ХВАЛИТЬ НЕЛЬЗЯ РУГАТЬ

Сухбат Афлатуни. Ташкентский роман

СПб.: Амфора, 2006

Если верить «Ташкентскому словарю», приложенному к «Ташкентскому роману» Сухбата Афлатуни, то Афлатуном по-узбекски зовут Платона. Если верить Google, то «сухбат» значит «беседа». Диалоги Платона в восточном изводе — по-видимому, на реализацию этой идеи нацелился писатель Евгений Абдуллаев, скрывающийся под псевдонимом Сухбат Афлатуни. Родился в Узбекистане, закончил философский факультет — в общем, все сходится.

По-видимому, профанное понимание философской прозы как сложной, запутанной и очень умозрительной можно применить и к «Ташкентскому роману». Текст стремится сообщить буквально обо всем на свете, в первую очередь — о бытии и небытии; переплетает упоминания о традиционных устоях (младший брат не может жениться раньше старшего), языческих представлениях (например, древнегреческих верованиях о перевозчике человеческих душ в царство мертвых), православных воззрениях (юродивый — почти святой) и мусульманской реальности (брак заключает мулла). Кажется, есть там что-то и от индуизма в сочетании с идеологией коммунизма, но клубок этих идей уже кажется излишне большим, так что здесь, как говорится, стоит доверить оценку профессионалам.

В унисон звучит и языковое разнообразие романа: тут и русский, и, конечно, узбекский: «Знаете, папа, я полюбила одного мальчика… А, яхши, кизим. Юсуф зовут. Яхши, яхши, отвечает отец, вращая педали. Мы с ним… уже стали как муж и жена. Яхши, кивает выздоровевший отец, и Луиза не может понять, в чем здесь заключается яхшивость» (в переводе — «Хорошо, доченька, хорошо»). Где-то герой пытается заговорить на санскрите; еще много переводов с немецкого — например из Гегеля. Действие происходит не только в Ташкенте, но и в узбекской деревушке, на археологических раскопках, в Москве и в Праге. Узбеки, немцы, евреи и русские участвуют в этом круговороте. Объединение разнообразных интернациональных элементов происходит именно в Ташкенте, воплощающем основную идею: важно то, чего на самом деле не увидишь; но важно и то, что многого из видимого на самом деле нет. Она характеризует этот город; она характеризует и героев романа.

«Этого Города уже нет, потому что никогда не было. Единственное, что удерживало его от превращения в коллективную галлюцинацию, было требование прописки. В остальном он больше всего походил на сгусток огней, каким, кстати, и представал идущим на посадку ночным самолетам. <…> То, что у других городов воплощалось в архитектуре, ландшафте и акценте, в Ташкенте вдруг проступало в невещественности слезящейся самоиллюминации».

Прилагательное «невидимый» в качестве эпитета может характеризовать практически все: пыль, губы, покров, след, цепи — и значение невидимых субстанций оказывается бо`льшим, чем у доступных взгляду. Сны становятся лучше яви, прошлое — предпочтительнее настоящего, слова — привлекательнее людей, сумасшедшие — мудрее здоровых, а здоровые — дурнее сумасшедших.

Поскольку провозглашена принципиальная важность значимого отсутствия для всего романа, пересказ его сюжетных очертаний был бы авантюрой. Действие, во всяком случае, происходит в прошлом, настоящем и будущем. Герои всех трех времен функционируют в романе на равных правах — для того чтобы соединиться в финале, где будущее, впрочем, все-таки стало настоящим — и одновременно с тем превратилось, кажется, в безвременье, в котором лица смазываются, фигуры остаются, а дорога не заканчивается в своем порыве сделать людей свободными.

Елена Васильева