НОВЫЕ ПЕРЕВОДЫ

Джузеппе Джоакино Белли

«Джузеппе Джоакино Белли (1791—1863) был римлянином до мозга костей и остается римлянином в своих нетленных сонетах и в благодарной памяти их читателей». В этой надписи на надгробии поэта, составленной друзьями, слово «читатели» не должно удивлять: если при жизни Белли из двух тысяч двухсот семидесяти девяти его римских сонетов был опубликован лишь один, прижизненную популярность автору с лихвой обеспечивали сонеты, ходившие по Риму в списках.

Писать стихи Белли начал подростком и уже через несколько лет приобрел определенную известность в поэтическом мире, позволившую ему стать членом одной литературной академии и вскоре основать другую. Стихи, открывшие ему путь в академики, были безу­пречно гладкими, возвышенно красивыми, выдавали в авторе скорее эрудита, чем художника. Перелом в творчестве пришелся на конец 1820-х годов, когда  Белли неожиданно для всех, а быть может, и для себя, предпочел литературному итальянскому языку рим­ский диалект, на котором стал писать сонеты, не подозревая, что именно они  принесут ему посмертную славу.

Теперь в его строках звучит слово мастеровых и лавочников, половых и могильщиков, слуг и служанок, солдат и блудниц, отцов и детей. Каждая глава в «человеческой комедии» Белли идеально вписывается в рамки сонета — излюбленной формы не только «аристократической», но также народной итальянской поэзии. Многие сонеты построены по принципу диалога, и в этом случае от сонета к сонету персонажи, судачащие на разные темы, то и дело меняются ролями, что позволяет им посмеяться уже не над другими, а над собой. К человеческим слабостям простых смертных, явно симпатичных ему, Белли снисходителен, над маленькими людьми он потешается незло, прощая им большие и не очень большие слабости, что позволило одному из исследователей говорить о его «безжалостной жалости». Иное дело те, чье социальное положение не только залог обеспеченной жизни, но и оправдание собственной безнравственности, стяжательства, лжи. К кому особенно беспощаден поэт, так это к римским первосвященникам и их прелатам, олицетворяющим в его глазах не столько Церковь, сколько тоталитарную власть в церковном государстве, каковым являлась Папская область.

Начало европейской известности Белли связано с именем Гоголя: один из первых иностранцев, упомянувших о римском поэте, сделал это со ссылкой на автора «Вечеров на хуторе близ Диканьки» и «Тараса Бульбы». Этим иностранцем был французский критик и поэт Шарль Огюстен де Сент-Бёв. В 1839 году в «Путевом дневнике» Сент-Бёва появилась следующая запись: «Невероятно! Большой поэт в Риме, поэт оригинальный. Его имя Белли (или Бели). Гоголь знает его и подробно мне о нем говорил». А годом раньше сам Гоголь писал из Рима своей ученице М. П. Балабиной: «…Вам, верно, не случалось читать сонетов нынешнего римского поэта Belli, которые, впрочем, нужно слышать, когда он сам читает. В них, в этих сонетах, столько соли и столько остроты, совершенно неожиданной, и так верно отражается в них жизнь нынешних транствеверян¹, что Вы будете смеяться <…>. Они писаны in Lingua romanesca², они не напечатаны, но я Вам их после пришлю».

Русского аналога диалекту, на котором писал Белли, нет, и переводчику римских сонетов остается искать соответствие яркой речи их персонажей разве что в просторечии, расхожих пословицах, поговорках, нарочитых языковых погрешно­стях, не пренебрегая при этом, с учетом временной дистанции, архаизмами.

Римские сонеты

КТО ТАМ?

Народ при виде поспешал креститься,

За катафалком шел, понятно, поп,

А за попом — монахов цельный скоп,

Я стал считать, но побоялся сбиться.

Хочу спросить, куда это годится? —

По улицам возить закрытый гроб,

Чтобы народ не видел, кто усоп,

Кто в точности под крышкой, что за птица.

Кого везут, попробуй разбери,

Мудрёно, сколь ни напрягай умишку,

Снаружи угадать, кто там внутри.

Додумались хотя бы наконец

Класть шляпу, ежели мужик, на крышку,

А баба ежели — тогда чепец.

ГРАБЕЖИ

Что лучше станет, не осталось веры,

Как было, так и будет впереди,

Коль шастать ночью, знают все, поди, —

Ограбят и отлупят изуверы.

А для чего тогда карабинеры

Везде торчат, которых пруд пруди?

Как ты бандит, сам, дескать, подходи,

Мы здесь не зря стоим, мы примем меры.

Не делай стража по ночам обход,

Как варнака с ножом или стилетом

Она спымать и посадить смогёт?

Неважно, кто во что одет при этом,

Посмотришь — чистый кардинал, а тот

Окажется вором переодетым.

РАЗЪЯКАЛСЯ!

Я, я, я, я! Где надо и не надо,

Ты поперед других все время прешь,

Свой взгляд на вещи кажный раз суешь,

Не хочешь признавать чужого взгляда.

Из всех резонов только твой хорош.

Но погоди, почто? Какого ляда?

От яканья твово берет досада,

Нет больше мочи слушать. Невтерпеж.

«Я видел, я слыхал, я был, я буду,

Я сделал, я сказал, я знал всегда…»

Ты это я свое суешь повсюду.

Дозволь спросить, ты кто? Твердихт суда?

Скажи, открой секрет честному люду,

Ты римский папа? Ты Всевышний, да?

ТРАКТИРЩИК

Ну, слава богу, люди отговели,

Всё без разбору сызнова едят,

Трактирщики не зря повеселели

Впервой за сорок с лишним дней подряд.

И я нисколечко не виноват,

Что у меня сегодня еле-еле

Яиц хватило, нет, я даже рад:

Три сотни штук сварил — все триста съели.

Такое время хорошо настало бы,

Когда викарий пожалел бы нас,

Пост запретил в ответ на наши жалобы.

Неужто душу без постов не спас

Никто бы, и кому-то помешало бы,

Поемши, сбегать в нужник лишний раз?

* * *

Соленого не кушать? И охота

Вам слушать докторов? Гулиматья!

Сыщите среди этого жулья

Хотя бы одного не пустоплета!

Учить других — поповская забота,

Но проповедь свою прочту и я:

Соль ежели и требует питья,

Так слава богу, то-то и оно-то.

Который знает толк, берет тунца

Или селедку и, хотя не пьяница,

Винца возьмет, потом еще винца.

Хозяин винной лавки не останется

Внакладе, и спасибо без конца

Мне будет говорить, и в ножки кланяться.

РАЗНЫЕ ЯЗЫКИ

Я слышал, что народ любой земли

Словами объясняется такими,

Которые осилить, сидя в Риме,
И за три жизни мы бы не смогли.

По-своему болтают со своими

Испанцы, англичане, москали,

Хранцузы, но мозгой пошевели:

И тут мы верх берем над остальными.

Нигде такого языка в ходу,

Как наш, и ежли нужно подтверждение,

Я не одно, а тыщу приведу.

Взять слово «сральник», так ему спокон

Полно замен: «скворечник», «заведение»,

«Уборная», «местечко», «нужник», «трон».

КАЖНЫЙ ДУМАЕТ О СВОЕМ

Церковный служка с самого начала

Мерекает, как стать попом, сопляк,

Поп думает о шапке кардинала,

Если, конечно, не совсем дурак.

А кардиналу, коль себе не враг,

Стать папой бы ни много и ни мало,

А папа, папе хорошо и так, —

Кому другому столько перепало?

Конторские, поскольку не вчера

Родились, думают о бóльшей плате,

Как, для примера, те же доктора.

Наверно, печься о себе не грех,

При том особо, что о нашем брате,

О нас Господь печется обо всех.

ДРУГ И  СОВЕТЧИК

Ты прав… я рад бы… да… но, вообще-то…

Тут, брат… тем паче… ясно не пустяк…

Добро бы… дело, так сказать, табак…

Небось… ага… ну  как тут без совета?

Ну, нет… а то бы… я тебе не враг…

Обмозговать бы… слушай… я бы это… 

Но токмо… дак… не делал бы секрета…

Посколь… а он-то… так-то оно так...

Да он в штаны наложит с перепугу…

Еще бы… я с тобой… да ты не трусь…

По мне… да я бы этого подлюгу…

Да я… пусть Бога молит эта гнусь…

Ну как не пособить советом другу?

Я, как ты знаешь, даром не хвалюсь.

Перевод с итальянского и вступительная заметка Евгения Солоновича

¹ Жителей квартала Трастевере (Транстевере) на западном берегу Тибра.

² Римский язык (итал.).