ПОЭЗИЯ И ПРОЗА

Константин Комаров

* * *

Сомнений каменные глыбы,

свистя, уносятся в провал.

Так от укольчика иглы бы

мой палец недоумевал

в пустом медкабинете школьном,

белесом, словно молоко,

где мне сначала было больно,

а после — сладко и легко.

Я отходил довольно скоро

и вот уже не дую в ус —

меня не вышколила школа

и не переиначил вуз.

Но, сколько сердце ни мочалься

в потоках зыбкого труда,

дурак, не знающий матчасти,

не повзрослеет никогда.

Я был собой почти что с ясель

и утверждал на весь детсад,

что долг мой свят, что путь мой ясен,

что надо биться и дерзать.

И жизнь вспухала дрожжевая

сквозь дерн немого дележа,

и неизбежно заживала —

быстрее пальчика! — душа…

* * *

Столетняя, вечерняя

лежит в моей горсти,

что до столоверчения

способна довести,

голимая, дочерняя,

гости во мне, гости,

печаль моя заочная,

волосья серебря,

как скважина замочная,

гляди сама в себя.

Течет вода проточная

из глаз у сентября.

За окнами смеркается,

и, как бы впопыхах,

усталая смерть кается

пред смертью во грехах

и с вечностью смыкается

у Бога на руках.

* * *

Как по кочкам — по виденьям

тело прыгает в ночи,

повторяя поведенье

прогорающей свечи.

И ответственный механик

по раскраске белизны

пропускает с громыханьем

тени текстов через сны.

Кто рискнет его уволить

иль хотя бы уловить —

тем останется всего лишь

хрипло петь да жадно пить

ледяной настой болотный

(это не вискарь блатной),

и раскрашивать полотна

снулых дней плохою хной,

распыляя по квартирам

яви злой аэрозоль,

и вычерчивать пунктиром

по щеке сухой слезой

траектории безумий

и параболы хандры,

постепенно, как Везувий,

засыпая до поры.

* * *

Невольней, чем финал в новелле,

нежнее следа на лыжне,

наивней, чем порез на вене,

воды и воздуха нужней,

но надоевшая уже так

жизнь, цифру круглую ребря,

зажата в жестяных сюжетах,

в железных жестах ноября.

Лишь почерк — голоса предатель,

пока что выцветшим не стал,

копытом опыта придавлен

к обеззараженным листам.

И тот, кто кашель свой дискретный

на липовый не клеил мед,

как зверь, что выбрался из клетки,

уже обратно не пойдет.

И сказанное все на месте,

когда чернилами залит

закат в заре — слепой невесте, —

кипящим семенем сорит.

Но цирковому представленью

пора закончиться уже,

и враз, как в доме престарелых,

покой заселится в душе.

Так пусть случится в ноябре же

и стих — прямой, как Мажино,

переозвучит «но я брежу»

в прекрасное «я брежу, но…».