ПОЭЗИЯ И ПРОЗА

Екатерина Полянская

* * *

Они рассуждали:

хитрый — о честности,

трусливый — о мужестве,

бездарный — о вдохновении.

А равнодушный так говорил о любви,

что аж заходилось сердце.

Они призывали:

благополучный — к терпению,

злой — к милосердию,

к щедрости — жадный.

Ну а бездельник так пел славу труду,

что прямо руки чесались.

Они упрекали:

лжецы — в недоверии,

любопытные — в сдержанности,

эгоист — в неготовности к жертве.

А безбожник, тот просто разил наповал

цитатами из Писания.

И вот, постарев,

поседев в безнадежной борьбе с энтропией,

устав от привычной сансары,

я вспомнила вдруг, что в учебнике —

обычном учебнике

военно-

полевой хирургии,

сказано четко:

«Спеши не к тому, кто кричит,

— к тому, кто молчит».

Картина

В Никольском храме древнего Изборска

Картина есть. Иконою назвать

Ее едва ли можно: змей огромный

Среди багряно-дымных языков

Бушующего пламени разлегся,

Свиваясь в кольца и разинув пасть.

По телу змея, словно по дороге,

Влачатся к пасти грешники: цари

В роскошных багряницах вперемешку

Со скрюченной и злобной нищетой,

Разбойники, купцы, прелюбодеи,

Транжиры, игроки и гордецы,

Лжецы, чревоугодники, блудницы,

Блестящие придворные, скупцы,

Жестокие воители в доспехах,

Архиереи в митрах... И у всех —

Отчаянье на лицах и покорность.

И каждый одинок и обречен

В потоке бесконечном, беспрерывном

И безнадежном. А со всех сторон

Несчастных окружает нечисть: бесы

С бичами и трезубцами. Они

Бодры, неумолимы, мускулисты.

Напоминают лагерный конвой —

Собак и автоматов не хватает

Для сходства абсолютнейшего. В той

Наивной аллегории все ясно

И канонично, в общем-то, вполне.

Когда бы не деталь: одна из грешниц

Споткнулась, обессилев. На нее

Бичом конвойный тут же замахнулся.

Локтем закрыла женщина лицо,

Пытаясь защититься от удара,

И скорчилась. Нет в этом ничего

Необычайного. Но вот мужчина,

Идущий рядом... Крепко обхватив

Одной рукой несчастную за плечи

И наготу ее прикрыв плащом,

Другой рукой он резко замахнулся

На беса. На охранника! Лицо

Его сурово, даже тени страха

На нем не отражается. Глаза

Глядят упорно, гневно прямо в харю

Бесовскую. И кажется, что тот

Слегка растерян от сопротивленья

Нежданного... Но что хотел сказать,

Что показать хотел безвестный мастер,

Нарушивший канон?

                               А может быть,

К Всевышнему воззвал он дерзновенно,

Моля приговоренным даровать

Надежду на спасенье?.. В самом деле —

Прошедший человеческим путем,

Сполна познавший все его тревоги,

Сомнения, тоску и смертный страх,

Неужто не спасет того, кто даже

За смертною чертою сохранил

Достоинство в себе и состраданье,

Остался человеком даже там,

Где человеком быть нельзя?

                                                           Неужто

Закон и справедливость больше, чем

Господне милосердие? — Не может

Такого быть...

                     Дерзай же, мастер! И

Моля о нас, вовек не отступайся!

Да отворят стучащемуся!..

* * *

Господи, взгляни на наши лица —

Ты сияешь славой в звездном стане,

Господи, мы — птицы, только птицы,

Жизни еле слышное дыханье.

Наша плоть под солнцем истончилась,

Выветрились слезы и улыбки,

Нашу тонкокостность, легкокрылость

Лишь в полете держит воздух зыбкий.

Господи, ну что еще мы можем?

Только петь. Не помня о законе,

Петь одну любовь... И все же, все же —

Не сжимай в кулак Своей ладони!