ПОЭЗИЯ И ПРОЗА
Ирина
Корсунская
ПРОИСХОЖДЕНИЕ ЛАВРА. ПОЭТ ГЛАЗАМИ ХУДОЖНИКА
Стремительна дощечка Поллайоло:
она и он, противоборство пола.
Он, полагая, что свое настиг,
влечет ее по линии наклона.
Но речь идет о страсти Аполлона —
ты справишься, божественный антик?
Легка за бедра схваченная Дафна —
вот-вот она, обмякшая, упав на
муравчатое ложе и цветы,
сама взорвется нежным ароматом.
Но что это? какой безумный атом
вмешался в ход природной правоты?
Не сгустки златовласые хотений,
упали навзничь две большие тени,
кудрявые, как брачные венки.
Возвышенная степень обороны —
уже не руки, лавровые кроны
воздеты над извивами реки.
Стрела судьбы, вонзившаяся метко,
и остается сломленная ветка,
свернувшаяся траурным венцом.
Эрот шалил на счастье, но в придачу
слепого дыму напустил, удачу
прикончивши Сатурновым свинцом…
Так и с поэтом мир играет в жмурки,
и мифа живописные фигурки
его душе — что цветнику навоз.
Но что его отчаянные охи
картинке в одеяниях эпохи,
почившей в череде метаморфоз!
А ты не жди во времени ответа,
венчайся смело лавром Мусагета,
когда в таком наряде твой заряд
и непрочны все прочие одежды,
и сбросил кожу лопнувшей надежды
тот первый на земле лауреат.
В КОНЦЕ РОМАНА
Повесть о муках Херея и Каллирои
прошлым веком исчерпана. Качнувшись
на острие,
мир слетел туда, где не бывают герои.
На его обломки вскарабкался Роб-Грийе.
Все же мы родились, кто ж отнимет это —
пальцы мойр суровы, но не роняют веретено.
Почему же вдруг рвется нить сюжета
там, где свет ему в душу пролить дано?
Темен замысел Неба и даль туманна,
что Сизифов спуск, что Тезеев пик…
Дабы не курить фимиам обмана,
лабиринт романа зашел в тупик.
Небытия злокачественна структура —
расползаются метастазы на барышах!
Листья мчались в вальсе последнего тура,
когда ты мне навстречу ускорил шаг.
А теперь скажи: чтобы не схорониться,
в едкой моде бесцельно слова низать,
когда жизнь срывается со страницы, —
что мне делать, имеющей что сказать?