ПОЭЗИЯ И ПРОЗА

Вячеслав Томилов

«Дошли!»

Да я помню. Конечно не все, я ведь совсем еще маленький был. Например, мне мама говорила, что до войны я батоном кормил голубей у Нарвских ворот. По мне, так не было отродясь у этих ворот никаких голубей, да и батон я только после войны увидел. Однако кое-что я помню совершенно отчетливо. Особенно детали. Мелкие, на первый взгляд незначительные и не имевшие никакого отношения к блокаде, но такие громкие, врезающиеся в память, детали.

К примеру, наша квартира на Стачек. Я уже с трудом могу вспомнить на какую сторону выходило окно — на проспект или же во двор? Неудивительно, конечно. Мама говорила, что я как услышал первую бомбежку, так сразу и думать забыл у окна ошиваться, да и затемнили их потом, окна-то.

Однако бледно-розовую дверь, ведущую на кухню, я вам могу пересказать, как «У лукоморья дуб зеленый»! Я помню каждую капельку засохшей краски, каждую трещинку или ямку. Ну кто, скажите, во всем своем родном доме запоминает обычную деревянную дверь, пусть и странного для кухонных дверей цвета? Разве это то, что следует запоминать?

Мама собирала меня в садик, а я, как обычно, одевался вяло, медленно, неохотно. Только не от лени или сонливости, как раньше, а уже по совсем другим причинам. Мама ворчала: «Собирайся давай! Тебя там Васютка уже заждался!» Бабушка, которая уже перестала ходить, то ли от скуки, то ли от чего-то еще читала стихи. Читала вслух, дрожащим голосом, но все равно громко и выразительно. И из всего этого я выцепил не мамины уговоры и проклятья, не бабушкины наставления, которые она мне давала, оторвавшись от стихов, а две строчки из стихотворения: «Не тот это город. И полночь не та».

Совершенно понятно, почему я, шестилетний мальчишка, едва умеющий считать, знал точное количество ступенек от нашего этажа до улицы — и наоборот, особенно наоборот. Ровно семьдесят две ступеньки, а эти две строчки, чего они так привязались?

Помню мамино «Дошли!», произнесенное на выдохе, тяжелое, как снаряд, и в то же время ободряющее, как игравший тогда Шостакович. По-моему, вся блокада, война и эпоха отзвучала в этом усталом «Дошли!», никаких речей и стихов не надо.

Оставляя меня в детском саду, мама каждый раз со мной прощалась как последний, будто знала, что однажды она забрать меня не сможет.

Так и случилось. Однажды в садике я и остался. Надолго. Истерик никаких не было, некрасиво, да и сил на них не оставалось, я только тихонько стонал и обиженно мычал, да и то редко.

Единственное, что заставляло меня ходить в детский сад, был Васютка — большой и когда-то мягкий плюшевый медведь, которого мне подарил отец. Мы сразу принесли его в садик, потому что неправильно это, медведя в доме держать, пусть даже и Васютку. Я души в нем не чаял. Да и ребятам он сразу понравился. До того мы все тогда привыкли к нему, что, бывало, сидим в бомбоубежище и все как один — «Как там мишутка наш?» — переживаем.

Вернулись как-то, а в садике стекла все до одного повыбивало, и товарищ наш плюшевый на полу сидит среди стекляшек, да и сам весь блестит, брови нахмурил, прям Василь Потапыч, а не Васютка никакой. Воспитательница тогда, как боевой офицер, сориентировалась — с присущей командирам уверенностью она скомандовала: «Мальчики, старшая группа — заколотить фанерой окна! Младшенькие потом разукрасят. Девочки — убрать стекло и перевязать Васютку!» Рисовали не только младшие, но и те, кто совсем уже ослаб, на фанере расцветали сюжеты — прорыв блокады, победа. Рисовали убитых фашистов и падающие бомбардировщики, а во главе всего этого герои — папы наши и братья. Удивительно, но задачи мы выполняли с фантастической бодростью, несвойственной детям, выживающим на двести граммов хлеба с опилками.

Живость, с которой мы привели в порядок наш садик, пропала моментально. Это оживление только отсрочило первую смерть, но не предотвратила ее, а за ней и следующая была не за горами, а потом еще и еще.

В свои шесть лет я абсолютно точно уяснил, что смерть — это вредная привычка и притом страшно заразная. Потому-то самым близким другом оставался подаренный папой медведь. Да и не бывало никогда такого, чтобы он на твоих глазах надоедливо медленно пожевывал свой хлеб, когда ты свой пять минут как прикончил.

Хотя однажды меня пытались убедить в том, что Васютка все-таки умер. Мы тогда страшно мерзли, и был выбор — сжечь много книжек с потешками, которые нам читали перед сном, или нашего раненого медведя, а то, что мертвых теперь сжигают, было хорошо известно. Некоторых даже родные брали на кирпичный завод, с родственниками прощаться. Я-то точно знал, что мой медведь умереть не может и сжигать его не дам ни тут, ни на кирпичном. Я хотел вцепиться в своего Васютку и не отпускать его — пусть со мной жгут, но получилось только вяло обмякнуть на нем и прямо так уснуть. В конце концов воспитательница сожгла потешки. Так я его спас.

На время морозов в нашем садике наступило страшное затишье, уже давно никого не приводили и никого не забирали, даже мертвых.

В одно такое утро дедушка привел совсем маленького и дистрофичного мальчика, он еле говорил и почти не ходил. У него были хоть и грязные, но такие светлые волосы, что даже из-под шапки светилось. Тот белокурый мальчик стал предзнаменованием спада морозов. Так и было. Холода потихоньку уходили, но никому от этого лучше не становилось.

Не помню, сколько дней прошло, но мне казалось, что почти сразу пришла мама. Ее с предприятия отправляли на Урал, и за мной пришли. Все закончилось.

Я прошелся глазами по всем спящим ребятам, так и не поняв, сколько из нас опять не проснулось. Я не стал просить маму забрать мишку, слабая она была, да и ребят жалко. Пусть остальным будет приятно знать, что один-то точно завтра проснется и их не оставит. Мама уносила меня на руках, пока я смотрел на удаляющегося Васютку. Его строгий взгляд и черные глаза-пуговицы, торчащие из-под, белой, сделанной наспех повязки, удалялись с каждом шагом. Плакать хотелось, а нечем.

Помню, что на четвертой ступеньке сидел тот самый дедушка, который привел белокурого малыша. Сидел и совсем не двигался. Видно, давно сидит и еще не один день в таком же положении останется.

Потом тоже много чего было, по Ладожскому озеру с нами ехала семья, отец которой с фронта привез несколько консервных банок с чем-то вкусным. С чем, не помню, а лица их — хоть рисуй. Радостные, жадные. Старший у них почти сразу умер. Пережил блокаду и погиб на Дороге жизни. Не он один, многие и после скончались, и через месяцы, и даже через годы. Всё потому, что в привычку вошло. Вот этот белокурый мальчик, например: дожил до тридцати шести лет, стал доцентом кафедры каких-то там наук и однажды после очередной лекции тяжело вздохнул и замертво упал, будто так и надо.

Уезжали в Свердловск мы уже без бабушки, да и папа так и не приехал, но снова протрубило мамино «Дошли!». И еще более победно оно звучало.

Спустя пятьдесят с лишним лет я все-таки вернулся. Вышел к Нарвским воротам, а там голубей стая. Чертовщина какая-то, аж холодок пробежал. Затем на Стачек — мой дом. Семьдесят две ступеньки вверх. «Дошли!» Своим приходом я напугал теперешних жильцов, попытался объяснить — меня пустили. До чего же всё не так. Розовой двери на кухню нет, наверное, мать еще на дрова пустила.

Окна все-таки во двор выходят. Улица та же, квартира, а нашего даже духа не осталось. Бабушка, тут ты? Нету. На месте садика уже давно не садик, да и Васютку с ребятами там уже не найти. Не тут они. В Ленинграде остались. И все-таки, правда: «Не тот это город. И полночь не та».

Владимир Гарриевич Бауэр

Цикл стихотворений (№ 12)

ЗА ЛУЧШИЙ ДЕБЮТ В "ЗВЕЗДЕ"

Михаил Олегович Серебринский

Цикл стихотворений (№ 6)

ПРЕМИЯ ИМЕНИ
ГЕННАДИЯ ФЕДОРОВИЧА КОМАРОВА

Сергей Георгиевич Стратановский

Подписка на журнал «Звезда» оформляется на территории РФ
по каталогам:

«Подписное агентство ПОЧТА РОССИИ»,
Полугодовой индекс — ПП686
«Объединенный каталог ПРЕССА РОССИИ. Подписка–2024»
Полугодовой индекс — 42215
ИНТЕРНЕТ-каталог «ПРЕССА ПО ПОДПИСКЕ» 2024/1
Полугодовой индекс — Э42215
«ГАЗЕТЫ И ЖУРНАЛЫ» группы компаний «Урал-Пресс»
Полугодовой индекс — 70327
ПРЕССИНФОРМ» Периодические издания в Санкт-Петербурге
Полугодовой индекс — 70327
Для всех каталогов подписной индекс на год — 71767

В Москве свежие номера "Звезды" можно приобрести в книжном магазине "Фаланстер" по адресу Малый Гнездниковский переулок, 12/27

Михаил Толстой - Протяжная песня
Михаил Никитич Толстой – доктор физико-математических наук, организатор Конгрессов соотечественников 1991-1993 годов и международных научных конференций по истории русской эмиграции 2003-2022 годов, исследователь культурного наследия русской эмиграции ХХ века.
Книга «Протяжная песня» - это документальное детективное расследование подлинной биографии выдающегося хормейстера Василия Кибальчича, который стал знаменит в США созданием уникального Симфонического хора, но считался загадочной фигурой русского зарубежья.
Цена: 1500 руб.
Долгая жизнь поэта Льва Друскина
Это необычная книга. Это мозаика разнообразных текстов, которые в совокупности своей должны на небольшом пространстве дать представление о яркой личности и особенной судьбы поэта. Читателю предлагаются не только стихи Льва Друскина, но стихи, прокомментированные его вдовой, Лидией Друскиной, лучше, чем кто бы то ни было знающей, что стоит за каждой строкой. Читатель услышит голоса друзей поэта, в письмах, воспоминаниях, стихах, рассказывающих о драме гонений и эмиграции. Читатель войдет в счастливый и трагический мир талантливого поэта.
Цена: 300 руб.
Сергей Вольф - Некоторые основания для горя
Это третий поэтический сборник Сергея Вольфа – одного из лучших санкт-петербургских поэтов конца ХХ – начала XXI века. Основной корпус сборника, в который вошли стихи последних лет и избранные стихи из «Розовощекого павлина» подготовлен самим поэтом. Вторая часть, составленная по заметкам автора, - это в основном ранние стихи и экспромты, или, как называл их сам поэт, «трепливые стихи», но они придают творчеству Сергея Вольфа дополнительную окраску и подчеркивают трагизм его более поздних стихов. Предисловие Андрея Арьева.
Цена: 350 руб.
Ася Векслер - Что-нибудь на память
В восьмой книге Аси Векслер стихам и маленьким поэмам сопутствуют миниатюры к «Свитку Эстер» - у них один и тот же автор и общее время появления на свет: 2013-2022 годы.
Цена: 300 руб.
Вячеслав Вербин - Стихи
Вячеслав Вербин (Вячеслав Михайлович Дреер) – драматург, поэт, сценарист. Окончил Ленинградский государственный институт театра, музыки и кинематографии по специальности «театроведение». Работал заведующим литературной частью Ленинградского Малого театра оперы и балета, Ленинградской областной филармонии, заведующим редакционно-издательским отделом Ленинградского областного управления культуры, преподавал в Ленинградском государственном институте культуры и Музыкальном училище при Ленинградской государственной консерватории. Автор многочисленных пьес, кино-и телесценариев, либретто для опер и оперетт, произведений для детей, песен для театральных постановок и кинофильмов.
Цена: 500 руб.
Калле Каспер  - Да, я люблю, но не людей
В издательстве журнала «Звезда» вышел третий сборник стихов эстонского поэта Калле Каспера «Да, я люблю, но не людей» в переводе Алексея Пурина. Ранее в нашем издательстве выходили книги Каспера «Песни Орфея» (2018) и «Ночь – мой божественный анклав» (2019). Сотрудничество двух авторов из недружественных стран показывает, что поэзия хоть и не начинает, но всегда выигрывает у политики.
Цена: 150 руб.
Лев Друскин  - У неба на виду
Жизнь и творчество Льва Друскина (1921-1990), одного из наиболее значительных поэтов второй половины ХХ века, неразрывно связанные с его родным городом, стали органически необходимым звеном между поэтами Серебряного века и новым поколением питерских поэтов шестидесятых годов. Унаследовав от Маршака (своего первого учителя) и дружившей с ним Анны Андреевны Ахматовой привязанность к традиционной силлабо-тонической русской поэзии, он, по существу, является предтечей ленинградской школы поэтов, с которой связаны имена Иосифа Бродского, Александра Кушнера и Виктора Сосноры.
Цена: 250 руб.
Арсений Березин - Старый барабанщик
А.Б. Березин – физик, сотрудник Физико-технического института им. А.Ф. Иоффе в 1952-1987 гг., занимался исследованиями в области физики плазмы по программе управляемого термоядерного синтеза. Занимал пост ученого секретаря Комиссии ФТИ по международным научным связям. Был представителем Союза советских физиков в Европейском физическом обществе, инициатором проведения конференции «Ядерная зима». В 1989-1991 гг. работал в Стэнфордском университете по проблеме конверсии военных технологий в гражданские.
Автор сборников рассказов «Пики-козыри (2007) и «Самоорганизация материи (2011), опубликованных издательством «Пушкинский фонд».
Цена: 250 руб.
Игорь Кузьмичев - Те, кого знал. Ленинградские силуэты
Литературный критик Игорь Сергеевич Кузьмичев – автор десятка книг, в их числе: «Писатель Арсеньев. Личность и книги», «Мечтатели и странники. Литературные портреты», «А.А. Ухтомский и В.А. Платонова. Эпистолярная хроника», «Жизнь Юрия Казакова. Документальное повествование». br> В новый сборник Игоря Кузьмичева включены статьи о ленинградских авторах, заявивших о себе во второй половине ХХ века, с которыми Игорь Кузьмичев сотрудничал и был хорошо знаком: об Олеге Базунове, Викторе Конецком, Андрее Битове, Викторе Голявкине, Александре Володине, Вадиме Шефнере, Александре Кушнере и Александре Панченко.
Цена: 300 руб.
Национальный книжный дистрибьютор
"Книжный Клуб 36.6"

Офис: Москва, Бакунинская ул., дом 71, строение 10
Проезд: метро "Бауманская", "Электрозаводская"
Почтовый адрес: 107078, Москва, а/я 245
Многоканальный телефон: +7 (495) 926- 45- 44
e-mail: club366@club366.ru
сайт: www.club366.ru

Почта России