ПОЭЗИЯ И ПРОЗА

Евгений Сливкин

РОДИТЕЛЯМ

Вы правда обо мне и кривда,

досель не сказанные вслух,

мои вы Сцилла и Харибда –

не предпочесть одну из двух!

Я тихой сапой забирался

под ворох ваших одеял,

к вам пятилетним телом жался

и между вами проплывал.

* * *

Тяжело умирать в понедельник,

а во вторник еще тяжелее,

и лежат старики в богадельне,

как на Пасху вожди в мавзолее.

Жизнь о полуслепых и упрямых

пердунах, торопясь, позабыла,

но свисают в отворенных храмах

стопудовые паникадила…

Закурили у стен зиккурата,

наплевали у двери приюта, —

а пойти все же нужно куда-то

и во всем повиниться кому-то.

* * *

Всё собирались завести детей,

но мыши завелись у нас без спроса;

для грызунов потребовал смертей

семейный комитет спасенья проса.

Назначенный домашним палачом,

я по углам расставил гильотины

и по щелчкам подсчитывал, почем

бесплатный сыр для братии мышиной.

До них дошло, что доступа к харчам

не будет без отчаянного риска, —

ни шороха не стало по ночам,

ни беготни, ни жалобного писка!

ЧИКАГО

Я вижу из окна Мадонну с

Младенцем в нише за пургой;

а через улицу Макдональдс

над входом выгнул «М» дугой.

Архитектурно исковеркав

пейзаж, торчит какой-то куб;

сейчас они откроют церковь

и раздадут бесплатный суп.

Крест прободает, как стропило,

фальшивой готики верхи, —

на нем когда-то искупила

смерть Божества мои грехи.

Но не вмещает панорама,

раздвинутая до угла,

угрюмый госпиталь, где мама

от долгой жизни умерла.

Откинув простыни сырые,

без дрожи скальпеля и век

ее терзал хирург-сириец,

и анастезиолог-грек

совался с милосердным шприцем,

и боль-игла была остра…

Под маской белозубым блицем

повспыхивала медсестра.

И для не верящего в связь

спасения и крестной муки

иная эра началась,

когда они умыли руки.

КАРНАВАЛ

Со всем действительным из-за

всего разумного поссорясь,

под маской зыркают сквозь прорезь

полувоенные глаза.

Рты окликают за спиной

(привычно по двое) в подьезде, —

без лишних слов грядет возмездье,

несоразмерное с виной.

Качнется медленно потом

над жертвой, не издавшей стона,

тень топора и балахона

с покрывшим плечи колпаком.

СОСЕД

Его не то что было жалко,

ну, может, самое немножко,

сперва подъехала пожарка,

потом примчалась неотложка.

И врач, как опытный насильник,

рванулся в дверь без проволочки —

и сразу выползли носилки

с кортежем из жены и дочки.

Во всем квартале в наших спальнях

бросали зарево на стены

мигалки служб муниципальных,

и ночь тревожили сирены.

И он проплыл в носках непарных,

в груди не чувствуя ударов,

в руках несуетных пожарных

и расторопных санитаров.