детишки строят домики из песка, обыватели выменивают еду у крестьян на ткани и лезвия для ножей. Зачем поставили этот город, не слишком-то очевидно. Укрепление, форт, перевалочный пункт для войск метрополии, очередной узел, точка приложения сил грозной цивилизации.

Это  государство Кутзее выдумал. Оно существует только в его воображении, как нечто усредненное, похожее сразу на все земные. Технология — средневековая, психология — выхвачена из новейшего времени. Анахронизм? Да кто же знает доподлинно, как чувствовали и о чем размышляли обыватели давно минувших эпох. Какое нам дело до кузнецов, шерстобитов и пикинеров. Нас интересуют только мы сами.

И рассказчик в романе Кутзее понятен и узнаваем. Такой тип появляется нынче во многих текстах. Раздобревший от спокойной жизни и непыльной работы пожилой холостяк, циник и мизантроп.  Судья по чину, глава города по положению. Из всех удовольствий жизни предпочитает еду и женщин. Но — никаких любовных историй. Сугубые потребности тела — поварихи, служанки… В свободное время занимается археологией, раскапывает холм за городскими стенами. Когда-то там возвышалась крепость. Похожая на ту, что отдана ему в подчинение. Но давно, давно она утонула в песке. Для своего хобби судья использует возможности, предоставляемые ему службой. Арестантов, тех, что провинились по мелочи, он посылает на земляные работы.

Вдруг в это сонное царство приезжает столичный чин. Полковник Джолл из III отделения Службы охраны Империи. Умен, проницателен, жесток и переполнен энергией. Объявляет судье, что варвары готовят невиданное доселе нашествие, Империя собирает силы, чтобы отразить вторжение. Какие варвары? — искренне удивляется судья. Да, иногда налетают кочевники — те, что живут там, за пересохшей равниной. Они ненавидят нас, желают нам гибели, но собрать мощную армию  — на это им недостанет силы.

Однако полковника не переубедить. И на окраинах империи в самом деле начинается маленькая война. Поначалу даже победоносная. Успехи экспедиционного корпуса радуют обитателей форта. Судья — единственный человек в крепости, кто пытается перечить Джоллу. И тогда Империя обрушивается на своего состарившегося слугу.

Этот роман кажется мне лучшим из четырех1, что появились сейчас на русском. Но Нобелевскую премию (2003) Кутзее получил за книгу «Жизнь и время Миха­эла К.» (более двадцати лет назад этот роман был удостоен и премии Букера).

Фамилия героя — К. Одна только лишь буква с точкой. В точности, как у мелкого служащего и землемера — персонажей другого писателя. Но Михаэл живет не на берегу Влтавы, а на южной оконечности черного континента. И сам он, вероятно, черен, как… затвердевший битум или асфальт.

Я говорю — вероятно, потому что прямо Кутзее нигде не уточняет «окраску» своих персонажей. Будто бы все они просто люди. Только люди, и ничего больше. Единственно —  существование их, способ жизни позволяет читателю определить, кто есть кто. «Надо держаться поближе к своим!» — замечает профессору приятель обольщенной им студентки (роман «Бесчестье»). И только в этот момент начинаешь осознавать еще одну пружину, двигающую интригу.

О Михаэле К. в начале романа нам позволяют узнать одно: он — человек. Прожил уже три с половиной десятилетия и за это время не слишком был обласкан судьбой. Прошлое его мрачно, настоящее серо, будущее… увы, под вопросом… Друзей нет, девушки нет, отца не было с момента рождения. Есть больная мать. Есть какая-никакая работа: садовник третьей категории в одном из районов Кейптауна. И вдруг внутри него прорастает страстное желание понять, зачем же он нужен на этом свете?

Зачем живет такой человек?! — вопил Митенька Карамазов. Вопрос этот движет сюжет романа Кутзее. Может быть, и всех его книг. Кстати, в одной из них вдруг всплывает и сам Федор Михайлович. «Осень в Петербурге» — так называется роман, в котором русский писатель распутывает обстоятельства гибели своего пасынка. Кутзее словно бы и не знает, что реальный Павел Исаев на десять лет пережил своего отчима. Но ему выгодно притвориться невеждой и сочинить занимательную интригу. Если же ему заметят (как русский переводчик), что его литература забывает о реалиях жизни, он даже не отмахнется, он попросту не услышит.

Да и что такое реальная жизнь? Какое отношение она имеет к литературе? Какое право, предпочтение или амбиции? Чтобы были бы Волконские или Толстые, если бы мы не знали князя Андрея или графа Илью Григорьевича? Писатель отвечает только перед своей фантазией. Хватило ему воображения или же пришлось добирать крохи с паркета, песка или асфальта…

В каком времени живет Михаэл К.? Может быть, он никогда и не жил, а может, быть существовал всегда и везде. Поскольку копирайт на книгу датирован 1983 годом, легко предположить, что родился герой Кутзее году эдак в сороковом, то есть ровесник автора, своего создателя. А середина четвертого десятка пришлась на середину семидесятых — время волнений, восстаний, подвижек и переворотов. Не так уж я знаю современную нам историю, но рискну предположить, что военное положение в городе, откуда бегут Михаэл с матушкой, вызвано именно славной борьбой народа Южной Африки против системы апартеида,  навязанной им завоевателями из Голландии и навязшей в зубах читателя совет­ских газет.

Но что есть современная История? Это понятие может оказаться всего лишь оксюмороном. Современность аморфна, а История — отстоявшееся уже Время. Кристаллизовавшееся на страницах статей, монографий или пуще того — школьных учебников. Судья у Кутзее считает, что История  — особый вид времени, и существует он только внутри Империи. Государство, прорастая сквозь общество, понуждает  его мыслить свое существование интервалами. Для отдельного, естественного человека Время не поддается счету. Вчера, сегодня, завтра — только физиология, часы он различает одним желудком — пуст или слегка наполнен.

В такое природное существо Кутзее попытался превратить своего персонажа. Зачем он живет? — спрашивает себя Михаэл и тут же находит простое и добротное объяснение. Чтобы ухаживать за больной матерью. Матушка просит отвезти ее в глубь страны, на ферму, где она работала в юности. Но из Кейптауна уехать уже почти невозможно. В стране объявлено военное положение. Для проезда на поезде или автобусе нужно достать специальное разрешение. Михаэл строит тележку, хлипкое сооружение на велосипедных колесах, и семья К. покидает город. В пути женщина умирает, сын остается один. Остается брошенным на самого себя. Долг выгнал его из города, спутал привычное расписание, стасовал утро с вечером, день с ночью. Что же делать человеку, оставшемуся наедине с миром?

Питаться от рук своих — отвечает Михаэл К. (но не словами — он не умеет мыслить). Он все же добирается до фермы, находит ее брошенной и забытой. На выбитой, обожженной земле  отыскивает место для огорода. Тыквы, маис, дыни… Полиция гоняется за повстанцами, обыватели обороняются от беженцев, а маленький человек упорно возделывает свой сад. Любопытный эксперимент ставит над своим персонажем Кутзее: проверяет, может ли человек быть самодостаточным в наше время, в нашу эпоху. И сам отвечает — может, если сократит вдруг свои потребности до неприличного минимума.

«В такое время, как наше, человек, если он вообще хочет жить, должен жить как зверь. Он не может жить в доме с освещенными окнами. Он должен жить, не оставляя никаких следов своего существования» («В ожидании варваров»).

«Ничто в мире не принадлежит человеку, все его чувства — не в нем, они временно сожительствуют с ним, и… человек вовсе не хозяин своей жизни, сегодня она есть, а завтра — ищи ветра в этом поле, осиянном светом Луны», — а это уже голос с другой стороны Земли. Михаэлу К. откликается Леня Филатов, герой и рассказчик романа Анатолия Азольского «Диверсант». Время действия — сороковые годы прошлого века, место — советско-германский фронт.

Азольский родился в 36-м. Он примерно на десять лет моложе своего персонажа. И — на целое поколение. Может быть, на два. Если судить по паспорту, он должен был сделаться шестидесятником. Но не попал в эту когорту. Его роман «Сергей Сергеевич» вернули автору, рукопись пролежала в столе еще пару десятилетий и появилась лишь в конце восьмидесятых. Думаю, что в литературе от нее останется одно название. Зато другие работы Азольского восхитили и критиков, и читателей. «„Клетка” — чудо!» — восторгался Андрей Немзер лауреатом премии Букера. Русского Букера. Кутзее награждали в Лондоне, Азольского, конечно, — в Москве.

Как и «Клетку», «Диверсанта» радушно пустил на свои страницы «Новый мир». Встретили его осторожно. Теперь роман вышел отдельной книгой1. «Наш сериал» — читаем мы на обложке. «Великая Отечественная война, увиденная как бы глазами голливудского режиссера» — объясняет замысел автора аннотация от издательства.

Задача рекламного отдела — подманить покупателя. Когда же клиент оказывается наконец-то читателем, он остается один на один с текстом и сам может сравнить обещанное  с полученным. Книга хороша, но совсем в другом роде. Какой там «бешеный драйв», какой Голливуд?! Вспомнили рекламисты и  «Момент истины». И зря.

Азольского с Богомоловым можно поставить рядом, но только по алфавиту. И то между ними вклинится по крайней мере Бакланов. Персонажи Богомолова, волкодавы и сыскари, в самом деле действуют в реальном месяце обозначенного писателем года. Они двигаются именно к тем населенным пунктам, что помечены донесениями в штабы дивизий, армий, фронтов, в Ставку ГК. Герои Азольского живут совершенно в другое время, совсем в иную эпоху.

Хотя повествование начинается в году тысяча девятьсот сорок втором. Юноша Леня Филатов, пятнадцати лет от роду, правдами и неправдами добивается направления в разведывательную школу. Помогает ему в том красноармеец Алексей Бобриков, что возвращается на фронт после ранения. Добрый солдат Алеша. Вспоминаете советский кинематограф? А мировую литературу? Пятнадцать лет Леониду Филатову, он ровесник капитану китобойного судна. Одному из своих любимых героев. Кроме Дика Сэндза вспоминает он и юнгу с корабля «Эспаньола», и молодого беарнца… С первых же страниц Азольский поднимает своего персонажа над кровавым, изгаженным миром. Делает его своим современником.

Англичанину Джиму Хокинсу  не слишком-то и нужны были сокровища Флинта. Звон золотых пиастров звучал в его ушах куда слабее, чем свист попутного ветра и шуршание волн по обшивке шхуны. Так и Филатовым двигает кристально чистая любовь к приключениям. Интерес к действию как таковому. Ему с удовольствием сопутствует автор. Враги Леонида осыпаются с книжных страниц направо, налево, пропадают в трясине, взлетают под небеса, а он не изменяется вовсе. Не звереет от крови чужой и своей, не взрослеет. Так до последних глав остается мальчишкой, чересчур простодушным даже для своего возраста.

Когда инструктор Чех спрашивает Филатова, почему он во вражеском тылу не надел немецкую форму, тот отвечает чистосердечно, мол, форма-то была офицерская, а он пока всего лишь сержант. Ну и, разумеется, никак не может Леня взять в толк, чего же ждут от него девушки: коллеги по разведшколе, переводчицы, регулировщицы и медсестры. При этом вдруг обнаруживает знания, которые трудно предположить даже у начитанного ученика средней советской школы. «В медальоне — светлая европеанка; лоб которой, брови, губы и ушные раковины выдавали кельтское или норманнское происхождение». Откуда такие знания у сержанта Филатова? Но здесь можно вспомнить, что и Петруша Гринев, прибыв в Белогор­скую крепость, невероятно быстро умнеет и образовывается.

Но, повторяю, чему бы ни научился Леонид Филатов, каких бы он ни набрался умений, знаний и сил, внутри, в душе, он так и остался мальчиком Леней, разрядником  ГТО. Чем же так полюбились писателям простодушные персонажи?

 С одной стороны, работает здесь метод остранения. К привычному нам ряду событий приглядывается человек со стороны и задает коварнейшие вопросы. Как философ Панглос, мы уверены, что мир должен быть устроен, как он устроен. В противном случае он окажется еще хуже.

Но ни Азольский, ни Кутзее не собираются исследовать мир или, пуще того, перекраивать его на свой аршин. Их персонажи, подобно вольтеровскому Кандиду, странствуют в несколько дистиллированной жизни. Ведь помыслить мы  можем лишь сконструированную модель. К реальности нужно приспособиться. Так же, как современные литераторы приноравливаются к уровню читающей публики. Олеша писал, что роман двадцатого века должен попасть в сознание читателя, пока тот спускается по эскалатору подземки. Это уже другая сторона проблемы. Нынешние тексты не обращены к образованной аудитории. Оттого и персонажи нынешней беллетристики чаще всего не стараются подняться над средним уровнем.

Даже Судья у Кутзее и тот живет одними насущными потребностями. Еще до того, как он попадает в лапы пыточных дел мастера, столичное образование соскальзывает с него, как шелуха с луковицы. Нет, он немного морализирует, он выстреливает порой неожиданными сентенциями, но в основном помыслы его просты, а поступки, как правило, предсказуемы. Полковник Джолл объявляет о нашествии варваров, либеральный судья тут же возражает — мол, ничего подобного не предвидится. Он против лишь потому, что тот, другой — за. Кутзее выстраивает простейшие оппозиции: да—нет, белое—черное, горячо—очень холодно. А ведь мир куда сложнее наших представлений о нем.

В первые века христианской эры германские племена переходили Рейн, громили северные провинции Римской империи. Откуда и почему пришли эти варвары — люди, говорящие на другом языке? Двигались от Балтийского моря, спускались на юг, спасаясь от более сильных племен, которых выталкивали иные враги. И подобные перемещения случались в человеческой истории не раз и не два. Кто же может точно указать первопричину великих переселений земных народов?!. Изменение климата тому причиной, магнитные бури на Солнце или космические течения, но неожиданно люди вдруг оказываются перед простейшей дилеммой: мы или они. И каждый из нас вынужден определить — где проходит его собственная граница. С кем он и против кого. В такие периоды, может быть, лучше упростить нашу жизнь: желания свести к физиологии, действия — к монотонному маршу… Судья совершает человеколюбивый поступок — доставляет девушку, искалеченную в застенках  III отделения, в земли, где кочует ее племя. Но при этом он рискует жизнями проводника и двух солдат. Кстати, спутники его охотно отправляются в путешествие, поскольку уверены, что цель его — установить мир с варварами. Когда же убеждаются, что тяжелейшее предприятие завершается красивым жестом, они ополчаются на Судью.

А Михаэл К. и Леня Филатов винят в своих злоключениях одно лишь Время. Но таракан не ропщет! — радовался отставной капитан… Не понимая смысла творящегося вокруг, герои Кутзее и Азольского ощущают, что им выпала несчастная судьба — жить в переходную эпоху. А родить своих сыновей обратно не способна и самая любящая мать.

Помнится, юнга Джим Хокинс никак не оценивал своих старших товарищей и врагов. Мужественный доктор Ливси, кровожадный Джон Сильвер, хитрюга Бен Ганн лишь служили ему: кто проводником, кто помехой. Так и сержант… простите, уже лейтенант Филатов не осуждает даже собственное начальство, которое с легким сердцем приговаривает к смерти верных и исполнительных «псов войны».

Здесь нет никакой натяжки. С персонажем Стивенсона сравнивает себя сам юнга от армейской разведки. Только вместо бочки с подгнившими яблоками — подбитый вражеский танк, а пиратами оборачиваются два высших офицера, исполняющих волю самого Верховного главнокомандующего. Совершенно случайно Леонид вместе с друзьями вляпался в  Большую Игру — борьбу за влияние в собственном государстве. Невзначай они оказались причастны к поискам архива некоего диссидента из самого верхнего эшелона власти. И решено было группу эту убрать, независимо от результатов грядущего рейда, чтобы уже никто, никогда и нигде…

Об услышанном Леня рассказывает друзьям, и они тут же решают исчезнуть, раствориться среди солдат наступающей Красной Армии. Тем более, что именно этому их и учили: отходить незамеченными. Это другим жертвам эпохи такое решение давалось мучительно сложно. Да и в 999 случаях из 1000 ускользало из сознания вовсе: зная, что за ними уже охотятся, никак не могли они решиться исчезнуть, спрятаться. Для Филатова такое действие совершенно естественно.

Прежде всего его не удерживают никакие моральные обязательства. Присяга, дело чести — Леня помнит, как его, раненого, обыватели бывшего советского городка дважды связывали и подкладывали немцам под самое колесо. Чтобы несчаст­ливого парашютиста нашли в грязи на проезжей части, но никак не на сеновале или в сарае. «Русский народ — это планета, на которую мы попали без толмача, а потому и объясняемся пинками», — мрачно замечает советский Джим Хокинс.

Насчет пинков, это он перегнул со зла и досады. Тех, кто помогал ему, оказалось куда как больше, чем тех, кто гнобил и прижимал к ногтю. Даже особисты, что арестовали  его  в Германии, уже  после  войны, оказались весьма снисходительны. Да, выполнили приказ, но тут же не то что дали подопечному скрыться, а просто выпихнули, можно сказать, из машины. Да и потом люди, случайно встреченные им уже в России, безбоязненно снабжали липовыми документами, помогали укрыться, переждать, пережить это лихое время. Не задаром, конечно. Всем нужен был ловкий, умелый, работящий и скромный парень. С другой стороны, кто же будет заботиться о никчемном создании?

И на войне, и в мирное время Филатов умудряется остаться вне государства. Ни один из институтов Империи не может ухватить его щупальцами. Он живет вне Времени, в стороне от Истории. Помните, История — это время, созданное Империей, по остроумному замечанию Судьи из романа Кутзее. Также и Михаэл К. просто существует на этой земле. Автор снабжает его минимальными обстоятельствами места и времени, чтобы тот не оказался вовсе случайным пришельцем.

Для служителей Империи, для верноподданных Государства эти люди — действительно, варвары. Они говорят на другом языке, даже если издают те же самые звуки. За ними следят, их опасаются, потому что не понимают.

«Я один вижу, что… ты просто человек, на которого нельзя наклеить никакой ярлык, твоя душа, к счастью, не отравлена никакими догмами, ей неведома человеческая история, и эта душа пытается расправить крылья в своем каменном саркофаге, пытается заговорить под своей клоунской маской…»  Так обращается к Михаэлу лечащий его врач. Верный слуга Империи, Южно-Африканской Республики, понимает, что сила сейчас за такими, как его пациент. Михаэл К. — диверсант по своей природе. Он пытается объясниться на варварском своем, тарабарском наречии, но мощь его не в вербальных формулах, а в упорном экзистенциальном сопротивлении. И врач отказывается от борьбы, дает своему подопечному возможность скрыться. Также и Леонида Филатова отпускает офицер КГБ, встреченный им уже в пятидесятые годы. Сталин умер, Берия и Абакумов расстреляны, но ориентировка на лейтенанта Филатова еще не сдана в архив. Он мешает государству. Он может быть нужен ему, но не угоден.

Оба они пропадают со страниц книги. Растворяются среди множества себе подобных. Двуногих муравьев, бескрылых пчел, чью роевую жизнь невозможно организовать никаким кодексом. Любая Империя считает себя могущественной и непобедимой. Но ее противникам не нужно сталкиваться с ней в генеральном сражении. В романе Кутзее полковник Джолл ведет несколько тысяч вымуштрованных солдат против горстки людей, закутанных в шкуры, прилипших к косматым лошадкам. А те не принимают боя, уходят, заманивая преследователей все дальше в пустыню, все дальше от жилья, женщин, воды и пищи. И войско Империи размывается, тает, исчезает под ветром и зноем… В ожидании варваров застывает в финале книги старый Судья. Солдат уже нет, кочевники еще не пришли. Империя развалилась. Что может вырасти на вдруг опустевшем пространстве? Просто голая площадь, просто падают мокрые белые хлопья, просто ребятишки катают шары из снега…

«Дети ставят голову на туловище и втыкают камешки туда, где должны быть глаза,уши, нос и рот. Сверху один из мальчишек водружает свою шапку.

Что ж совсем неплохой снеговик.

Но ведь я мечтал увидать другое…»

Да и мы, в общем, надеемся на жизнь более сносную. Хорошо бы каждому возделывать  свой собственный сад. И при этом не горбатиться от рассвета и до заката, прорубая мотыгой оросительные канавы в убитой, вытоптанной земле. Но кому потом достанутся плоды трудов наших?.. Филатов, скрываясь, оставляет уже подросшую дочь. А вот Судья одинок, и Михаэлу некому передать свой огород по наследству. Все-таки выжить — это нечто большее, чем просто продлить существование.