ХВАЛИТЬ НЕЛЬЗЯ РУГАТЬ

Карина Добротворская. Кто-нибудь видел мою девчонку? 100 писем к Сереже. Редакция Елены Шубиной

М.: АСТ, 2014.

Карина Добротворская написала 100-серийную мелодраму о жизни, любви и боли. Книгу нежную — и граничащую с пошлостью, откровенную — и грозящую скатиться в дурновкусие.

Совершенно не высоколобый, лишенный стилистических изысков, этот большой роман о большом человеке разделен на крохотные главки, дополнен цветной вклейкой и умещается в два дня — от него, что называется, невозможно оторваться. Такие романы рассчитаны не на интеллектуалов, но на тех, кто входит в «самый широкий круг читателей». Возникает первое противоречие: книга написана трогательно, очень по-женски, в духе дамских романов, — но при этом про элиту, регулярно высмеивающую простые радости жизни и не устающую рассказывать про квартиру с видом на Эйфелеву башню.

Второе противоречие: и интеллигенция заинтересована в этой книге. Кроме того, что Добротворская сама по себе сверхуспешная женщина, главное лицо русского качественного глянца, редактор, перешедший из подразделения издательского дома «Condė Nast Russia» в «Condė Nast International», она пишет о своем первом муже Сергее Добротворском, киноведе и критике, тесно сотрудничавшем с журналом «Сеанс», и добавляет в эти письма замечания, из которых можно было бы составить «Краткий курс хорошего кино». От насыщенного содержания начинает отставать стиль: его отличает не только языковое однообразие, переходящее из главы в главу, но и однообразие композиционное: каждое письмо заканчивается на одной и той же ноте, которая почти сразу становится невыносимой: «А в постели между нами и вовсе не было разницы в росте», «И даже ты меня так больше не трогал», «И я рассказала ему о тебе — в первую же ночь».

Третье противоречие — фактического характера. Начав писать эти письма для себя, «в стол», Добротворская вскоре получает предложение их опубликовать. Личная история превращается в публичную, причем в процессе написания, — смелость в таком случае грозит утратой откровенности и моделированием позы. В какой-то момент книга и вовсе начинает «диктовать жизнь»: параллельно с разрушением связи между Добротворскими гибнет и новая влюбленность героини — а может быть, так совершается «подгонка под ответ».

Добротворская ставит под сомнение критерий нормы. Она пишет очень неоднородную книгу — и, кажется, в этом и есть ее искренность. «Мне не нужна твоя вера, мне нужна твоя правда!» — многократно повторяет Сергей Добротворский в этих письмах. По сути, они являются собранием записей, обращенных к любимому человеку — и в никуда. Без жалости вспоминать о неприглядных поступках, о неоднозначном поведении и рассказывать об этом в пустоту, в которой кроются тысячи людей, и о них не известно ничего, в том числе — смогут ли они оценить такую искренность; тут есть смысл говорить не о писательской, а о человеческой репутации. Перемешивая взаимоисключающие критерии — отвратительное и умилительное, общественное и частное, статусное и обыденное, — Добротворская добивается эффекта «раздрая»: книга, с одной стороны, очень нравится, с другой стороны — очень не нравится.

Рассуждая об «эксгибиционизме фейсбука, инстаграма и ютьюба», автор отмечает: сейчас, если жизнь не отражена в фотках, чекинах, лайках, то ее как будто не существует; кажется, что приметы социальных медиа могут изменить настоящее и иногда даже переписать прошлое. А на самом деле время еще никому не удавалось повернуть вспять, и за каждым словом в этой книге читается: того, что произошло, нельзя стыдиться и пытаться перекроить.

Елена Васильева