НАШИ ПУБЛИКАЦИИ
Регина
Дериева
Стихи
Война Регины Дериевой
(7 февраля 1949 — 11 декабря 2013) с числами завершилась в декабре 2013-го. В
детстве она с ними «не дружила», а в зрелости — ненавидела. Всю свою жизнь,
перемещаясь с Запада на Восток (Украина и Средняя Азия) и с Востока на Запад
(Ближний Восток и Швеция), Регина потеряла счет не только числам, но и адресам (в
одном только Восточном Иерусалиме она их сменила девять раз). Свидетельств тому
множество и в стихах Регины Дериевой, и в прозе.
Наудачу открывая ее двухтомник «Собрание дорог» (Избранные стихотворения и эссе
в 2-х т. СПб., 2005), сразу натыкаешься на следующее: «Номер свой не запомню
никак, свои черные даты»; «Я всегда знала, / что высшая / математика ни к чему.
/ Всегда это знала. / Один, два, три... / Вполне достаточно, / чтобы
пересчитать / шаги смерти»; «В истории в любой момент война, / и числа забываются
как даты»; «Как запинаюсь, как путаюсь в датах. / Сколько мне зим, подскажите,
суфлеры»; «Каждому нужен родной провожатый, / что приведет и оставит на месте /
Вечности, стершей границы и даты»; «Отвечают числами, тогда как я / понимаю
только слова»; «Испытываю страх даже перед / датами, всякий раз умирая / разным
числом».
Как отзывались о Регине Дериевой
отечественные писатели, русскому читателю, должно быть, известно. С оценкой ее
ранних стихов — из статей и предисловий Юнны Мориц, Давида Самойлова, Леонида Зорина; с анализом
творчества уже сложившегося писателя — из отзывов (опубликованных ранее в
«Звезде») Иосифа Бродского и Томаса Венцловы.
Менее известны мнения о Регине Дериевой, чьи стихи и проза переводились на многие
иностранные языки (английский, шведский, французский, итальянский, арабский и
т. д.), зарубежных поэтов. Ниже приводятся лишь некоторые из них. Собрать все
другие свидетельства интереса к русскому поэту — уже задача будущих
исследователей.
«Лучшие стихи Регины Дериевой
одновременно сокровенны и непосредственны, ярки и будничны,
личны и дистанциированны.
Лишь немногие поэты добиваются такого рода преображения в нескольких словах» (Тим
Лиардет).
«Чем мне близки последние стихи Дериевой, так это своей непосредственностью и простотой,
под которыми я подразумеваю их прямоту и ясность» (Дэниел Уайссборт).
«Ее поэзия укоренена в христианстве, но, как
классически обученный поэт, она в постоянном общении с римской элегическо-сатирической поэзией и эллинской философией» (Хокан Санделль).
«Дериева сочетает в
своих стихах глубину души с превосходным отсутствием сентиментальности,
подлинное осознание традиции с подобного же рода трезвостью. Только при таком
сочетании Слово превращается в прах, а прах — в слова. И лишь в этом случае
целью чтения религиозной поэзии становится не что-либо предсказуемое, но
необходимое потрясение» (Арис Фиоретос).
«Наука утверждает, что Вселенная на восемьдесят
процентов состоит из массы так называемой „темной материи“. Регина Дериева прошла очень суровую школу, но этой тьме не
уступила. Она знает горькую правду внутри каждого из нас. И ее точные и
лапидарные стихи никогда не отступают от этой ориентации» (Лес Маррей).
Предлагаем вниманию читателя неопубликованные
стихи Регины Дериевой последних лет.
Валентина Полухина
Непогодное
Ветер из Англии мчится в Россию
через Стокгольм.
Падают замертво листья сухие
улицы вдоль.
Бьются сердца, подбирает осколки
вечный турист.
Падает камнем сизифовым с горки
время реприз.
Нового нет ничего ни в природе,
ни среди нас.
Кто на свободе, увы, не свободен
даже на час.
Кто не свободен, тот, может, имеет
пару минут.
Там, за ландшафтом, Сибирь леденеет
в строчку одну.
Азия там или все же Европа,
не рассмотреть.
Кто был пророком, стал просто холопом,
вот и вся весть.
Вот и все новости, все перемены,
все мятежи.
Три измерения: бравой измены,
подлости, лжи.
Без измененья, одни остановки
ветра в пути.
Путь в никуда, ни к чему
подготовка,
снова дожди.
* * *
Бесформенное облако. Снаружи
нет ничего от дыма и огня.
Идут бои под руководством стужи,
плывет зима, безмолвие храня.
Страх не поднимет век в теченье века,
не позовет труба на грозный суд.
Уже свершился он для имяреков,
которые на холоде живут.
Их ужас сохраняет ли, озноб ли?
Никто не знает, где продлить черту
и как найти хотя бы света отблеск,
чтоб ангела заметить на мосту.
Выбор падежной формы
Завтра ветер рухнет на сады,
по листочку их переберет.
Золотые осени труды
скоро снег отправит в переплет.
Там, где мысль остынет, ни на час
не приостановится падеж
листьев-падежей,
склонивших глас
гласных перед зимним «не уйдешь»,
глаз, скосивших в ужасе
на тын,
на дорогу, что ведет во
тьму...
И в себя прийти не может
сын,
прикипевший пальцами к письму.
География мозга
Возвращение в долгое
лето,
в золотые вчерашние
дали.
Ты назвался собою, поэто-
му тебя на порог не
пускали.
Перейти горизонт было
проще,
Апеллеса черту легче было.
Остаются одни только
ночи,
где пьянеют от цели
чернила.
Остаются одни только враки,
что живал здесь один из уродов,
не имея приличной рубахи
и полушки не видевший сроду.
Остается стена, что
увита
виноградом мускатным и
прочим,
завезенным не с Кипра, так с
Крита,
как и вздох по чужбине,
и почерк,
что сойти за слезу мог, округлый,
каждой буквой и каждым
наклоном.
Лето — уголь, и рот твой
обуглен,
как сиротская жизнь под
законом.
* * *
Ненаглядный мой,
любимый,
без тебя мне жизни нету.
Скоро станем в поле
дымом,
скоро будем звездным
светом.
Скоро превратимся в
тучи,
лишь бы вместе, лишь бы
рядом.
Лишь бы сладостью тягучей
пролилась любовь над
садом.
Далеко идущие выводы
Сдвинулось что-то в
пространстве и что-то
в сроках, где ты,
отбывая повинность,
взял высоту, как с боями
пехота,
что выбивает страх
страхом, клин клином.
Дерева почерк коряв... Я
б сравнила
с башней известной тебя,
с тем наклоном
к всякому слуху, что держится силой
духа и не опускает знамена.
Или с геральдикой, что не сменила
ориентиры, а противоречья
свойственны всем и всему — даже
мылу,
даже кудлатой отаре овечьей.
Я бы сравнила тебя с континентом,
полным невиданной фауны с
флорой.
Только момент остается моментом,
чтобы шуршать под рукой хроникера.
Просто ты был океаном, был просто
далью и близью, был больше стандарта,
что учрежден Леонидом и ГОСТом
в грязной и пыльной провинции Спарты.
Жизнь подрезали там, словно бы птичьи
крылья, да что вспоминать о невзгодах.
Каждое слово вело в безграничье
и объясняло, что значит свобода.
Я бы сравнила тебя с пуповиной,
соединяющей мир с небосклоном.
Олово времени медленно стынет,
солнце стоит на перилах балкона.
Вот ведь откуда перо залетело
и зацепилось за хвои колючесть.
Чтобы остаться магическим телом —
телом небесным, что светит сквозь случай.
Необратимая действительность
Не запастись терпеньем на века,
как спичками, бумагой или солью.
И Мимонас (название) река
текла себе, не связанная болью.
Нам запрещалось плавать и нырять,
дно изучать, искать живую воду.
Нас забирала в плен родная рать,
мы с волей незнакомы были сроду.
Нас миф питал, плела одежду быль,
нас было меньше всех, нас было двое.
От тех времен осталась только пыль
на зеркале, не сохранившем Трою.
