ПОЭЗИЯ И ПРОЗА

Нина Щербак

Русские женщины глазами Востока,
или Сказки Шахерезады

Я никогда не бывала в Узбекистане. Впрочем, разве представление о национальном характере определяется только при встрече с представителями нации на их собственной земле? Возможно, самые важные черты этого самого характера проявляются именно тогда, когда человек находится где-нибудь вдали от своей родины, например, за границей или у кого-нибудь на даче, или даже в Санкт-Петербургском университете?

Последняя встреча с представителями Узбекистана произошла у меня несколько дней назад на филологическом факультете alma mater, где я уже много лет преподаю английский язык. Профессор кафедры восточных языков, шикарно одетый и спокойный, ловко нырнул прямо передо мной в очереди за кофе. С нескрываемым достоинством, гордо и медленно он положил в автомат деньги, а когда кофе наконец докапал в стаканчик, уронил монетку, поднял ее и, совершенно не замечая моего растущего негодования, стал снова монотонно наливать еще один стакан того же эспрессо. Вытерпев эту экзекуцию до конца, я посмотрела на него испепеляющим взглядом и вызывающе сказала: «До чего же все-таки нас, в нашей Англии, довел феминизм!»

Восточный человек не говорит «нет», не спорит, тем более с женщиной, и, конечно же, не подчиняет свою жизнь дамским прихотям. Однако признает, что она под его защитой и потому достойна уважения. Полностью игнорируя мой скандальный тон, профессор спокойно передал обе чашки кофе своему коллеге, улыбнулся и тихо добавил успокоительным голосом: «Женщина — всегда права!»

Далекий Узбекистан. Как же и когда я познакомилась впервые с его обитателями? Было это лет двадцать назад. Закончив филфак, я, как и многие мои однокурсники, мечтала подработать где-нибудь и как-нибудь, особенно если это были саммит, выставка, прием с синхронным переводом в посольстве или, на худой конец, встреча с иностранными моряками вооруженных сил на борту флагмана флотилии, причалившей на Английскую набережную в самый разгар лета.

Работать на Интернациональный банк предложили случайно. Впрочем, оказавшись в Таврическом дворце и попав в роскошные залы, я поняла, что о такой работе мечтала всю жизнь и что карьера посла, атташе или министра иностранных дел мне просто обеспечена. Подобный вывод напрашивался как само собою разумеющийся благодаря тому, что уже на проходившем во дворце собеседовании мне стало ясно, с какой великой организацией я имею дело. Она называлась Интернациональный банк, с учредителями в лице видных банкиров, министров иностранных дел европейских государств и, соответственно, министров иностранных дел и банкиров республик нашей, как встарь необъятной, родины. Выпускницу филфака, меня определили в один из «главных офисов» — секретарем! Секретарем делегации Узбекистана.

«Штаб-квартира» банка находилась в Лондоне, однако конференция проходила в Петербурге. О моей должности секретаря мне объявила «железная леди» в мужском костюме, когда я пришла в Таврический дворец во второй раз. В конференции участвовало около трех тысяч человек, из них около двухсот или трехсот — «обсуживающий персонал». Студенты языковых вузов Петербурга были зафрахтованы в качестве раздатчиков печатных материалов, охраны, телефонисток и, наконец, самых главных действующих лиц — секретарей! Почему секретарь была столь важной должностью, я поняла значительно позже, а пока только вычитывала на пяти листах собственные обязанности, включающие приготовление кофе, умение печатать вслепую, знание английского языка, а главное — умение работать в стрессовой ситуации.

Последнее умение было моментально оценено по достоинству, когда нам сообщили, что Таврический дворец находится в состоянии боевой тревоги, так как количество привезенных из Лондона четырехсот компьютеров за одну ночь хранения несколько уменьшилось. «Мыши уходят! — таинственно прокомментировала все та же строгая англичанка в мужском костюме. — Вы должны быть бдительны!»

Мы честно готовились. Делегация должна была приехать через неделю, и я с тоской перечитывала бесконечные послания по электронной почте, которая уже была подключена, как и внутренние, снабженные прослушивающими устройствами телефонные аппараты. Портрет узбекского руководителя организации был также выслан по секретной почте. В своем синем с золотыми пуговицами пиджаке он напоминал какого-то известного голливудского актера, серьезного и смешливого одновременно.

Через несколько дней приехала первый секретарь Банка, красавица итальянка Зита, в модном, с журнальной обложки пиджаке и улыбкой кинодивы на лице. Зита сразу сказала, что работать придется очень много и что глава нашей делегации — непревзойденный узбекский директор Банка мэтр Тамиров, обучавшийся долгое время в Америке, скоро, по его собственному мнению, получит пост главы Банка в Лондоне; по крайней мере эти амбиции написаны у него на лице крупными буквами.

Долгожданный день начала конференции все еще не наступил, а я уже сидела, напряженно глядя на экран компьютера, с ужасом подсчитывая минуты до начала событий. Делегация должна была приехать вот-вот, но все еще не приезжала. А потом она впорхнула, влетела, взметнулась так легко и быстро, что моментально забылось все, о чем так доходчиво нас инструктировал лондонский персонал в течение двух недель. И вот уже десять мужчин в синих костюмах, с одинаково подстриженными головами молча шли по коридору. Запах одеколона был настолько интенсивным, что, спустя много лет я снова и снова вспоминала его, с тоской глядя на богатые витрины преображенных петербургских магазинов. Мужчины улыбались, все до единого, молча подмигивая даже не проходящим мимо девушкам, с восторгом смотрящим на них, а как бы самим себе. Проследовав во внутреннюю комнату, самый красивый из делегатов вдруг резко обернулся к своему ассистенту и указал на тонкий кожаный портфель, который тот нес. Из портфеля было немедленно извлечено огромное узбекское блюдо разноцветное, ручной росписи, неожиданно, но торжественно мне врученное. До сих пор оно висит у нас на кухне.

— Главное задание, — шепотом сказал мне ассистент, — заключается в том, чтобы… — он протянул мне огромную папку с бумагами, которую я, дрожащими руками стала медленно открывать. — Главное задание, — повторил он, доверительно глядя на меня, — состоит в том, что нам необходимо напечатать речь Тамирова.

— Кто это? — с участием поинтересовалась я.

— Это — он, — ответил ассистент, указывая глазами на того самого, самого красивого господина.

— Я поняла, — тихо прошептала я.

«Я поняла, что он спасет Узбекистан», — хотелось подумать, но не было времени.

— Так вот, — продолжал ассистент, сделав короткую паузу, — необходимо в кратчайший срок напечатать его речь.

— Да, — сказала я.

— Задание второе. Необходимо…  Необходимо, чтобы вы присутствовали на переговорах с делегацией из Таджикистана, но не говорили, что один из нас… что один из нас — знает таджикский! — Ассистент слегка присел, как будто собирался с мыслями и взвешивал «за» и «против» возможности произнесения следующей фразы вслух. Затем он посмотрел на меня очень серьезно и нахмурил брови.

— В каком смысле — знает? — не выдержала я.

— А в таком, что у нас есть один человек, — ассистент указал в сторону немного подслеповатого пожилого господина с каменным лицом, который тоже слегка прищурился и подмигнул мне. — Так вот. Когда они все будут говорить, вы, ну как профессиональная ду… переводчица то есть, будете — переводить. А он… — ассистент снова посмотрел в сторону господина, — а он будет все фиксировать!

— Я поняла, — кивнула я, размышляя над смыслом слова «ду» и с ужасом представляя, что будет на этой «самой важной встрече» с Таджикистаном.

— Задание третье, — сказал ассистент и устало сел на стул.

— Да…

— Задание третье Тамиров еще не придумал! — подытожил ассистент и, довольный произведенным эффектом, уставился в окно.

Переговоры были на следующее утро и прошли успешно. Подслеповатый господин так и сидел с каменным лицом, закрывая глаза, как будто засыпая при каждом слове добропорядочной делегации Таджикистана. Переводила я часа три, и, говорят, на следующий день бо`льшая часть делегации Таджикистана удалилась в неизвестном направлении.

Это не было самым страшным событием. Самое страшное случилось потом! Случилось оно, когда настал день исполнения первого задания Тамирова, то есть день прочтения его доклада им же самим, то есть мною, тщательно напечатанным. Готовились мы всю ночь. Я вновь и вновь перечитывала текст, отбивая его на компьютере, а ассистент вносил новые правки, изредка набирая телефонный номер то одного сотрудника, то другого. На следующий день рано утром мне вновь позвонил уже другой сотрудник и нервно попросил исправить «еще одно слово в самом начале». «Сегодняшняя речь — самое важное для Тамирова и для Узбекистана, — сказал он. — Это новые возможности, контакты, деньги, слава».

Тамиров все не шел и не шел. Только перед самым своим выступлением, когда уже на всех экранах развешенных по Таврическому дворцу телевизоров значилась его фамилия, он влетел в офис, бегло бросил взор на текст своего доклада на моем компьютере и, с уважением глядя мне прямо в глаза, сказал: «Исправьте, пожалуйста, вот эти два слова. Это очень важно».

Эти два слова я, конечно, исправила. А исправив, с радостью вручила доклад Тамирову, мысленно перекрестившись, что принтер, как ни странно, сработал и бумага не застряла. По всему Таврическому уже объявляли начало презентации. Тамиров медленно и с достоинством шел по коридору, когда на экране уже загоралась одна за другой надпись отчета начала речи: три, два, один… При словах оператора «пуск — начало эфира» Тамиров уже стоял на сцене и выступал. Самое главное событие, впрочем, разыгралась чуть позже.

Было это на следующий день, когда все директора банков поздравляли Тамирова с речью и просили выдать напечатанный мною доклад. Копии были мною подготовлены в количестве двух тысяч экземпляров и выдавались всем — речь, которая должна была потрясти мир и обеспечить благосостояние Узбекистана.

Ассистент Тамирова не вошел, а скорее вполз в офис, где я, счастливая от осознания операции по подготовке первого задания, сидела и, как подобает хорошей секретарше, болтала с подругой по телефону. Ассистент сел на пол и обхватил голову руками. Я в ужасе повесила трубку и слегка привстала, не веря собственным глазам.

— Что вы наделали! — сокрушенно сказал ассистент.

— Что случилось?! — спросила я.

— Что вы наделали! — он почти плакал. — Там нет его фамилии! Самого главного! Вы забывали напечатать его фамилию! Что будет? Он уволит всех! Абсолютно всех!

Что было дальше, я не помню. Все та же делегация бегала по офису друг за другом, бросая на меня испепеляющие взгляды и крича друг на друга на иностранных языках — видимо, слова ободрения или проклятия. Тамиров пришел под самый вечер, когда вся команда уже тихо сидела по углам, не глядя ни в мою сторону, ни друг на друга. Он спокойно подошел ко мне, пожал руку и подарил еще одну, уже вторую расписную тарелку, которая также висит у меня на кухне до сих пор.

— Все обошлось? — в ужасе спросила я ассистента, когда Тамиров вышел.

— Наверняка половину уволит или пришьет! — на ходу бросил ассистент.

— А меня? — тихо спросила я.

— Тебя? — Ассистент остановился, наконец повернулся в мою сторону и улыбнулся несколько более печально, чем обычно. — Тебя, милая, — пальцем не тронет! Ты же женщина!

Это было сказано так искренне, что, наверное, с этого самого времени я этот факт как-то особенно явственно прочувствовала.

Работать на Тамирова в Лондоне было еще более неожиданным приглашением, почти как из восточной сказки. Произошло это ровно через два года. На этот раз годовое собрание проходило в самом центре столичного города, недалеко от Ливерпуль-стрит, куда я и направилась сразу по приезде. Сити был полон деловых людей, одетых в шикарные костюмы. Я впервые приехала в Анг­лию работать, не спала почти всю ночь. Остановилась у наших английских знакомых, а утром шла до банка пешком, нацепив заранее подготовленный строгий костюм и ощущая себя уже не только женщиной, но и женщиной, работающей за границей, и не где-нибудь, а в Интернациональном банке! По дороге в голову приходили на память все возможные кинофильмы об офисной работе, которые я смотрела в детстве и в которых сейчас я, естественно, выступала в главной роли!

Секретарь Банка Зита встретила меня как всегда дружелюбно, со смехом рассказывая о своей последней поездке в Узбекистан, где за ней активно ухаживали все те же представители большой тамировской команды.

— Сделал комплимент моей юбке короткой — ты можешь себе представить?! — рассказывала мне итальянка Зита, женщина совершенно феминизированная и не терпящая никаких посягательств на свою персону, особенно во время работы. — Ха!

Она затянулась сигаретой наподобие итальянских кинозвезд, со смехом предвкушая продолжение своего рассказа и мою реакцию. — Сел ко мне в машину: «Я вас провожу»! Я как схватила за руку переводчицу! И тоже — в машину! Он вышел! Нет, ну эти восточные замашки! Шахи-падишахи, — она говорила то по-итальянски, то снова продолжала по-английски. — В любом случае уважению к себе я их быстро научила!

Зита самодовольно корчила смешные рожицы, а я хохотала. Зите не откажешь в умении держать себя. Когда-то, еще в Италии, ее отец инструктировал ее, как вести себя в обществе: «Никогда не выходи на улицу плохо накрашенная, не в „Армани“ и никогда не пей простого вина — только „кампари“!» В частности, объяснял, как нужно разговаривать с людьми («клиентами») независимо от их положения, будь то министр финансов, босс или чиновник, проверяющий пропуск на входе. «Во-первых, — вспоминала Зита, — никогда не выдавай много информации о себе! Тебя спросили, любишь ли ты чай, скажи — да! Не надо долго рассказывать про кофе!» Подобные инструкции были настолько тщательно продуманными, что я потом вспоминала о них в любой жизненной ситуации, а Зита применяла на практике уже лет десять.

День годового собрания приближался. Мы снова готовили документы, печатали речи, обсуждали повестку дня. Тамиров появился, как всегда, «ниоткуда». С тем же запахом одеколона и эскортом подчиненных. Он немного помолодел, был так же подтянут и нарочито блистал американским акцентом, который
за это время получил в Гарварде. На меня он посмотрел невидящим взглядом, но по той же традиции, как я объяснила себе, протянул мне всю ту же, уже третью, тарелку ручной работы, которая тоже висит у меня на кухне!

Что было потом? Потом было самое главное. На этот раз не речь Тамирова, а пленарное заседание, к которому делегация готовилась два года. Заседание начиналось ровно в двенадцать, и вся группа, почти в том же составе, что была в Петербурге, сидела уже в лондонском офисе, то есть со мной и Зитой. Тамирова снова не было. Зита смотрела на часы. Делегация переминалась с ноги на ногу. Тамирова все не было и не было. Я обрывала телефоны, пытаясь до него дозвониться. Заседание началось. Тамирова не было. Прошло десять минут. Двадцать. Тридцать. Зита только пожимала плечами, приговаривая себе под нос: «Мировой скандал»…

Потом он приехал, счастливый и улыбающийся. Подошел ко мне и тихо, душевно сказал, ни на кого не глядя: «Давай быстренько чайку! Ладно? Я все успею!» На мой удивленный вопрос уже откуда-то из-под земли «А как же заседание?» он загадочно улыбнулся и, бегло взглянув в сторону делегации своих доблестных мужчин, тихо добавил: «Да пусть эти олухи занимаются! Я же не мог уехать из Лондона без того, чтобы не купить подарки своей жене! На Оксфорд-стрит застрял! Все хорошо?»

«Да», — прошептала я.

«А вы говорите, женщины», — хотелось добавить, но в первый раз в жизни я последовала мудрому совету Зиты — не говорите больше, чем вас спрашивают!

Встреча с представителями Узбекистана была у меня еще один раз. Встреча эта была на даче, где нас с мамой поджидала история, которая до сих пор также значится в моем сознании под рубрикой «На высшем уровне». Нам нужно было перекладывать пол, а договориться с украинскими или даже русскими рабочими не представлялось никакой возможности.

У нас был давний знакомый, Умид, чудесный мальчик-узбек — во многом напоминал Майкла Джексона и какое-то время назад, задолго до идеи уложить на даче пол, делал у нас ремонт в квартире.

Умид был звездой. По крайней мере именно так он себя и позиционировал, когда приходил к нам домой в темных очках, модной черной футболке и начинал работать. Работать он любил обычно часа два, после чего он просил чаю и начинал рассказывать. Главной историей Умида была его предстоящая свадьба. Свадьба была уже назначена, невеста выбрана, оставалось дело за малым — вернуться в Узбекистан на «короткое время». Поэтому после того как назначенное время подошло, Умид таки уехал домой, и мы целую неделю ждали его возвращения. Прошел месяц. Отец Умида позвонил неожиданно и спросил, нет ли у нас каких-нибудь знакомых в местной милиции. «Конечно, нет», — сказала мама. Через неделю Умид пришел, спасенный и радостный, и сказал, что готов приняться за работу «хоть сегодня». Еще он рассказывал о том, что у него нет больше мобильного телефона, потому что он имеет привычку разбивать их, когда сердится. А за последнее время он сердился очень часто.

— Как твоя жена? — спросила мама.

— Какая жена? — улыбался Умид.

— Невеста, — уточнила мама.

— У меня — невеста? — с искренним удивлением спросил Умид, на чем вопросы закончились.

Пол на даче Умид принялся стелить с тем же энтузиазмом, с каким делал нашу квартиру, рассказывал о невесте, помогал моей подруге в течение трех лет строить дом. Сначала он работал два дня, потом исчезал на неделю, а потом вновь появлялся с той же улыбкой, ящиком мороженого, коробкой конфет, после чего часами рассказывал о том, сколько миллионов он выиграл вчера в казино, как его пригласил работать к себе главный мафиози города и что деньги ему обычно дают исключительно в валюте и пачками суют по карманам. Еще он рассказывал про два «ствола», «пушку», роллс-ройсы и бас-гитару английского рок-музыканта, которая была у него на тайной квартире в Петербурге. Самое удивительное было то, что каждый, к кому Умид попадал, не уставал от этих историй и слушал их часами, не отрывая глаз от его красивого лица. Пообещав друг другу, что завтра мы укажем Умиду на дверь, мы каждый раз в течение двух дней не могли с ним расстаться, а потом вновь и вновь ждали неделями его прекрасного возвращения.

На этот раз Умид все-таки закончил работу и выдвинул счет, который значительно превышал зарплату директора лондонского банка. Мама искренно и страстно доказывала ему, что это не совсем та сумма, на которую мы рассчитывали, а Умид трогательно обижался, плакал, а потом снова и очень серьезно объяснял нам, что «только он мог сделать все так хорошо» и только он «берет так дешево», а мама моя ему давно «как мать родная». Осознав тот факт, что мы уже действительно относимся к Умиду как к близкому родственнику по причине того, что, во‑первых, он живет у нас в общей сложности года два, а во‑вторых, без причин вообще, мы в конце концов нашли компромисс.

Когда через два месяца мама случайно угодила в открытый погреб, построенный Умидом прямо у порога, в самом неподходящем месте, и чудом осталась жива, уже после всех больниц и медосмотров наш добрый русский сосед, восхищаясь героизмом мамы, сказал: «Вы — просто герой!» Мама со свойственным ей юмором еще раз рассказала ему про Умида и таинственно заключила: «Да нет, мой дорогой! Я на Востоке зовусь просто — женщина!»