НАШИ ПУБЛИКАЦИИ

Иван Лихачев

О Кузмине

Среди бумаг ныне покойного американского профессора русского происхождения В. Ф. Маркова (1920—2013)¹ находятся несколько писем Геннадия Шмакова (1940—1988)². В этих письмах речь идет о библиографических разысканиях относительно прозы М. А. Кузмина (1872—1936). Марков, после того как он выпустил трехтомник Кузмина совместно с Дж. Малмстадом³, начал собирать и выпускать всю прозу Кузмина.⁴ Среди разного материала, который Шмаков прислал Маркову, были воспоминания переводчика и критика Ивана Алексеевича Лихачева (1902—1972) о Кузмине.⁵ Воспоминания были записаны Шмаковым со слов Лихачева 18 декабря 1966 г. Марков получил воспоминания в 1985 г. с надеждой, что они войдут в какой-то том «Прозы» Кузмина, но Шмаков умер через три года — ничего путного не случилось с воспоминаниями. Мемуар Лихачева дополняет наши скудные сведения о его жизни в 1920-е и 1930-е годы.⁶ Он печатается по машинописи, сделанной самим Шмаковым.

В примечаниях комментируются факты, связанные с жизнью и творчеством Кузмина. Общеизвестные реалии не оговариваются.

² Статья Шмакова «Блок и Кузмин (Новые материалы)» во втором «Блоковском сборнике» (Тарту, 1972. С. 341—364) положила начало современному кузминоведению. 

³ Кузмин М. А. Собрание стихов. Вступ. ст., подг. текста и коммент. Дж. Малмстада и В. Маркова. В 3 т. München, 1977. 

⁴ Кузмин М. А. Проза. Ред. и примеч. Вл. Маркова. T. 1—9. Berkeley, 1984—1990. В 1997—2000 гг. В. Марков (при участии Н. Богомолова, О. Коростелева, А. Тимофеева и Ж. Шерона) выпустил три тома критической прозы М. Кузмина.

⁵ Воспоминания о Лихачеве см.: Никольская Т. Л. Авангард с окрестности. СПб., 2002. С. 249—260. Как человек Лихачев производил неизгладимое впечатление на окружающих: «Если Иван Алексеевич переводчик был хороший, может быть, даже в некоторых отношениях — блестящий, то личностью он был яркой, а вблизи даже ослепительной. Как это нередко бывает, он в личном общении был больше того, что осталось от него в виде переведенных книг» (Из писем И. А. Лихачева. Публ. и примеч. Д. Дубницкого // Звезда. № 6. 2006. С. 141).

⁶ См.: Петров В. Калиостро. Воспоминания и размышления о М. А. Кузмине. Публ. Г. Шмакова // Новый журнал (Нью-Йорк). 1986. № 163. С. 81—116. 

С Кузминым я познакомился в 1922 году — кто меня к нему привел, не помню. Помню только, что разговор сразу зашел о Сухове-Кобылине. В ту пору Михаил Алексеевич был под впечатлением книги Гроссмана «Преступление Сухово-Кобылина»¹ и собирался писать пьесу о знаменитом процессе. Я сказал, что тоже вынашиваю замысел драмы, чьи эпизоды должны были выступать в двух совершенно разновременных планах, в духе «сюрреалистического» беспорядка: скажем, сцены из советской действительности перемежались с расстрелом мексиканского императора Максимилиана, во втором — генеральная репетиция «Немой из Портичи», во время которой сгорела балерина Эмма Ливри, в четвертом — немецкие события 18 года, в пятом — предтеча трагедии Цусимы (корабли шли под вальс из «Лебединого озера»). Драма называлась «Пасифлора», и каждый акт предварялся цветовым сюжетным эпиграфом. Юрий Иванович Юркун² тут же объявил меня гением, он сам в ту пору писал сюрреалистические рассказы³ и стихи, которые мне, в ту пору девятнадцатилетнему юноше, были абсолютно непонятны: о сюрреализме я тогда еще не знал. Кузмин пришел в полный восторг от моего замысла и сказал, что непременно меня сплагиирует в своей пьесе: его драма начнется в обратной временной последовательности — начнется не с процесса, а со знакомства с Симон-Деманш⁴, потом убийство и судебное разбирательство. В начале драмы перед занавесом должен был проэцироваться кинжал (Сухово-Кобылин был виноват и не виноват). Никто, ни он ни я, никакой драмы не написали⁵, но моя «Пасифлора» дала мне прочное право посещать дом Кузмина в журфиксы. Вообще идея драмы с убийством в те годы почему-то Кузмина занимала: он даже написал поэму — куда она делась, не знаю, «Убийством усыновленный», в центре которой были гомосексуальные отношения двух молодых людей. В результате один убивал другого, а на процессе мать убитого выступала защитницей юноши-убийцы. Рикошетом это увлечение криминальными сюжетами отразилось в «Лазаре»⁶, который хорош лишь кусками.

Их жизнь с Юркуном была какая-то мало мне понятная и в то же время от нее веяло особым, ни с чем не путаемым уютом. Он был на редкость уютный человек даже в своих пристрастиях к пряникам, меду, повидлу, чаепитию из самовара, мозельскому или рейнскому вину, даже Дебюсси и Моцарта — своих любимцев — он играл именно уютно. Хотя жизнь походила в сущности на какой-то хаос (с ударением на втором слоге) — Юркун был женат на Ольге Николаевне Арбениной⁷, высокой, тонкой, с какой-то психеивидной шеей и маленьким, всегда сжатым ртом, но жила она по преимуществу у тетки, сам Юрий Иванович — темнорусый, сероглазый, с видом несколько нездоровым, чему весьма способствовал холодный, почти стальной оттенок его тонких волос, — жил с Кузминым, вместе со старухой матерью — горбатой, набожной, малословной. Жили бедно, по нынешним понятиям — почти нищенски, но тогда все интеллигенты жили так и никого это не оскорбляло. Юркун был талантливый рисовальщик типа Мари Лорансен⁸, писал акварели в стиле, близком к фавистам⁹, вид имел довольно апашистый, горло заматывал пушистым шарфом. Говорил как-то малопонятно, я чаще всего не мог продраться сквозь лабиринт его мыслей. Он больше всего любил вырезать картинки из журналов — 60-х, 70-х, 80-х годов. По утрам, когда Кузмин работал — в пору «Парабол»¹⁰ писалось множество стихов, — Юркун отправлялся по магазинам, покупал старые журналы. Рисовал все больше эротику, часто весьма затейливую. Кузмин его совершенно обожал — он встретил Юркуна мальчиком в Киеве, в году 1913-м (ему было едва ли 18), когда Кузмину было уже сорок. Впрочем, он молодился, называя годом своего рождения 1875<-й>, потом забывал про это, говоря, что они с Юшей Чичериным свер­стники.¹¹ Он совершенно искренне считал, что Юркун — надежда русской прозы (как, впрочем, и Вагинов¹²), и не раз выражал сожеление, что никто этого не понимает. И дело было не только в том, что Юркун был самой большой привязанностью Кузмина — к началу двадцатых годов их отношения, вероятно, приобрели отцовско-сыновний оттенок. Полным гомосексуалистом Юркун, очевидно, не был — скорее тем, что французы назавают pedeJ par amitiJ.¹³ Кузмин страшно мучился поначалу его женитьбой, грозился даже покончить с собой, потом примирился с Ольгой Николаевной и даже по-своему ее любил, хотя не относился к ней всерьез.

Свое поколение он любил мало — почитал настоящим гением одного Хлебникова¹⁴, к Ахматовой относился сдержанно, но без вражды, — ему льстила надпись, сделанная Ахматовой на «Анно Домини»¹⁵, — «Михаилу Алексеевичу Кузмину, моему чудесному учителю» — как, впрочем, ко всем акмеистам — про Георгия Иванова говорил, что ему всюду мерещится один фарфор¹⁶, Гумилева не любил активно¹⁷, считая, что особенно безнадежен он как критик. В 1920-е годы ему нравились новации обериутов¹⁸, проза Пастернака¹⁹, в которой ему чудились отголоски собственной прозы (особенно дневниковой). Дневник он писал всю жизнь — 2 тома были изъяты при обыске, когда пришли арестовывать Юрия Ивановича в 1938 году: за что точно его взяли, сказать трудно.²⁰ Возможно, потому что он был в свое время другом Леонида Каннегисера²¹, эсера, убийцы Урицкого²², но шел он, как мне говорили, по делу Заболоцкого²³, как Бенедикт Лившиц²⁴ и др. Изъяли тогда переписку с Чичериным — впрочем, дневник Кузмин успел продать Кржижановскому²⁵ в начале тридцатых за тридцать пять тысяч в минуту особенно острой нужды. Она, впрочем, была постоянной спутницей Михаила Алексеевича — зимой не было теплого пальто, дома ходил в какой-то кацавейке, его постоянно кто-то опекал (Радловы²⁶, некая мадам Черемшанова²⁷, автор книжки «Склеп»²⁸, к которой Кузмин написал предисловие, опереточные актеры среднего разбора — Орлов²⁹, Лопухов³⁰, о которых Кузмин писал снисходительные рецензии), ссужали деньгами, подкармливали. Работал он страшно много, но как-то без толку — в начале двадцатых переводил «Дон Жуана»³¹, но работал наспех, перевод был закончен для «Академии» (заказ А. А. Смирнова³²), но требовал такой шлифовки³³, что публикацию отложили до лучших времен. Они не наступили, потому что в марте 36 года Кузмин умер. Переводил он сонеты Шекспира, дошел до 110<-го>, но все та же смерть помешала довести работу до конца. Разбирая его архив с Юрием Ивановичем, я нашел черновую рукопись «Сонетов» и, взяв текст Шекспира, принялся восстанавливать текст. Скоропись читалась плохо из-за ужасного почерка Кузмина, но не успел я закончить дешифровку, как нашлась беловая рукопись. Мои труды, впрочем, не прошли даром: я научился переводить стихи. Переводил Кузмин на редкость точно, многие сонеты звучали просто великолепно (не в пример маршаковским, чересчур гладким и прилизанным), но часто, желая вместить как можно больше подлинника в перевод, Кузмин писал невразумительные стихи, которые было просто невозможно понять.

После «Форели» он написал несколько циклов — «Тристан», «Простой мир», «Фугу» — очевидно, они пропали при обыске, — которые охотно читал. Как охотно читал и дневник последних лет, после того, как врачи сказали, что жить ему осталось не больше двух лет (он мучился грудной жабой — ангина пекторис). Прежний дневник был что-то вроде анналов, подчас напоминавших дневник камергера, был там-то, заходил тот-то, помню ноту дневниковых записей 20-х годов: «cкучно». Замечательно умел описывать разные житейские мелочи, превосходные страницы были посвящены Льву Львовичу Ракову³⁴, герою «Нового Гуля»³⁵, ему же посвящены и «Прогулки Гуля».³⁶ Композитор Ал. Канкарович³⁷ написал к ним музыку, и они были поставлены в Филармонии под названием «ЧЕ-ПУ-ХА»³⁸, что очень обидело Мих<аила> Алек<сеевича>. В 20-е годы были написаны прелестные «Печка в бане, кафельные пейзажи» — такие прозаические безделки, остроумные, в высшей степени французского толка. Он их подарил некой преподавательнице английского языка Островской, и с тех пор они пропали.³⁹ Помнится, Кузмин говорил, что такого может написать очень много. Отчасти они перекликались с дневниковыми записями 34—36 годов. Дневник той поры отличался тщательностью отделки — вроде розановских записей⁴⁰, весьма стернианского толка.⁴¹ Помнится, там были замечательные рассуждения о белых брюках (А. А. Смирнов как-то явился <к> Кузмину в белых брюках), воспоминания о «Башне» Вячеслава Иванова, у которого Кузмин жил в 1908—1909 годах, а потом переехал к Нагродской⁴², так как — по его словам — она пекла чудесные пироги с морковью; там же были воспоминания о детстве в Саратове, о дачах. Иногда они звучали просто кусками из «Тристрама Шенди», которого Кузмин обожал. Одно время этот дневник хранился у меня,
а другая копия — у А. М. Шадрина.⁴³ Но Шадрина тоже посадили за то, что он был переводчиком у Андре Жида⁴⁴, и где теперь рукопись, неизвестно.

Вкусы Кузмина пестры, иногда поражали: скажем, он не любил француз­скую литературу, исключение делалось только для Верлена и Рембо, одно время он увлекался Анри де Ренье⁴⁵ и прозой Жана Жироду.⁴⁶ Любил немецкую (Гете⁴⁷) и итальянскую литературу (Гоцци⁴⁸, Полициано⁴⁹) и, конечно, древних греков. Нравились новеллы Банделло.⁵⁰ Питал антипатию к Востоку — особенно почему-то к Японии, не выносил Испании, считая ее культуру вульгарной.

Он и умер, как гетеанец: у постели его был Юркун. Последними словами Кузмина перед смертью были: «Вот и все. Остались только детали». Передаю со слов Юрия Ивановича.⁵¹ 

¹ Гроссман Л. Преступление Сухово-Кобылина. Л., 1927. Хронологически Кузмин не мог знать о книге к моменту появления Лихачева в его кругу.

² Юрий Иванович Юркун (1895—1938) — прозаик, ближайший друг Кузмина. 

³ Вся проза Юркуна собрана и опубликована; см. Юркун Юр. Дурная компания. Сост., подгот. текста и примеч. П. Дмитриева и Г. Морева. СПб., 1995. 

 ⁴ Луиза Симон-Деманш (1819—1850) — любовница Сухово-Кобылина, которую убили ее слуги. Много лет Сухово-Кобылина подозревали в ее убийстве. 

⁵ Некоторые новаторские приемы были использованы Кузминым в своей пьесы «Смерть Нерона». 

⁶ Поэтический цикл «Лазарь» из книги Кузмина «Форель разбивает лед» (Л., 1929).

⁷ Ольга Николаевна Гильдебрандт-Арбенина (1897—1980) — актриса, художница и граждан­ская жена Ю. Юркуна. 

⁸ Мари Лорансен (Marie Laurencin, 1883—1956) — французская художница. 

⁹ О художественном творчестве Юркуна см. альбом: «Юрий Юркун: графика из собрания Музея Анны Ахматовой в Фонтанном Доме. СПб., 2009. 

¹⁰ Кузмин М. Параболы. Стихотворения 1921—1922. Берлин, 1923. 

¹¹ Георгий Васильевич Чичерин (1872—1936) — юношеский друг Кузмина, впоследствии нарком иностранных дел (1923—1930). 

¹² Константин Константинович Вагинов (1899—1934) — поэт и прозаик. 

¹³ Педераст по дружбе (фр.). 

¹⁴ Велимир Хлебников (1885—1922) — поэт-футурист. В статье «Письмо в Пекин» (1922) Кузмин назвал его — «гений и человек больших прозрений», см.: Кузмин М. Проза. Т. 12. Berkeley, 2000. C. 147. 

 ¹⁵ Ахматова А. Anno Domini MCMXXI. Пг., 1922. Кузмин ввел Ахматову в литературу, написав предисловие к ее первому сборнику «Вечер» (1912). 

¹⁶ Отголосок этих слов находится в статье «Письмо в Пекин»: «Относительно же коллекционера, собирателя фарфора, не знаю, как быть. Хотел было послать ему „Сады“ Г. Иванова, но, пожалуй, более подходящими будут „Марки фарфора“» (Кузмин М. А. Проза. Т. 12. C. 150). 

¹⁷ В свое время Кузмин написал разгромную рецензию на третью книгу стихов Гумилева «Чужое небо» (Кузмин М. А. Проза. Т. 10. 1997. C. 169). 

¹⁸ См.: Cheron G. Mixail Kuzmin and the Oberiuty: an overview // Wiener Slawistischer Almanach. Bd. 12. 1983. S. 87—105. 

¹⁹ См.: Cheron G. B. Pasternak and M. Kuzmin (an inscription) // Wiener Slawistischer Almanach. Bd. 5. 1980. S. 67—71; Богомолов Н. Письмо Б. Пастернака Ю. Юркуну // Вопросы литературы. № 7, 1981. С. 225—232. 

²⁰ Материалы из следственного дела Юркуна приводятся в книге Кузмин М. Дневник 1934 года. Ред., вступ. ст. и примеч. Глеба Морева. СПб., 2007. С. 377—381. 

²¹ Леонид Иоакимович Каннегисер (1896—1918) — петербургский поэт. 

²² Мойсей Соломонович Урицкий (1873—1918) — председатель Петроградской Чека.

²³ Как член группы «Обэриуты» Заболоцкий часто бывал у Кузмина; см.: Богомолов Н., Малмстад Дж. Михаил Кузмин: Искусство, жизнь, эпоха. СПб., 2007. С. 436. 

²⁴ Дело поэта Бенедикта Лившица (1886—1938) обстоятельно исследовано, см.: Шнейдерман Э. Бенедикт Лившиц: арест, следствие, расстрел // Звезда. 1996. № 1. С. 72—126. 

²⁵ Лихачев путает Глеба Максимилиановича Кржижановского (1872—1959) — видного советского партийного деятеля, вице-президента Академии наук (1929—1939) — с Владимиром Дмитриевичем Бонч-Бруевичем (1873—1955), заведующим Литературным музеем в Москве, который и купил дневник у Кузмина. 

²⁶ Имеется в виду театральный деятель Сергей Эрнестович Радлов (1892—1958) и его жена, поэтесса и переводчица Анна Дмитриевна Радлова (1891—1949). 

²⁷ Ольга Александровна Черемшанова (1904—1970) — поэтесса. 

²⁸ Черемшанова О. Склеп. Л., 1925. 

²⁹ Александр Александрович Орлов (1889—1974) — артист оперетты. Служил в Театре музыкальной комедии.

³⁰ Федор Васильевич Лопухов (1886—1973) — артист оперетты. 

³¹ См.: Гаспаров М. Л. Неизвестные русские переводы байроновского «Дон Жуана» // Известия АН СССР. Серия лит. и яз. 1988. Т. 47. № 4. С. 359—367. 

³² Александр Александрович Смирнов (1883—1962) — переводчик, критик и поэт. 

³³ Бывший князь и «возвращенец» Дмитрий Святополк-Мирский (1890—1939) написал отрицательнюю внутреннюю рецензию на перевод Кузмина, указывая, что Кузмину не удалось сохранить тон и стиль подлинника; см.: Мирский Д. Стихотворения. Статьи о русской поэзии. Сост. Г. Перкинс и Г. Смит. Berkeley, 1997. C. 288—294. 

³⁴ Лев Львович Раков (1904—1970) — искусствовед и музейный деятель. О взаимоотношениях с Кузминым, см.: Ракова А. Л. Лев Львович Раков. Творческое наследие. Жизненный путь. СПб., 2007. С. 28—34. 

³⁵ Кузмин М. Новый Гуль. Л., 1924. 

³⁶ Первая публикация: Кузмин М. А. Собрание стихов. Т. 3. С. 559—613. 

³⁷ Анатолий Исаакович Канкарович (1886—1956) — композитор. 

³⁸ Об этой постановке см.: Дмитриев П. В. «Академический» Кузмин // Russian Studies. I—3, 1995. C. 146—153. 

³⁹ Впервые опубликованы в альманахе «Аполлон-77» (Paris, 1977. С. 189—193). 

⁴⁰ Кузмин высоко ценил Василия Розанова (1856—1919), считая его «писателем первого сорта». Его книга «Опавшие листья» особенно нравилась Кузмину; см. его статью «Чешуя в неводе (только для себя)» (Кузмин М. А. Проза. Т. 11. Berkeley. 2000. C. 146). 

⁴¹ Имеется в виду английский писатель Лоренс Стерн (1713—1768) и его роман «Жизнь и мнения Тристрама Шенди, джентльмена». 

⁴² Короткое время до революции Кузмин жил у писательницы Е. Нагродской (1866—1930). 

⁴³ Алексей Матвеевич Шадрин (1911—1983) — переводчик и поэт. 

⁴⁴ Французский писатель Андре Жид (1869—1951) приезжал в Советский Союз в 1936 г. 

⁴⁵ Кузмин перевел шесть книг французского писателя Анри де Ренье (1864—1936). 

⁴⁶ Жан Жироду (1882—1944) — французский писатель. 

⁴⁷ См.: Переписка А. Г. Габричевского и М. А. Кузмина. К истории издания юбилейного собрания сочинений И. В. Гете. Вступ. ст., публ. и примеч. Т. А. Лыковой и О. С. Северцевой // Литературное обозрение. 1993. № 11—12. С. 58—75. 

⁴⁸ Под воздействием итальянского мастера комедии дель арте Карло Гоцци (1720—1806) Кузмин написал пьесу «Венецианские безумцы» (1912). 

⁴⁹ Анджело Полициано (1454—1494) — итальянский поэт. 

⁵⁰ Маттео Банделло (1485?—1561) — итальянский писатель. 

⁵¹ Два эпизода, сходные с воспоминаниями Лихачева, приводятся в трех вариантах биографии Кузмина, но без указания источника, см.: Malmstad J. E. Mikhail Kuzmin: A Chronicle of his life and times // Кузмин М. А. Собрание стихов. Т. 3. Mhnchen, 1977. С. 292, 302; Богомолов Н., Малмстад Дж. Михаил Кузмин: искусство, жизнь, эпоха. М., 1996. С. 259, 277; Они же. Михаил Кузмин: искусство, жизнь, эпоха. СПб., 2007. С. 445, 480. А в американской биографии Кузмина о кузминских переводах сонетов Шекспира сообщается, что эти сведения получены в ходе беседы автора биографии с Лихачевым в 1969 г. — то есть спустя три года после записи публикуемых воспоминаний; см.: Malmstad J. E., Bogomolov N. Mikhail Kuzmin: a life in art. Cambridge—London, 1989. P. 342, 434.

Публикация, вступительная заметка и примечания
 Жоржа Шерона