ИСТОРИЧЕСКИЕ ЧТЕНИЯ

А. А. ЛЮБИЩЕВ

ФРАНЦ Верфель. «Сорок дней Муса Дага»1 

(Franz Werfel. Die vierzig Tage des Musa Dagh. Berlin, 1955)

Этот роман австрийского писателя Ф. Верфеля2  изображает уголок трагедии армянского народа в Первую мировую войну, когда, казалось бы, «прогрессивное» младотурецкое правительство Энвер-паши и Талаата попыталось осуществить геноцид — полностью истребить армян в Турции. Мне говорил Геодакян,3  что из всех крупных языков этот роман не переведен только на два: русский и турецкий; фильм, сделанный на эту тему в США, был закуплен турецким правительством и уничтожен.

Обличительное значение этого романа огромно — и самое главное: «прогрессивные» противники Абдул Гамида оказались куда свирепее этого деспота. С другой стороны, изложение покоится, видимо, на основательном знании дела. Верфель как будто был руководителем комиссии помощи армянам, которая сделала много для спасения их.4  Картина Турции того времени дана превосходно и показано разнообразие течений.

Главный герой романа, Габриэл Багратян, богатый и культурный армянин, живший долгое время в Париже, где он получил образование, работал, женился на француженке и мог бы свободно сделаться французским гражданином. Но он не теряет связи с родиной и является лояльным турецким подданным, мечтающим вместе с эмигрантами-младотурками (до их прихода к власти) о свободной жизни всех народов Турции.5  Мнение младотурок о равноправии не было лицемерным: армяне получили равноправие и стали призываться в армию; их даже снабдили оружием на случай возможных армянских погромов, но потом оружие отобрали; часть его удалось, однако, спрятать и воспользоваться этим для организации сопротивления Муса Дага.

Лояльность Багратяна идет так далеко, что он участвует как офицер турецкой армии в Балканской войне, даже получает отличия. Приехав в современную Сирию (недалеко от Алеппо) для получения наследства, он остается там в связи с начавшейся Первой мировой войной; жена и сын остаются с ним, он ожидает призыва, но его не призывают. Выясняется, что в связи с деятельностью армянских националистов (видимо, Дашнакцутюн6) турки решили истребить всех армян. И тогда Багратян организует оборону на горе Муса Даг и спасает там (вовремя подходят французские крейсера) большинство своих соотечественников, армян. Сам он гибнет вследствие личной трагедии — измены жены, не выдержавшей одиночества среди армян, считавших ее чужой, и гибели сына, считавшего себя армянином и геройски помогавшего обороне.

Само собой разумеется, что если бы все армяне оказались националистами или русофилами, геноцид все равно оставался бы преступлением, но далеко не все армяне были националистами, а армянские части спасли самого Энвера от русского плена после сражения при Сарыкамыше.7 Русофилы же среди армян вовсе не были влиятельны.

Диалог Лепсиуса и Энвер-паши и идеология младотурок

Центральный пункт, рисующий идеологию Энвера и других младотурок, проявляется в разговоре пастора Лепсиуса с Энвером. Изложение тем более убедительно, что автор исключительно объективен и не пытается изобразить своих противников как зверей. Но ведь Энвер — первый, открывший пyть подлинному геноциду — предшественник Гитлера, которого принято изображать ужасными чертами. По автору же: Энвер — очень красивый человек с почти детскими чертами, совсем не зверь и не сатана, а симпатичный на взгляд. Он выступает как союзник Германии, но это потому, что его страна уже ввязалась в войну на стороне Германии, сам же он был сторонник Франции в Комитете и долго сопротивлялся тому, чтобы Турция выступила на стороне Германии, а не Франции; вероятно, он и образование, как большинство младотурок, получил во Франции.

С другой стороны, и пастор Лепсиус (словами которого, очевидно, говорит автор романа) вовсе не представитель радикальных интернациональных социалистических кругов. Это настоящий немец, выступающий от имени немецкого общества ориенталистов, председателем которого он является. Он полностью на стороне Германии и считает, что Германия, его собственный народ, сейчас борется за свою жизнь (а мы знаем, что тут он ошибся: разбитая Германия не исчезла).

Антагонизм Энвера и Лепсиуса здесь — не антагонизм политических и социальных антиподов, а антагонизм людей, которые во многом сходны. И Лепсиус спорит с Энвером, не исходя из каких-то новых принципов, он исходит из собственной программы младотурок, провозглашающих прогресс против Абдул Гамида, против деспотизма, за свободу равноправия наций, в частности, армян. Но результат получился такой, что сейчас Лепсиус, который еще в старые времена принимал деятельное участие в помощи армянам, вспоминает Абдул Гамида: после армянских погромов тот разрешил Лепсиусу организовать помощь армянам и посетить наиболее пострадавшие районы. Энвер же категорически отказывается, говоря, что это — вмешательство во внутренние дела страны.

И сейчас возникает вопрос: в чем же дело? Изменились ли младотурки под влиянием внешних обстоятельств, или же целиком были с самого начала лицемерами, или же, наконец, их подлинная программа была ими самими сначала не вполне осознана? Энвер пытается во многом их оправдать и утверждает, что Турция находится в худшем положении, чем Германия.

Не надо забывать, что конфликт великих держав в Первую мировую войну был обоюдосторонним. Одержали верх воинственные партии как в Германии, так и во Франции (реваншисты) и России. В Турции же такого конфликта не было. Турция сама встала на военный путь, и отсутствие двухстороннего конфликта показывает, что страна выбирала, на какую сторону встать, для своей выгоды. Правда, до Первой мировой войны Турция вела Балканскую войну, приведшую ее к поражению, и участие в Первой мировой есть до известной степени реванш (хотя главный противник ее в Балканской войне, Болгария, в Первой мировой войне не была противником Турции). Верно, что Первая мировая война кончилась страшным поражением Турции — ее распадом, но вина в этом не противников и не внутренних врагов (армян), а того духа национализма, который и арабов заставил отказаться от связи с Турцией и привел к созданию ряда независимых арабских государств. Энвер все время упрекает армян в измене. Известное количество армян, конечно, были противниками Турции с самого начала, некоторые армяне приветствовали вторжение русских, так как им было особенно плохо в прифронтовой обстановке, но большинство их было совершенно в этом неповинно, на что резонно указывает Лепсиус.

А во-вторых, является ли стремление к независимости преступлением? Именно прогрессивные страны, Англия, Франция и СССР, признавали в свое время право меньшинств на самоопределение, и сам Энвер не пытался истребить арабов за их, впоследствии осуществленное, стремление к независимости. Вот и получается, что большей частью мнимая измена армян и ссылки на трудности войны есть лишь предлог к геноциду.

Энвер является подлинным предтечей Гитлера, когда говорит, что и немцы могли бы от своих внутренних врагов (франко-эльзасцы, социал-демократы, поляки, евреи) освободиться любыми средствами. Ясно проявляется и юдофобство Энвера (который является прообразом не только Гитлера, но и Абдель Насера,8 что, впрочем, одно и то же); по Энверу, евреи всегда фанатически стоят на стороне меньшинства: с моей точки зрения, это похвала, а не осуждение.

И несмотря на европейский лоск, истинного европеизма, понимаемого в смысле гуманизма, либерализма культуры, у Энвера нет; он продолжает быть в душе чистым милитаристом, империалистом. Он мечтает создать из Турции подобие Германии, он презирает интеллигенцию и вспоминает военную славу старой Турции. Он фантазирует о численности турок — Лепсиус верно замечает, что тут влияет наркотик национализма, и, не сдержавшись, Энвер прямо заявляет, что не может быть мира между человеком и чумной бациллой, считая, очевидно, что Турция — человек, а армяне — чумная бацилла.

Но если использовать это сравнение, то скорее можно считать турок бациллами, а армян — людьми. Германию же — комбинацией того и другого. Роль армян в Турции и других местах вполне мирная и культурная. Энвер же вспоминает только о старой военной истории Турции, большого вклада в культуру не давшей. Германия же приобрела свое значение прежде всего не как страшная военная держава, а как страна, давшая (в период своего политического ничтожества) первоклассные фигуры во всех отраслях культуры (то же, примерно, и Италия).

И Гитлер, и Муссолини — подлинные изменники великому духу своих народов. Энвер в данном случае не является изменником, так как он продолжает турецкую традицию, но такая верность — хуже измены, так как он приобщился к европейскому духу, а усвоил от него — отказ от магометанства и возвеличение солдафонства. Европейский лоск был истинно поверхностным лоском, который стерся очень быстро.

Энвер пытается ссылаться на то, что во всех государствах граждане, работающие во вред государству, подлежат строгости закона и потому турецкое правительство действует вполне правомерно. Но в культурных государствах: 1) стремление к автономии и даже независимости меньшинства не преследуется; 2) недовольным гражданам не запрещается эмигрировать; 3) имеется только личная ответственность лиц, работающих явно во вред, а не круговая порука. Армяне в целом не повинны в государственной измене. И предложение распределить средства для армян без всякого контроля со стороны иностранцев и уверение им Лепсиуса, что турецкое правительство не будет предпринимать ненужных жестокостей, являются чистым лицемерием, так как Энвер вполне солидарен с «радикальным» решением «экономического вопроса» в духе будущего Гитлера.

Лепсиус уходит от Энвера в полном отчаянии и осуждает себя в том, что он апеллировал к чувству справедливости, а не к разуму, но этот самоупрек совершенно неправилен. Лепсиус приводит яркие данные об огромной экономиче­ской и культурной роли армян, но все это Энвер игнорирует. Лепсиус мог бы привести данные о печальных последствиях изгнания (не истребления) евреев и мавров из Испании.

Сейчас читаю «Персидские письма» Монтескье; в письме 35 (стр. 166—167) автор письма перс Уэбек пишет, что был проект изгнания всех армян из Персии (отказавшихся принять магометанство), но, по мнению Уэбека, к счастью для Персии, этот проект был отвергнут, так как тогда бы экономика страны сильно пострадала. Уэбек ссылается на то, что из Персии когда-то были изгнаны гвебры — к большому урону для страны.

Любопытно, что по справочнику «Зарубежные страны» из всех стран Азии и Африки армяне не упоминаются ни для Ирана, ни для Ирака, а указаны только для Сирии, Ливана, Турции; несмотря на старания Энвера, армяне все же уцелели в Турции.9  Энвер вполне правильно указывает, что в политике дело решается чувством, а не разумом. Вернее, разум обыкновенно выступает в случае сильного поражения, не сулящего никаких перспектив на реванш. Победа, в особенности решительная и легкая, приводит к головокружению. У Энвера головокружение от его победы над режимом Абдул Гамида.

Убежденная речь Энвера в защиту своей ужасной идеологии вызвала у христианина Лепсиуса чувство, что мудрость всегда торжествовала над Христом, в частности потому, что в ряде случаев христианство выступало против отечества, против патриотизма. Лепсиус совмещает в себе антиномию патриотического немца, страдающего за свой народ, и интернационалиста, защищающего армян. Мало того, он прямо заявляет Энверу, что если правители его страны будут действовать противозаконно и бесчеловечно, то он покинет Германию и уедет в Америку, что вызывает сожаление Энвера, так как это было бы несчастьем для Германии.

Практика истории показывает, что религиозные люди всегда ставили свою религию выше отечества и в случае религиозного преследования эмигрировали (пуритане, гугеноты и т. д.), становясь гражданами другой страны, нередко враждебной их прежнему отечеству. Сейчас вопрос ставится иначе: может ли человек перейти на сторону врага? Наши отвечают: может, если, как было в Германии, правительство фашистское воюет против страны социализма. Но наша страна все более скатывается в сторону фашизма: значит, и ей можно изменить? Но ведь трудно найти государство (если только возможно), которое не в чем было бы упрекнуть. Каков же критерий наихудших стран, которые не имеют права на патриотизм своих граждан?

Верфель хорошо характеризует Энвера не как какого-то злодея, а как выразителя почти невинной наивности полного безбожия. Это и есть характеристика отвратительнейших представителей современности: Энвера, Сталина, Гитлера, Мао Цзедуна и (в самых страшных высказываниях) Ленина. И в этом заключается отчасти тот антагонизм между верой и разумом, иначе — разумом и чванством, на который многие напирают.

Старое мнение: истинная этика покоится на разуме (Сократ, Платон). Ему возражают: холодный разум лишен всякой морали; атомная бомба — продукт разума, но она ужасна. Ужасен не чистый разум, а несовершенный разум, разум, подкрепленный и подкрепляемый неосознанным чувством, плохой и слепой верой, и в особенности тогда, когда чисто эмоциональные истоки плохой веры, подлинного суеверия не осознаются и потому люди думают, как наши марксисты, что они целиком базируются на науке, разуме. То же и социал-дарвинисты, которые также базируются на плохой науке, дарвинизме.

И вот, пожалуй, можно перечислить иррациональные, эмоциональные, метафизические основы различных социальных и политических учений:
1) фидеизм: основан на религии, т. е. на внушении какого-то сверхъестественного существа, 2) этатизм — обожествление государства (особенно Рим, Муссолини), 3) национализм — примат нации, 4) расизм — учение о высшей расе, 5) классовый расизм или «классизм» (новое слово), учение о классовой борьбе как основной движущей силе истории.

Самое жестокое учение, конечно, расизм. Фидеизм допускает примирение через отказ от веры или эмиграцию. Этатизм равнодушен к религии и национальности (Римская империя, современная Турция по конституции: в этом прогресс Кемаля Ататюрка по сравнению с Энвером, сейчас Турция этатистская, а не расистская республика). Национализм целиком основан на признании себя членом данной нации (в старой Германии поляки, французы, гугеноты и другие делались через принятие немецкого языка и признание себя немцем полноправными гражданами). Классизм жесток в период борьбы, но по устранении классов (а не индивидов) жестокость должна исчезнуть.

И только расизм успокаивается лишь тогда, когда полностью истребит (путь ассимиляции исключается) «низшую» расу, «чумную бациллу», по выражению Энвера. Вот почему расизм Энвера, когда он полностью проявился, оказался гораздо хуже фидеизма Абдул Гамида, а расизм Гитлера неизмеримо хуже национализма пруссачества. И расизм является наиболее страшной идеологией потому, что он очень легко усваивается и приводит к самомнению представителей «высшей расы»; он покоится как будто на «научных» основаниях и потому всего легче усваивается полуинтеллигенцией.

Верфель хорошо указывает, что полностью поддерживала армянскую политику Энвера городская интеллигенция весьма невысокого уровня (читала газеты, знала несколько иностранных слов, видала не только старинные игры теней, но и пару французских комедий, слыхала имена Бисмарка и Сары Бернар), а что низшие представители городского и деревенского населения не только не питали враждебных чувств к армянам, но даже им сочувствовали, заступались за них, помогали им и говорили представителям власти: «Оставь их у нас! Они не знают истинной веры, но они хорошие люди. Они наши братья».

И при погроме сын чиновника подводил (в противоположность курдам, которые просто грабили лавки) политическое основание под свои действия: «Ты ростовщик и кровопийца! Все армянские свиньи — кровопийцы! Вы гяуры и виноваты в несчастьях нашего народа». Но ведь и Фаррер в романе «Человек, который убил»10  склонен так же рассматривать армян, и наш Гоголь в «Тарасе Бульбе» чрезвычайно гиперболизирует вредное значение Янкеля. Мнимо рациональное обоснование расизма устраняет все этические нормы и, отвечая многим низменным сторонам человеческой природы, может длиться очень долго.11

Патриотизм, война и моральный выбор

Комментарии к разговору Лепсиуса с видным немецким тайным советником, отражавшим тогдашнюю официальную идеологию Германии.

Для разговора у них как будто общая платформа — оба германские патриоты. Лепсиус считает, что Германия ведет войну с чистой совестью, но успех войны зависит от чистой совести немецких христиан, и поэтому должны соблюдаться христианские нормы; тайный советник принципиально против этого не возражает, полагая, что в политических отношениях доvлжно учитывать моральную сторону.

Но Лепсиус делает вывод, что немцы должны знать из своей печати об ужасах, творимых турками по отношению к армянам. Тайный советник ссылается на то, что они постоянно делают представления турецкому правительству, что немецкие консулы спасают много армян, но их за это травят в английской печати. Но советник считает совершенно наивным предложение Лепсиуса, что Германия должна угрожать Турции лишить ее своей военной помощи, поскольку такой угрозой Германия может подтолкнуть Турцию перейти на сторону Антанты. Германия не может пойти на самоубийство, и, по мнению тайного советника, Англия тогда была бы вполне равнодушна к гибели армян.

Лепсиус настаивает на поиске средств для спасения армян. Но в разговоре тайный советник обнаруживает, что все его рассуждения о морали и сочувствии армянам — чистое лицемерие, и из дальнейшего выглядывает звериное лицо прообраза Гитлера. В первую очередь — государственные соображения, а затем ссылка на Ницше: падающего толкни, ссылка на неудачную географию армян, необходимость из государственных соображений ликвидировать беспокойные меньшинства. На это «плохой политик» (как сам себя называл Лепсиус) умело возражает — неизвестно, кто еще окажется падающим или толкающим, ведь Германия сама меньшинство в окружении государств, и ее география тоже не очень удачна.

Но тут тайный советник, вместо того чтобы разобраться по существу, говорит о долге немцев помнить о потоках немецкой крови и смотреть на положение армян только с этой точки зрения. Пастор говорит, что власть политиков должна быть передана в руки истинных христиан — в ответ на лицемерную цитату о воздаянии цезарю цезарева. На упрек тайного советника в изложении пастором католических мыслей тот отвечает, что церковь не должна делить власть ни с какой светской властью.

Разумеется, тайный советник на это приводит обычную ссылку на инквизицию. Лепсиус не может считаться ни с какими государственными соображениями и заявляет, что будет продолжать свою пропаганду — свое призвание. Тайный советник намекает, что власти уже давно недовольны деятельностью Лепсиуса и намереваются эту деятельность прекратить. Вот краткая схема разговора, которую многие истолковывают как конфликт чистого рационалиста, германского руководителя с представителем наивного религиозного чувства пастором Лепсиусом, «плохим наивным политиком».

Так ли «рационален» тайный советник и так ли наивен и непрактичен пастор?

«Рациональные» доводы тайного советника сводятся к следующему: 1) Германия борется за свое существование; 2) в этой борьбе ей приходится не разбираться ни в средствах, ни в союзниках, и не ссориться с союзниками; 3) в этой борьбе можно расправляться с опасными или неудобными меньшинствами; 4) должно соблюдать «единство» народа и потому всякое разномыслие надо пресекать. Так ли практичны эти положения?

Несмотря на все усилия и даже на выход России из войны, Германия и Турция потерпели сокрушительное поражение, но не «перестали существовать»; и даже сейчас, после второго поражения милитаристской Германии, герман­ские государства не исчезли, развиваются, и есть все основания думать, что, несмотря на протест милитаристского СССР, Польши и др., они будут восстановлены и потери их территориальные будут относительно невелики. Австро-Венгрия, конечно, не будет восстановлена, ведь в этом государстве немцы были меньшинством по отношению к славянам и, согласно взглядам тайного советника, славяне могли бы расправиться с меньшинством. Эта расправа в известном смысле была (выселение немцев из Чехии), но не носила того ужасного характера, как геноцид в отношении армян и евреев. В конфликте Германии с Россией (главные антагонисты) и их союзников, как правильно говорил в свое время Ленин (большевики сейчас от этого отказались, и во всех войнах, какие вела Германия в 1870—1871-м, в Первой и Второй мировых войнах — она считается безусловно виноватой), обе стороны были виноваты: Франция искала реванша, Россия — поднятия престижа правительства популярной защитой славян, Англия — предупреждения нападения Германии, Германия и Австрия — не желали мириться со справедливым стремлением к отделению и свободе славянских народов.

Сказать, которая сторона была более виновата, очень трудно, и потому нельзя было подвергнуть осуждению ни русских, ни немцев, защищавших свое отечество. Но программы, выдвинутые сторонами, отличались по своей идейной высоте. Не зря многие прогрессивные писатели, например, Уэллс, видели все зло в германском милитаризме и полагали, что эта война будет последней. Книга Уэллса так и озаглавлена: «Война, которая окончит войны» («The war that will end war»). И войну называли «Евро-Ницшеанской» — т. е., с одной стороны, воевали во имя моральных принципов, а с другой — во имя ницшеанского полного отрицания морали, во имя торжества «сверхчеловека». Если ницшеанский элемент в скрытом состоянии был на обеих сторонах, то на германской стороне он почти не скрывался и впоследствии стал совсем открытым при Гитлере. Это-то и давало идейную основу лозунгу «борьбы до конца» и требованию полной капитуляции противника. А «единодушие» немцев толковалось не в смысле готовности защищать свое отечество (что вполне законно), а в смысле разделения ницшеанских принципов, что в отношении всех немцев было несправедливо. Но несомненно, что ницшеанство в Германии было особо сильно.

Поэтому если бы германское правительство последовало советам «плохого политика» Лепсиуса, который, исходя из христианских соображений, рекомендовал решительно протестовать против варварской политики Турции и требовал возможности свободно говорить об этом в Германии, то, может быть, это привело бы даже к отпадению Турции, но вместе с тем — и к ослаблению идейного протеста против Германии, так как «антиницшеанство» было бы подорвано в корне.

Всякий ли союзник приносит пользу? Вступление Румынии в Первую мировую войну привело, в силу слабой военной подготовки, к ее полному военному разгрому. Макензен вышел во фланг Брусилову и сорвал успешно начатое наступление последнего; лучше бы, если бы Румыния оставалась нейтральной (это, конечно, было бы полезней и для Италии).

Наконец, принес ли вред союзникам выход революционной России в Первой мировой войне? Как будто против арифметики. Все союзники вместе с трудом сдерживали немецкие войска. Вышел из строя самый мощный союзник — Россия, что вызвало вопли об измене и проч. А результат: безоговорочная капитуляция Германии, хотя на немецкой земле не было ни одного вражеского солдата: случай беспрецедентный, кажется, в мировой истории. Какая причина? Переменилась идейная сторона войны. Пока была жива царская Россия, она внушала ужас немцам, но она исчезла, началось братание, гражданская война в России; восточного ужаса уже не было. И, как мне говорили немецкие солдаты — саксонцы в Гомеле, — начались брожения: зачем воевать, нашему существованию ничего не угрожает, и германская армия в полной боевой готовности капитулировала перед западными союзниками, которые немцам ужаса не внушали.

Вторая мировая война полностью подтвердила это толкование. Гитлер пришел к власти как идейный вождь против нового восточного, еще более кошмарного ужаса. И с этим восточным ужасом немцы боролись до конца, до взятия Берлина. С западными ужасами они такого энтузиазма не проявляли. Поэтому эти положения (аггравация опасности, неразборчивость в средствах, ликвидация меньшинств, стремление к единомыслию) совсем не так рациональны и практичны, как думал тайный советник. Поэтому, если бы Германия послушалась совета Лепсиуса, ее положение не ухудшилось бы, а упрочилось, и стремление не вести войну до конца, а идти на переговоры (у нас крайне правые круги, германофилы, в Англии — лорд Лендоун и во Франции — Петен) усилилось бы, а не ослабло.

На самом деле позиции подобных тайных советников за период Вильгельма II и Гитлера основаны вовсе не на разуме, а на определенных, чисто эмоциональных постулатах. «Германия превыше всего», превосходство немецкой нации, расизм и т. д. — вовсе не новые постулаты. Наиболее разумную политику вела и ведет Англия, а не Германия. «Единодушия» там не добивались; Гладстон оспаривал внешнюю политику Дизраэли и защищал Россию, Ллойд Джордж выступал против англо-бурской войны, в самый ее разгар; во время Первой мировой войны открыто выступали против всеобщей воинской повинности.12 Сейчас империя Великобритания почти полностью развалилась и превратилась в свободное содружество; экономически Англия, конечно, потерпела, но зато сохранила много жизней, а англосаксы в целом — первая нация по культуре, и старая, мощная английская империя восстановится, но уже безо всякого империализма. В этом мощном англосаксонском конгломерате были депортации: кажется, около 100 тысяч американцев японского происхождения были высланы с берегов Тихого океана в последнюю войну, но это было сделано по возможности гуманно и не имело ничего общего с геноцидом. Англия руководилась исключительно соображениями разума, но не забудем, что один из первых лидеров истинного либерализма Гладстон был глубоко религиозным человеком.

Истинные мусульмане и их отношение к трагедии

Разочаровавшись в возможности получить себе поддержку в официальных немецких сферах, Лепсиус обратился к своему знакомому врачу, турку Незими Бею, который ввел его в дервишеский круг, орден «Херценслибе» (похитители сердца). По Незими, дервишеские ордена нельзя сравнивать с католиче­ским монашеством, так как они не отрекаются от мира и не затворяются в монастырях (но этими признаками отличается как раз орден иезуитов). Во главе ордена стоял шейх Ахмед. Лепсиус присутствовал на особом, что-то вроде таинства, обряде «зикр» (по-моему, нечто вроде радения), который произвел на него скорее отрицательное впечатление, а потом имел длительную беседу.

Незими отрицает, что большинство нации идет за правительством, но сам при этом проявляет черты расизма. Он считает, что за Энвером и Талаатом идет не османская раса, как думают, а македонское расовое рагу со всего Балкан­ского полуострова. По мнению Незими, настоящие турки еще резче осуждают армянские депортации, чем Лепсиус. Так как Незими и орден Ахмеда — открытые противники нового режима, то можно было бы думать, что решительные противники нового младотурецкого режима, истинные мусульмане, являются вместе с тем и защитниками армян и других меньшинств.

Однако, во-первых, мы видим, что и Незими не чужда нелепая расистская идеология. О какой чистой османской расе можно говорить, когда в период могущества Турции гаремы высокопоставленных лиц систематически пополнялись пленницами самых разнообразных наций. С моей точки зрения, гетерозиготность полезна, но она полезна и для «османской» расы, и для «балканского» рагу. Все дело в идеологии, и мы видим, что у образованного врача Незими с идеологией вовсе не благополучно. Причем далеко не все истинные магометане и противники правительства — защитники армян. Два крупнейших ордена, мехлеви и рифаи, ненавидя правительство, сочувствуют ему в деле истребления армян. Защитниками армян являются самые разнообразные представители турецкого населения, а сам Лепсиус, как оказывается, недостаточно знал ислам, разделяя ошибку людей, мало знакомящихся с идеологией противника.

О самых лучших защитниках армян из ордена Ахмеда я скажу после, а теперь укажу, что кроме этого ордена в защиту армян выступали разнообразные люди, и организации, и части населения. Перечислим их: 1) глава немецкой военной организации в Турции фон дер Гольц-паша, который дал возможность турецкому офицеру посетить депортационные лагеря; этот турецкий офицер организовал спасение тысяч сирот-армян, переданных арабским и турецким семьям, но такая помощь мало чем отличается от той помощи, которую оказывали старые турки, забирая христианских мальчиков в янычары; 2) шейх-уль-ислам, давший члену ордена Ахмеда, Берекету, мандат на оказание помощи армянам; 3) сам султан Мех­мед V13 (очевидно, правивший после свержения султана Абдул Гамида), давший мандат Берекету, чтобы все его подданные не чинили ему препятствий; 4) я уже указывал, что простые турки деревень и городов имели, как правило, вполне дружеские чувства к армянам. Они оказывали помощь армянам депортационных колонн, даже с большой опасностью, и в романе показан добрый туркмен, который, распознав в Стефане армянина и добившись у него признания, не изменил своего отношения к нему и помог тайно, выдавая последнего за родственника, дойти почти до Муса Дага; 5) наконец, действительно, немецкие консулы (не говоря уж об американском) всячески помогали, как могли, армянам.

Значит, от низов населения до самой верхушки были противники зверской политики Энвера, и возможно, что они составляли если не большинство, то очень значительное меньшинство. Почему же они были бессильны бороться с Энвером? Потому, что группа младотурок была сплочена, апеллировала к старым турецким мыслям о турецком могуществе и к опасности Турции, а противники их были разоружены и в известной степени подчинялись патриотической идеологии, так как Турция находилась в войне.

История повторилась у нас во времена Сталина и в Германии при Гитлере. Оба, конечно, перещеголяли Энвера и Талаата, так как зверски боролись не только с теми, которых имели основания считать врагами (классовые враги и проч.), но Сталин расправился и со своими единомышленниками: ведь 2/3 членов съезда партии и ЦК было им уничтожено. А гипноз внешней опасности, нежелание нарушать «единство» и были причиной тому, что многие гуманные и смелые члены партии не только терпели зверства Сталина, но и сами шли, как бараны, на бойню, не решаясь организовать сопротивление. А затем магическая победа как будто замазала все кошмары Сталина.

(С Энвером оказалось хуже. Из Энциклопедического словаря в трех томах (изд. 1953 г.) я узнал, что Энвер-паша (1881—1922), фактический диктатор Турции в Первую мировую войну 1914—1918 гг., после поражения в 1918 г. бежал из Турции, в Средней Азии руководил басмачами и был убит в 1922 г. отрядами Красной Армии. Так что он возмездие за свои грехи до известной степени получил. В том же словаре про Абдул Гамида II (1842—1918) сказано: турецкий султан (1876—1909), организатор армянских погромов, Ленин назвал его турецким Николаем II.)

Посмотрим, что же представляет собой орден шейха Ахмеда, наиболее гуманная часть мусульманства, орден, которому Лепсиус передал деньги для помощи армянам — эти деньги Ага Берекет действительно использовал для помощи. Наиболее активно выступает старый тюрбедар14 из Бруссы (очень образованный человек с фанатичным лицом, беспощадный и к врагам, и к друзьям). Этот импозантный и образованный мусульманин, неплохой оратор и ненави­стник своего правительства, полностью возлагает вину за преследование армян на Европу, развратившую истинных турок.15  Отвечая на обвинения Лепсиусом турецкого правительства в армянских зверствах, тюрбедар становится фактическим защитником ненавистного ему правительства, так как он всю вину перекладывает на Европу.

Из разговоров выясняется (отчасти из ответов Лепсиуса): а) армянские погромы начались лишь после Берлинского конгресса, б) на этом конгрессе европейские державы потребовали реформ и в Турции, а армяне были европейскими коммивояжерами, в) Европа поддерживала новых антирелигиозных правителей, г) армяне как слуги Европы проводили эту политику, и потому армяне получают по заслугам, д) европейцы лицемерят, говоря о Христе, вся их религия — религия смерти, сама Европа — шлюха смерти, е) армяне тоже не овцы и истребляют (даже священники) попавших к ним турок, ж) европейцы клевещут на мусульман, обвиняя их в нетерпимости: если бы они были нетерпимы, то как могли бы сохраниться в течение столетий армяне в Турции? Сразу после завоевания Стамбула султан основал богатые патриархаты армян и греков, а в Испании мусульман топили в море и сжигали на кострах; не мусульмане посылают миссионеров в Европу, а европейцы в исламские страны; з) тюрбедар возмущен желанием Лепсиуса спасти осажденных на Муса Даге, так как он считает невозможным помогать предателям и ссылается на Магомета; и) в качестве резюме он целиком переносит вину с турок (т. е. с существующего правительства) на европейцев и единоверцев европейцев — армян. При такой абсолютной защите правоты турок кажется непонятным, что эта фигура входит в организацию Ахмеда и, по словам последнего, является одним из энергичнейших работников в пользу высылаемых армян. Возможно, что он лучше своих речей и очень резко выступил как турок лишь в виде антагониста немцу-пастору.

Антагонистом тюредару, наиболее гуманным и последовательным помощником армян является ближайший друг Ахмеда Ага Рифаат Берекет из Антиохии; его деятельность, как и деятельность пехотного турецкого офицера (капитана), может быть для них очень опасной; ему Лепсиус передает пятьсот фунтов для помощи армянам; он везет провиант на Муса Даг (правда, муку туда не пропускали, несмотря на наличие документов, мелочь пропустили, сахар, табак, кофе). Он, в отличие от тюрбедара, считает возможным помогать осажденным на Муса Даге и на упреки Мюлера (начальника стражи), что нельзя посылать провиант противникам падишаха, резонно отвечает, что младотурки сами выступили против него: революционеры никогда не должны ссылаться на подчинение законам. Великий постулат: революционеры могут ссылаться только на естественное право, но никогда на положительное.16 Основой естественного права может быть не только религия, но и наука (теория прибавочной стоимости по Марксу).

Какова же позиция главы ордена, шейха Ахмеда? Он говорит мало, иногда останавливает тюрбедара, одобряет Лепсиуса, произносит разные банальности о разнообразии творений Бога, что все по воле Аллаха. Правда, естественно возникает вопрос, если Аллах всемогущ, то почему он не окажет несколько больше помощи невинным армянам. Ахмед указывает, что вслед за словом «Аллах» всего больше в Коране упоминается слово «мир», что в десятой суре говорится о том, что прежде люди были едины, но не против воли Аллаха. Совершенно несомненно, что Ахмед, как и другие добрые мусульмане, извлекает из Корана наиболее гуманные мысли. Но в общем Ахмед практически присоединяется к тем обвинениям против армян и европейцев, которые высказаны тюрбедаром и молодым шейхом, сыном Ахмеда. Мол, национализм — это яд, который пришел из Европы, а прежде мирно жили вместе турки, арабы, курды, лазы и прочие, а сейчас даже арабы стали националистами и врагами турок, что национализм заполняет пустоту в сердце, если из него вытеснен Аллах.

Неудивительно, что в заключение Ахмед говорит, что истинные мусульмане слабы потому, что слуги Европы лишили народ его религии: это именно то, что злыми словами характеризовал тюрбедар. Опять Европа виновата. Ну, а что отвечает на все это Лепсиус? Он говорит о первородном грехе Адама как источнике зла, он не бросает упрека турецкой нации и, наконец, считает, что все различия созданы Богом для любви, так как без различия и напряжений не может быть и любви. Всё на Бога, выходит, никто не виноват или действительно виновата Европа, или агенты Европы, армяне!

Мусульманский мир, национализм и влияние Европы

Разберем всю аргументацию мусульман. Основное — армяне виноваты как агенты преступной Европы, и младотурки тоже вынесли яд национализма из Европы. Верно, что младотурки получили образование в Европе (видимо, преимущественно во Франции) и из Франции принесли антиисламский дух. И сейчас, после крушения младотурок и Энвера, из конституции Турции выкинуты слова «во имя Всемогущего Бога», республика объявлена светской. Видимо, на этот же путь встал из арабских государств и современный Египет. Верно, что национализм и этатизм были чужды старым исламским государствам, покоившимся на религиозной фидеистской основе. Но значит ли это, что Энвер целиком встал на европейскую идеологию и что эта идеология противна ислам­ской, в частности турецкой?

Идеология Европы не едина, и каждый берет из нее то, что ему нравится. Например, Ганди тоже получил европейское образование, но он заимствовал гуманные идеи Рескина, Гладстона, нашего Л. Толстого и возглавил течение гандизма, у которого и Европе можно многому поучиться. Он покончил с догматизмом, изоляционизмом (классическим кастовым строем и проч.) и везде оказался сочувственно воспринимаемым передовыми европейцами и американцами.

Можно ли сказать, что национализм привнесен в мусульманский мир европейцами и их клевретами, что, в частности, арабский национализм возник под влиянием Европы? Это обвинение решительно необоснованно. Видимо, тюрбедар, несмотря на свою образованность, забыл о махдистском движении в Судане, где местные арабские племена, во главе с Махди, предприняли успешное восстание против властвовавших над ними турок. Махдисты никакой Европой не возмущались17, а были правоверными мусульманами, что не помешало им восстать против турок. Истинные правоверные могли бы мечтать о восстановлении халифата в старом арабском смысле. Времена Арабского халифата были поразительным периодом необыкновенно быстрого политического и культурного роста мусульманской империи, занявшей по всем показателям первое место в мире.

Но единый халифат распался по внутренним причинам, без влияния Европы, а потому культура повсюду стала падать. Некоторое развитие культуры происходило в Средней Азии и у турок-сельджуков (Средняя Азия и Закавказье), но везде упало; турецкая же империя характеризуется исключительно милитаризмом. Ни Энвер, ни его противники не мечтают о восстановлении высокой мусульманской культуры времен Арабского халифата (или сельджуков), они связаны идейно лишь с турками-османами и называют себя османами, а Османская Турция возникла уже после распада Халифата (хотя халифаты сохранились) в конце XIII — начале XIV века, когда победило племя турок во главе с предводителем Османом, откуда и взялось название империи. Турок-османов, по данным 1953 г., было 19,7 миллиона. Из эмиратов в Западной Малой Азии и после завоеваний всей Малой Азии, большинства стран Балканского полуострова, Константинополя, Венгрии, Трансильвании, ряда стран в Африке, Месопотамии, Аравии, Крыма, Молдавии и пр. образовалась огромная империя. Власть была основана на угнетении и грабеже народов. Революция 1908 г. младотурок привела к участию Турции в войне 1914 г. После поражения Энвер и младотурки потеряли значение. В 1923 г. — революция Кемаля Ататюрка.

Во Второй мировой войне Турция снабжала фашистскую Германию сырьем, вела переговоры о вступлении в войну на стороне Германии, но после того, как выяснилось, что Германия терпит поражение, Турция 25 февраля 1945 г. объявила ей войну. Все время новая Турция тяготела к Германии, политически одному из наиболее отсталых государств Западной Европы, а не к Франции или Англии. Поэтому то обстоятельство, что Турция стала на новый путь, — это следствие не влияния всей Европы, а избирательности новых турецких политиков, которые из мусульманских стран взяли за образец не великую араб­скую цивилизацию, ни даже более скромную цивилизацию турок-сельджуков, а чисто милитаристскую идеологию турок-османов, от которой не отказываются, как видно из романа, и сторонники шейха Ахмеда.

При господстве арабов мусульманские врачи были знамениты повсюду (вспомним Ибн Хакиа из «Иоланты»), а османы ничего не дали. Культура пришла в полный упадок, и турецкий народ в начале XX века жил в полной бедности, прибавим обилие болезней, многоженство, бесправие женщин, тиранию султанов. А ведь тюрбедар — хранитель могил турецких султанов, отнюдь не проводивших настоящую мусульманскую культуру. В исламе победили заведомо ретроградные течения, погубившие, в частности, Улугбека. Возражения тюрбедара против европейской культуры просто нелепы: он принципиально отрицает реформы, он хочет жить в мире и с Богом. По его мнению, главное следствие европейской культуры — ядовитые газы, которые как раз применили союзники Турции, немцы, и разрушение самолетами городов, по его же мнению, — ведение европейцами «трусливой собачьей войны». Ему, очевидно, нравится более примитивная война, когда подчас полностью истребляются целые города. По своей идеологии тюрбедар совсем недалек от Энвера, он тоже представитель старого османского милитаристского духа, а милитаристы особенно сильно чувствуют свое поражение, если оно происходит от «расы торговцев и прочих». Мы знаем, что и кавказские горцы ругались: «ты трус, ты раб, ты армянин», тем более турецкие милитаристы возненавидели армян за удары, полученные от них, а пресса — «гнилая совесть мира» — все это уси­лила.

В Европе же было много течений: одно атеистическое, которое, видимо, и использовал Энвер, и связанное с ним ницшеанство, которое овладело многими протестантами, в том числе и тайным советником. Гуманные же протестанты, как Лепсиус, уже были близки к католичеству, за что их упрекал тайный советник. Безбожный меч Энвера в его стремлении поразить армян поразил Аллаха и саму Турцию. Что же касается армян, то, как это ни странно, они в значительной мере сохранились и сейчас на территории Турции и ряда других стран (Сирия, Ливан). Своей программы Энвер не смог выполнить, но на свою память приобрел проклятия. Любопытно, что сейчас армяне сохранились там, где были наибольшие преследования, и в справочниках о них не упоминают там, где таких страшных преследований не было (Иран, Ирак, Египет). Поэтому теряют силу и остальные аргументы тюрбедара, приведенные выше: мол, вся беда случилась после Берлинского конгресса — когда Турции навязали реформы.

В книге Верфеля не говорится о других христианских народах, но ведь борьба с Турцией за освобождение христиан началась задолго до Берлинского конгресса и ужасов было немало с сербами, болгарами и проч. Правда, эти ужасы происходили периодически, в остальное время христиане не подвергались преследованиям, хотя не имели равноправия, не призывались на военную службу. Во время русско-турецких войн русское правительство вовсе не вмешивалось во внутренние дела Турции.

«Европейцы лицемерят, говоря о Христе и их религии, — это религия смерти». Конечно, лицемерия много, это и вызвало моральное оправдание атеизму, но Европа дала и гуманное отношение к пленным, и защиту нонкомбатантов, и протест против пыток и смертной казни (реализованный в ряде государств Европы), и многое другое, чего не было в Турции. И, сравнивая христианство с исламом, мы видим: необыкновенно быстрый всеобщий прогресс — военный, политический, культурный — ислама, а затем, через пару столетий, постепенный упадок без всяких признаков ренессанса, возрождение лишь на милитаристской почве. В христианстве — с его появлением наступает распад Римской империи, а потом медленное восстановление культуры, появление милитаризма, с которым, однако, в рамках христианства ведется ожесточенная борьба. Христианство — максималистская религия, ислам — минималистская, и в этом преимущество христианства.

Если бы мусульмане были нетерпимы, не сохранились бы христиане в исламских странах — другой довод тюрбедара. Но тогда надо сказать, что и царская Россия была вполне терпима к евреям, так как ни в одной стране в конце XIX века не было столько евреев, как в России, а в Норвегию, например, евреи долгое время вовсе не допускались (см. ее конституцию). Самой нетерпимой по такому критерию окажется из европейских стран Англия, так как она раньше других начала изгонять евреев, а сейчас там пятнадцать членов палаты лордов — евреи. Армяне сохранились потому, что турки в них нуждались, как и евреев многие страны терпели ввиду их экономической и культурной значимости (то же и в отношении к колдунам и ведьмам — и преследовали, и терпели, так как в них нуждались). Поэтому армян вообще, а в особенности бедных армян, которых тоже истребляли, никак винить нельзя. Но, конечно, армяне были заражены некоторыми предрассудками, усугублявшими их бедствия, и в показе этого проявляется превосходная объективность Верфеля: отношение к незаконнорожденной Сато, которое проявила даже школьная учительница; но, к чести Сато, она не перенесла ненависти на других. Она нашла удовлетворение, выдав тайну измены Джульетты, и так как супружеская неверность чрезвычайно осуждается армянами, Сато внезапно стала предметом сочувствия.18

Общее заключение

Интереснейшая книга Верфеля (один из самых интересных романов, которые я читал) приводит к той системе принципов, которая завещана во многом христианством и которая постепенно проникает в сознание передовых стран: 1) следование абсолютным принципам; отказ от них чаще всего используют мерзавцы, как, например, турки, которые считали спасение армян француз­ским вмешательством во внутренние дела Турции и нарушением международного права; 2) терпимость к инакомыслящим и меньшинствам; 3) стремление к синтезу религий с отказом от догматизма; 4) отказ от милитаризма и восхваления солдафонов; 5) борьба ненасильственными средствами. Все эти принципы в настоящее время продвигаются во всех прогрессивных странах.

Ульяновск, 14 августа 1968 г.

 3 Виген Артавазович Геодакян — биолог-эволюционист, автор эволюционно-кибернетической концепции полового диморфизма. Переписывался с Любищевым.

 4 В 1929 году Верфель путешествует по Сирии, посещает фабрику, где работают дети армян-беженцев, переживших резню 1915 года, здесь у него возникает замысел романа. По возвращении в Европу Верфель в течение трех лет работает и собирает материал в Вене в армянском религиозном центре.

 5 Младотурки — основанная в 1889 г. под девизом «единство и прогресс» партия, пришедшая, власти в Османской империи в 1908 г. В годы первой мировой войны выступала на стороне Германии, проводила политику пантюркизма и организовала геноцид армян. Правящий триумвират составили Энвер-паша, Талаат-паша и Джемаль-паша.

6 Дашнакцутюн — «Союз» — основанная в 1890 г. партия, поставившая своей целью с помощью европейских держав и царской России добиться автономии Западной Армении в составе Турции.

7 Сарыкамышская операция 9(22).12.1914—4(17).1.1915. В районе Сарыкамыша  (ныне Турция) русская Кавказская армия окружила и разгромила наступавшую 3-ю турецкую армию генерала Энвер-паши.

8 Гамаль Абдель Насер (1918—1970) — президент Египта с 1956 г. Основатель и с 1953 г. первый председатель Арабского Социалистического Союза. Основатель и руководитель организации «Свободные офицеры», подготовил и организовал военный переворот 23 июля 1952 г. Насер провел в стране ряд социально-экономических преобразований. Физически уничтожил коммунистическую партию. Несмотря на это, Н. С. Хрущев наградил его Звездой Героя Советского Союза.

 9 На 1999 год, согласно справочнику «Страны мира» (М., 1999), в Сирии среди 13,6 млн. человек армяне составляли 3%; в Турции среди населения в 63 млн. армян, которые связаны с армянской церковью, насчитывалось около 80 000 (0,13%) и около 2 млн. этнических армян, принявших ислам.

10 Клод Фаррер (1876—1957) — французский писатель, член Французской академии с 1935 года. Автор «колониальных романов». «Человек, который убил» (1907) в русском переводе есть в Собрании сочинений Фаррера 1926—1927 гг.

11 Это мнимо рациональное обоснование расизма до сих пор мешает признанию геноцида армян и в самой Турции, и в международном масштабе. Осенью 2000 г. Комитет палаты представителей США по международным отношениям принял резолюцию, официально подтверждающую факт массового истребления армян в Османской империи. В резолюции содержится призыв к президенту США признать факт армянского геноцида в 1915—1923 г. и провозгласить ежегодное поминовение всех погибших армян. Из текста резолюции: «Армянский геноцид замышлялся и проводился Оттоманской империей с 1915 по 1923 год, следствием чего была депортация 2 миллионов армян, из которых 1,5 миллиона мужчин, женщин и детей были убиты, а 500 тысяч, оставшихся в живых, изгнаны из своих жилищ. Таким образом закончился период пребывания армян на своей исторической родине, длившийся более двух с половиной тысяч лет». Резолюция утверждает далее, что турки-османы делали с армянами то же, что Гитлер делал с евреями. Армянская община в США добивалась этой резолюции более 20 лет. Реакция турецкого правительства и кругов власти была резко негативной. Президент Турции Ахмет Сезер связался по телефону с президентом США Биллом Клинтоном и призвал его отмежеваться от данной резолюции, пригрозив пересмотреть военные контракты с США и условия размещения военно-воздушной базы США в Турции, (см. «Новое время», 2000, № 42).

12 Уильям Юарт Гладстон (Gladstone 1809—1898) — премьер-министр Великобритании с 1868 г., выступал за принятие «гомруля» (самоуправления Ирландии в рамках Великобритании); Бенджамин Дизраэли (Disraeli 1804—1881) — премьер-министр Великобритании  в 1868, 1884—1880 гг., лидер консервативной партии. Его правительство вело политику колониальной экспансии; Дэвид Ллойд Джордж (Lloyd George 1863—1945) — премьер-министр Великобритании (1916—1922); один из крупнейших лидеров либеральной партии.

13 Мехмед V — турeцкий султан, правил в 1909—1918 гг.

14 Тюрбедар — хранитель могил султанов и святых.

15 Вот характерные отрывки из романа (диалоги тюрбедара и Иоганнеса Лепсиуса), где приведены доводы двух сторон и гениально предугаданы мотивы вспышек мусульманского фундаментализма в арабских странах в конце Хх века:

Тюрбедар. На том конгрессе вы, европейцы, вмешались во внутренние дела Оттоман­ской империи, потребовали реформ и хотели за сходную цену купить у нас Аллаха и религию. А вашими маклерами в этой сделке были армяне.

Иоганнес Лепсиус. Разве время и сама жизнь не требовали этих реформ настоятельней, чем Европа? И само собой разумеется, что армяне, как более слабый, но более деятельный народ, мечтали о реформах.

Тюрбедар. Ну, а мы не желаем ваших реформ, вашего прогресса, вашего участия в наших делах! Мы хотим жить в согласии с Богом и развивать в себе те силы, что от Бога. Или ты не знаешь, что все, что вы называете «свершением и деятельностью», — от дьявола? Должен ли я это тебе доказывать? У вас есть некоторые поверхностные знания о свойствах химических элементов. Но какие последствия влечет за собой применение ваших скудных познаний на практике, в том, что вы называете «свершением и деятельностью»? Производство отравляющих газов, с помощью которых вы ведете ваши гнусные трусливые войны! И разве не для того же служат ваши самолеты? Они нужны вам, чтобы взрывать целые города. А в промежутках между войнами авиация обслуживает спекулянтов и дельцов, ускоряя ограбление бедноты. Все ваше бесовское беспокойство показывает нам, что нет такой активности, которая не сводилась бы к разрушению и уничтожению. Поэтому мы охотно отказались бы от реформ, прогресса, достижений и благ вашей культуры и жили бы в прежней бедности и благочестии... Стало быть, ты должен признать, что не мы, османы, а Европа и ее прихвостни повинны в судьбе народа, за который ты борешься. И армянам воздалось по справедливости, ибо они призвали этих вероломных преступников в страну, содействовали им и заверяли в своей преданности, все для того, чтобы те их сожрали. Разве ты не видишь в этом перст Божий? Куда бы вы и ваши ученики ни являлись, вы всюду приносите с собой разложение. Вы лицемерно утверждаете, будто исповедуете учение пророка Иисуса Христа, но в глубине души верите только в бездушные силы материи и вечную смерть.

Иоганнес Лепсиус. Моя религия повелевает мне рассматривать всякую вину как не­отвратимое наследие Адама. Люди и народы сваливают друг на друга наследственную вину, как мячом перебрасываются. Уточнить ее, основываясь на какой-нибудь дате или некоем событии, невозможно. С чего тогда начнем и на чем остановимся? Я здесь не для того, чтобы бросить турецкому народу хоть слово упрека. Это было бы великой ошибкой. Я пришел просить благожелательного внимания.

Тюрбедар. Сначала сотворили зло, а потом приходите просить понимания! (Так! —
Н. П., М. Г.)

Иоганнес Лепсиус. Я не шовинист. Каждый человек, хочет он того или не хочет, приналлежит к какой-либо национальной общности и остается с ней связанным. Это сама собой разумеющаяся данность природы. Как христианин я верю, что Отец наш небесный создал различия между людьми ради любви. Ибо без различий и напряженности в отношениях любви не бывает».

16 Подробнее о положительном и естественном праве см.: А. А. Любищев, «Мысли о Нюрн­бергском процессе», «Звезда», 1991, № 2.

17 То есть не были спровоцированы.

18 По роману Верфеля Джульетта, француженка по происхождению и жена главного героя Габриэла Багратяна, вступила в любовную связь с Гонзаго, врачом в отряде армян; любовники были выслежены бродяжкой Сато, которая привела группу мужчин, включая Габриэла, на лесную поляну, приют любовников. Ремарка Верфеля при описании этой сцены: «Армяне, живущие в горах Кавказа и Ливана, — народ беспощадно целомудренный. Горячая кровь склонна к строгости, лишь теплая прощает легко. Ничто, ни одно таинство эти христиане не чтут так свято, как таинство брака, потому-то они с таким презрением смотрят на неразборчивое многоженство ислама. Наверное, мужчины, отвернувшиеся сейчас от позорного зрелища, не стали бы удерживать Габриэла Багратяна, если бы он двумя револьверными выстрелами положил конец всему». Габриэл проявил милосердие и был готов простить любимую жену.

Публикация, подготовка текста и примечания
Н. А. Папчинской и М. Д. Голубовского