ПОЭЗИЯ И ПРОЗА

Ксения Дьяконова

* * *

Моей лучшей подруге приснилось вчера,

что она родила ребенка с козлиным копытом.

Ну а мне, почему мне снится всегда мура?

Что-то связанное с безденежьем или бытом,

к которому я не то чтобы уж совсем

никак, — но, конечно, все-таки без восторга...

Моя бывшая одноклассница перед тем

как уехать в Лос-Анджелес из Нью-Йорка,

написала мне: «В Питер точно я не вернусь,

потому что меня обхамливают повсюду,

даже в Русском музее». В детстве мы наизусть

на два голоса с ней читали Пабло Неруду

к удивленью прохожих — и как-то раз, посреди

«Оды мельнице», провалились в сугроб по пояс.

Лишь она умела из жизни чужой уйти

не оглядываясь, точнее, не беспокоясь.

По мотивам Петра Зоммера

Ты хочешь писать о конкретных предметах,

и чтобы предметы врастали в слова,

пылали широкими пятнами света,

шумели, как полная солнца трава,

когда в ней гроза предстоящая дышит;

ты злишься на звук, заметающий след

значенья, на то, что твой автопортрет

тире, запятыми и точками вышит

так холодно, словно он вовсе ничей:

но те, кто к нему прикоснутся, услышат

не музыку речи, а шорох вещей.

* * *

Ради бога, не бойся, я вырвала те глаза,

которые так на тебя смотрели,

исходили солью, цеплялись за

произвольный жест, превращались в щели,

пропуская, может быть, только свет

фонаря, прижавшего наши тени

к незнакомой улице; больше нет,

больше нет надежды на обретенье,

и слова, где обида намертво запеклась,

чужды моему покою;

и дотронуться до тебя — как что-то украсть

отрубленной до плеча рукою.

* * *

Мне приснились те, кого нету, кого не стало,

словно снимок, замерший на столе,

взял и ожил. С какого призрачного вокзала

и куда их теперь ведут, по какой земле,

что им шепотом говорит пограничник рая?

От свирепой музыки за стеной

я проснулась, но я, ей-богу, не понимаю:

если все они появлялись передо мной

и смотрели мне в сердце пристально, безнадежно,

так, как будто свой дом искали внутри меня,

почему их назвать по имени невозможно,

почему их нельзя коснуться при свете дня?

* * *

Есть улица за окном, где мне все знакомо.

Есть бродячий пес: он почти ослеп,

но меня узнает. А в булочной возле дома

пакистанцы пекут мой любимый хлеб.

Есть «пежо» у дверей цветочного магазина.

Есть за шторой лицо, склоненное над столом.

Есть шампунь со счастливым запахом апельсин

в парикмахерской за углом.

Есть участок, где бродят сны и воспоминанья,

наподобие созревающего вина:

нет без них ни ночного неба, ни слез, ни знанья,

проникающего до дна.

Есть горячий ум осязанья и похоть зренья,

собирающего повсюду весенний свет.

А еще есть ты и четкое ощущенье,

что, когда ты молчишь или смотришь в сторону, тебя нет.