ПОЭЗИЯ И ПРОЗА

 

Ольга Лукинова

Помрачение

Опять моросило, и беспричинная тоска окутала город. Кажется, все в нем было как всегда, но лица людей вдруг стали какими-то пасмурными, как эта погода. В сыром низком небе чернильной тучей расползлась стая ворон и посыпалась на землю рваными, орущими клочьями. Утро было как черно-белое кино замедленной съемки.

В пробке на проспекте стоял внедорожник. Огромный, с темными стеклами, он едва помещался на проезжей части. Его водитель, откинув голову на подголовник, был спокоен и недвижим. Сидящий за его спиной Ордынцев задумчиво смотрел сквозь покрытое моросью стекло.

— Надолго? Как думаешь? — спросил он водителя.

Тот вытянулся струной и оглядел впередистоящий затор.

— Час, не меньше.

Ордынцев со вздохом посмотрел на часы.

Больше двадцати лет он возглавлял совет директоров крупной строительной компании и за все это время ни разу не дал никому пустых обещаний. И дернул же его черт вчера на утренней планерке заявить о том, что госзаказ на строительство оборонного завода практически у них в кармане. Сам Ордынцев был в этом почти уверен, но, конечно, не должен был так самонадеянно во всеуслышание заявлять об этом. Да еще в присутствии Грибова. Грибов был правой рукой Ордынцева, заместителем, возможным преем­ником и с некоторых пор, кажется, вел какую-то свою игру: все время улыбался, заискивал, задавал неожиданные и не всегда уместные вопросы. Или это Ордынцеву только казалось? Последние месяцы работы, напряженные, требующие от Ордынцева всего Ордынцева, сделали его раздражительным.

«В любом случае с Грибовым следует быть осторожным», — решил он.

Ордынцеву только что исполнилось пятьдесят два года. У него было все: счета в зарубежных банках, дом с прислугой и связи. Одеваться от кутюр  было для него мукой, но положение обязывало, и Ордынцев нанял стилиста, воспользовавшись чьей-то рекомендацией. Стилист по имени Витольд был человеком без возраста, одевался броско и имел явно нетрадиционную сексуальную ориентацию. Сначала Ордынцев лишь посмеивался — к чему все эти «тренды», «кутюры» и «шоперы», которыми щеголевато сыпал Витольд? Ордынцев не любил новомодных словечек, называл Витольда цирюльником и не раз повторял, что теперешние, так сказать, ценности измельчали, а он — Ордынцев — был и останется человеком старой закалки. Однако услужливый Витольд свое дело знал, и однажды Ордынцев поймал себя на том, что стал прислушиваться к его советам, правда, словно в шутку. Он даже согласился отпустить небольшую бородку, но не для «шарма», а чтобы подчеркнуть благородную седину. Хотя «благородная седина» — разве это не шарм? Как раз сегодня Ордынцев распорядился пригласить цирюльника, но сам был вынужден срочно уехать, и теперь это огорчало его.

— То тюлень позвонит, то олень… — вздохнул Ордынцев и ответил на очередной звонок: — Да. Знаю. Еду. — Он отключил телефон и, глядя через зеркало заднего вида на смеющиеся глаза водителя, спросил: — Володя, у тебя случайно нет жетона на метро?

Поймав в зеркале его взгляд, водитель удивленно вскинул брови и замотал головой. Ордынцев снова вздохнул и неожиданно вышел из машины. Скомандовав ждать его на стоянке возле офиса, он направился к метро.

Ордынцев никогда не опаздывал на заседания совета директоров и сего­дня не мог себе этого позволить. Он вошел в метро, и привычный ему порядок жизни тут же, в переходе, вдруг превратился в принужденно-направленный хаос. Все здесь напомнило ему студенческие годы: ежедневную беготню с учебы на работу и обратно, которой, как тогда ему казалось, не будет конца; бессонные ночи, проводимые если не за учебниками, то на стройках или разгрузке вагонов — восемь рублей за ночь. Ордынцев вспомнил и доставшийся ему от отца коричневый портфель, в котором он тогда носил кон­спекты и бутерброд, завернутый в «Комсомольскую правду» — еще ту, с орденами и гербом Союза. И еще он вспомнил свою облезлую кроличью шапку, чувство постоянного голода, и что-то неприятное зашевелилось в нем: не то стыд за того себя, не то неприязнь к тому себе, голодному, с бутербродом в «Комсомольской правде», и он решил об этом не думать.

То и дело наступая кому-то на ноги, он плыл в общем потоке, подавляя в себе все растущее раздражение. Пребывание в чужой, непривычной обстановке угнетало Ордынцева. Ему, предпочитавшему распоряжаться собственной жизнью, метро диктовало свои законы, подчинившись которым, он должен был раствориться в этом хаосе. Когда Ордынцев решил ехать на метро, он не думал о том, станет ли привлекать к себе внимание. И был удивлен, что его, Ордынцева, здесь никто не замечает. Люди смотрели сквозь него пустыми глазами, и он вдруг понял, что ему необходимы их взгляды — подобострастные или настороженные, пусть даже ненавидящие. С некоторых пор он нуждался в них: питался этими взглядами, они заряжали его, утверждали его власть. А здесь его не замечали... «Бомонд, растаявший в толпе...» —
Ордынцев вспомнил строку из песни, которую однажды напевал Витольд. Ордынцев тогда поморщился: «Бомонд… Опять эти словечки!» — «Что же здесь особенного? — захлопал глазами Витольд. — Бомонд — это высшее общество. Это мы с вами, Станислав Павлович». — «Я не из таких», — заявил тогда Ордынцев; это «бомонд» его раздражало. А теперь его раздражали очередь за жетоном и кассирша, которая отсчитывала ему сдачу с пятитысячной купюры. Но он старался держаться так, будто ничего особенного не происходило, будто все было так, как и должно было быть.

Толпа внесла его в вагон. Прижимая к груди папку с документами, Ордынцев изо всех сил старался не выдать своего раздражения. Долговязый парень в поношенной куртке стоял вплотную к Ордынцеву, и Ордынцев заметил, что, глядя на простенькую, в очках девицу, этот парень улыбается ей одними глазами. А та делает вид, что парень ее не интересует. Что-то особенное было в этой игре, — сами того не зная, они уже были вместе. И Ордынцев вспомнил Катю.

Тогда тоже было раннее утро и давка в метро. Ордынцев ехал в институт после ночной разгрузки вагонов. Он повис на поручне и изо всех сил старался не заснуть. Почувствовав на себе чей-то взгляд, повернул голову и встретился глазами со стоящей рядом девицей. Та, изобразив равнодушие, отвела глаза, но через секунду вновь посмотрела на него, уже виновато улыбаясь, словно извинялась за то, что ее застали врасплох. А он все смотрел на нее. Потом объявили какую-то станцию, в вагоне началось движение, и она затерялась в толпе. Расталкивая пассажиров, Ордынцев бросился к выходу, но двери уже закрылись. Через несколько дней он увидел ее снова. Продравшись к ней сквозь толпу, он встал рядом и решил, что больше не потеряет ее. Скоро они поженились.

Они жили на его стипендию и те деньги, которые Ордынцев зарабатывал по ночам. Убежденный в том, что достаток семьи — обязанность исключительно мужская, Ордынцев уговорил Катю не искать работу, а заниматься домом. Катя возражать не стала и занялась обустройством небольшой комнаты в коммуналке, которую они получили сразу после свадьбы.

Окончив институт, Ордынцев брался за любое дело, но денег все равно не хватало. Но потом в стране настала эпоха, когда не зарабатывал только ленивый. И Ордынцев решил рискнуть: оформил в банке кредит и создал свой первый строительный кооператив. На удивление дело пошло и даже стало приносить неплохой доход.

Но однажды, вернувшись домой, Ордынцев не застал Катю. Она ушла, забрав свои вещи и не оставив даже записки...

 

Поймав себя на том, что все еще смотрит на парня и девицу, Ордынцев отвернулся.

В вагоне вдруг погас свет, и поезд остановился. В темноте покатился раздраженный ропот, засветились экраны мобильных телефонов. Пятна света выхватывали из темноты лица людей, и Ордынцев стал всматриваться в эти лица с каким-то странным, несвойственным ему любопытством. Ему вдруг показалось, что все эти люди смотрят только на него. И не просто смотрят, а как-то насмешливо, с издевкой, почти враждебно.

«Перегной…» — подумал он вдруг. Это словечко всплыло в его памяти, и Ордынцеву даже показалось, что он произнес его вслух. Он где-то уже слышал это... «Перегной повышает плодородие почвы...»

В вагоне вспыхнул свет, поезд пошел, и толпа облегченно вздохнула. Теперь, при свете, она снова стала однородной и равнодушной. Но Ордынцев все скользил взглядом по лицам.

«Перегной... — вертелось у него в голове. — Этот кишащий люд, эти толкающие друг друга существа — и есть то самое… вещество. Они удобряют собой почву, и я расту, питаясь их жизнями. Выходит, для того чтобы я жил, они должны умирать...»

От этой мысли ему стало омерзительно.

Электропоезд сбавлял ход, и голос из динамика объявил: «Садовая».

Ордынцев напрягся, соображая, на какую линию ему перейти, чтобы доехать до «Невского проспекта». Двери вагона распахнулись, и утрамбованный люд зашевелился живой дышащей массой. Ордынцева вынесло из вагона, его телефон настойчиво звонил. Он посмотрел на дисплей с неохотой.

— Ордынцев! Вот этого я от тебя не ожидала! — орал в трубке женский голос. — Двадцать тысяч долларов! Еще раз повторяю тебе: я лечу на Гоа! А что я там делать буду с такой суммой, побираться в переходе? Ты издеваешься? Я жду еще пятьдесят...

С фотомоделью Ликой он расстался три года назад. Брак с нею был третьим в его жизни, и последним — так для себя решил Ордынцев. Второй его женой была Таня. Молчаливая и заботливая. Но ее забота казалась Ордынцеву чрезмерной, и он стал задерживаться на работе — просто не хотел идти домой. Таня была женщиной умной и сама предложила расстаться. «Просто я тебе не нужна», — сказала она, сидя за кухонным столом и подперев голову ладонью.

Лика же сочетала в себе ум и красоту, что по нынешним временам Ордынцев считал почти невозможным. Однако, получив заветный штамп в паспорт, Лика неожиданно проявила и другие сочетания качеств. Например, хитрость и изворотливость мирно уживались в ней с почти дет­ской наивностью, а очаровательная мягкость манер вовсе не мешала ее истерикам. Не прошло и двух лет, как он предложил ей развод и неплохое содержание. У Лики была истерика, но недолгая. Она согласилась, правда, потребовав оставить за ней поместье в Швейцарии.

— Не могу сейчас говорить, я в метро, — оборвал ее Ордынцев.

Где-е?!

Он сбросил вызов, но телефон заголосил снова. Теперь звонил Грибов. Он сказал, что узнал от водителя Ордынцева о его решении ехать на метро, и добавил:

— Станислав Павлович, давайте я вас хоть встречу.

Ордынцеву показалось, что Грибов сказал это как-то фальшиво, будто пожелал скорого выздоровления безнадежно больному.

— Жди у выхода, — сухо ответил Ордынцев и остановился: понял, что идет не в ту сторону — против течения толпы; огляделся и, не реагируя на чей-то язвительный смешок, повернул обратно; на «Сенной» он вошел в поезд.

«Перегной... Перегной...» — крутилось в его голове.

Он уже задыхался от всех этих запахов и звуков. Он нервничал. Стоя на эскалаторе, брезгливо отстранялся от чужих курток и смотрел поверх голов, надеясь наконец увидеть выход.

Однако едва появился просвет, куда вплывал поток впередистоящих людей, как вместо ожидаемого облегчения Ордынцев ощутил тревогу и вдруг увидел какое-то красное пятно, маячившее там наверху, возле выхода. Все двигалось, а пятно, которое уже приобретало очертания, оставалось на месте. Он стал всматриваться и, не заметив схода с эскалатора, споткнулся и чуть было не упал. Напирающий люд возмущался и бесцеремонно толкал его в спину.

Красным пятном оказалась бомжиха. Она сидела возле газетного киоска на куле, набитом тряпьем. В толчее никто не обращал на нее внимания. Ядовито-красного цвета куртка была ей явно мала. Торчащие из-под куртки рукава свитера закрывали ладони, оставляя на виду лишь костлявые пальцы с грязными ногтями. А розовый платок, поверх еще нескольких, был повязан назад через шею, отчего голова бомжихи казалась похожей на черепашью. Темная, в пятнах юбка свисала на голенища резиновых сапог. Бомжиха спала, склонив голову на плечо.

Она притягивала взгляд Ордынцева, как все отвратительное, взглянув на которое, отворачиваешься и делаешь вид, будто не заметил; но взор, игнорируя волю, все равно ползет к этому отвратительному, и ты брезгливо разглядываешь это, стыдясь своей бесцеремонности; и то ли из простого любопытства, то ли от осознания собственного превосходства находишь в этом какое-то наслаждение.

Бомжиха проснулась и быстрыми пальцами поправила платок, закрывавший ее лицо — оплывшее и с синевой, оно вызывало еще большую к ней неприязнь; но в нем Ордынцев угадывал что-то давно знакомое, до конца не забытое. Он остановился, и бомжиха подняла на него глаза. Взгляд ее был пустым. Ордынцев побледнел и отшатнулся: в бомжихе он вдруг узнал Катю. Секунду они смотрели друг на друга, потом она резко отвернулась.

Все эти годы Ордынцев старался не вспоминать прошлого, топил его в глубине сознания. Но время от времени прошлое всплывало на поверхность, растапливая лед настоящего. Оно уже не нагоняло пережитых стра­стей, зато заставляло мыслить и переосмысливать. В такие минуты Ордынцева вдруг посещало странное, непонятно откуда приходящее и давящее на самолюбие чувство вины перед Катей. Он искал и не находил ему причины, сопротивлялся и гнал его, но оно все равно возвращалось и настойчиво заявляло о себе, как ноющая боль старых, давно затянувшихся ран.

 

...Когда Катя ушла от него, Ордынцев ждал, что она вернется. Но время шло, а Катя не звонила и не приходила. Как-то соседка рассказала ему, что видела Катю на выставке с каким-то человеком. «Не то поэт, не то художник, — шептала она, встретив его на лестничной площадке. Она смотрела на Ордынцева с нескрываемым интересом и старалась изобразить сострадание. — Он был в каком-то глупом берете с пером и держал ее за талию...» В тот момент Ордынцев не чувствовал ничего: ни обиды, ни злости, ни даже отчаяния. Он был потерян. Пустота, которая образовалась в его душе, росла, и весь мир уже казался ему пустым.

Потом его пригласили разводиться в суд. Надеясь все же объясниться с Катей, Ордынцев пришел туда раньше назначенного времени, ждал и волновался, но, услышав фразу секретаря «рассмотреть в отсутствии истца», он снова ощутил пустоту и словами «согласен на развод» поставил жирную точку на прошлом, а заодно, как тогда ему казалось, и на будущем.

Чтобы заполнить эту пустоту, Ордынцев пил. Он знал, что летит в пропасть, и ждал лишь того момента, когда и сам наконец станет частью пустоты. Он ждал этого с каким-то злым и жадным упоением, будто в этом-то и заключалась цель его жизни, а все остальное уже не имело значения…

 

— Что вам предложить? — Пышная, как сдобная булка, киоскерша, обло­котившись о прилавок, обращалась к нему сладким голосом. — «Биржевые новости»?

Ордынцев достал бумажник. Все, что происходило вне Ордынцева, казалось ему нереальным. Его прежний мир разлетался на части, а сам Ордынцев замер в ожидании чего-то главного, чего он еще не знает, но что сейчас должно произойти.

Кто-то промчался мимо него, и бумажник вдруг исчез из его руки.

— Держите вора! — завизжала киоскерша.

Ордынцев вздрогнул. Он посмотрел на бомжиху, и ему вдруг показалось, что она усмехнулась; но взгляд ее оставался таким же пустым, стеклянным. И Ордынцев бросился вон из метро. Он побежал, чувствуя какой-то непреодолимый страх. Он бежал, расталкивая толпу, оглядывался, натыкался на чьи-то спины, спотыкался и снова бежал, и в ушах его словно застрял визг киоскерши: «Держите вора!»

Поднявшийся ветер тащил от горизонта огромную тучу.

— Станислав Павлович! — раздалось за его спиной. Ордынцев остановился. — Да что с вами? — крикнул догнавший его Грибов и, не дожидаясь ответа, указал на подъехавший к ним автомобиль.

Пока ехали до офиса, Грибов шелестел какими-то бумагами, перебирал их и раскладывал. При этом хихикал, рассказывал какой-то анекдот, а сам все поглядывал на Ордынцева — явно следил за его реакцией. Было понятно, что он чем-то озабочен, но старается скрыть это. Ордынцев смотрел на него неподвижным взглядом.

— Притормози-ка. — Грибов ткнул пальцем в плечо водителя. — Полюбуйтесь, Станислав Павлович, — торжественно и с самодовольством указал он на рекламный щит. — Ну, как мой проект?

Ордынцев поднял глаза.

Вот уже лет пять он занимался благотворительностью и еще вчера искренне полагал, что достоин даже государственной награды за все то, что делает для людей. Но сегодня огромный щит с его физиономией, улыбающейся как-то снисходительно, и надписью «Благотворительный фонд Станислава Ордынцева» вызвал в нем приступ тошноты.

Ордынцев отвел глаза. Грибов осторожно поинтересовался его здоровьем и, получив в ответ «нормально», еще раз внимательно посмотрел на него.

В назначенный час они оба вошли в зал заседаний. Ордынцев с отсутствующим взглядом сел во главе стола и уставился в окно. Грибов заговорил о какой-то закрытой информации и о том, что право на строительство оборонного завода отдают конкуренту. Ордынцев слышал лишь обрывки фраз, пытался сосредоточиться и никак не мог, — он все глубже погружался в свои мысли. Та бомжиха возле эскалатора все еще стояла в его глазах, как яркое пятно после внезапной вспышки, которое, сколько ни моргай, все равно остается. И этот побег из метро...

«Зачем побежал? — думал Ордынцев. — Чего испугался? Крика „держи вора“? А ведь я и есть вор. И что в сравнении со мной тот, который вырвал из моих рук бумажник?»

Он неожиданно поймал на себе пристальный взгляд Грибова, и в голове его снова выскочило словечко «перегной».

«Так вот оно откуда — от Грибова!»

Теперь Ордынцев уже не мог вспомнить, когда возле него оказался Грибов. Этот Грибов, казалось, был всегда рядом. В начале девяностых объявили конкурс на строительство коттеджей за городом. Его никому не известная тогда фирма вряд ли могла тягаться с солидным, уже гремящим по области конкурентом «Омега-строй». И все же Ордынцев рискнул.

В тот день он ждал результатов конкурса: нервным шагом мерил скрипящий пол комнаты, курил, поглядывая на телефон, но тот все молчал. Катя что-то вязала.

Услышав стук в дверь, Ордынцев бросился в прихожую.

— Все! — заявил с порога раскрасневшийся от быстрой ходьбы Грибов. — Все! Коттеджный поселок наш!

— Значит, мы победили? — растерянно улыбнулся Ордынцев.

В ответ Грибов сделал загадочное лицо. Ордынцев дружески хлопнул его по плечу и, едва сдерживаясь, чтобы не заорать от радости, отправился в кухню, увлекая за собой Грибова. Он суетился у холодильника, и на столе появились коньяк, фрукты и закуски. Катя захлопотала у стола. Она никогда не вмешивалась в дела мужа, но по разговорам кое-что знала и теперь тоже была рада. Налили по полной. Выпили.

— Понять не могу, — поставив стопку на стол, улыбнулся Ордынцев (он все еще не веривший такой удаче), — как мы победили эту «Омегу»? — И посмотрел на Грибова с каким-то детским восторгом.

— Да они просто не участвовали в конкурсе, — усмехнулся Грибов. — Мы оказались единственными претендентами.

Ордынцев насторожился:

— Единственными?!

— Их курьер не донес портфель с документами на участие.

— Не понял… — Ордынцев поднялся.

— Пришлось принять кое-какие меры, — сказал Грибов, слегка побледнев, но все еще улыбаясь.

— Курьер хоть... жив? — выдохнул Ордынцев.

— Да кому он нужен?! — ответил Грибов.

Катя замерла в испуге. Ордынцев закурил. Он был напряжен и смотрел в пол, будто все не мог чего-то сообразить.

— Чтобы снимать богатый урожай, землю нужно удобрять. Земле нужен перегной! — процедил Грибов сквозь зубы. — Перегной — это такое органическое вещество для повышения плодородия почвы. И кто-то должен быть перегноем. Иначе нельзя.

— Прогони его, — сказала Катя Ордынцеву.

— Если бы не я их, то они бы нас всех! — защищался Грибов.

Ордынцев молчал. Пепел падал с его сигареты на пол. Ордынцев думал, и, похоже, был близок к решению: в его взгляде уже не было напряжения, но какое-то каменное спокойствие.

— Прогони его! — повторила Катя.

— Подожди, — Ордынцев как-то странно посмотрел на нее, — ты не понимаешь.

— Нет, — прошептала Катя, — это ты не понимаешь.

И она вышла из кухни.

Потянулись тяжелые дни. Новая работа и частые походы в прокуратуру выматывали Ордынцева. По делу о пропаже курьера строительной фирмы «Омега-строй» подозрения с Ордынцева скоро сняли. Но потом от него ушла Катя. И все остальное уже не имело значения…

— Станислав Павлович, — глядя на страдающего от похмелья шефа, восклицал Грибов, каждый день приходя к нему домой, — вернитесь! Заказчики только с вами хотят говорить! Пропадает же фирма! Дело пропадает!

И как-то утром Ордынцев приехал в офис. Помятый и дышащий перегаром, он стоял на пороге своего кабинета. Оставаясь для всех незамеченным, наблюдал, как, развалившись в его кресле, Грибов раздавал указания. Рубашка Грибова светилась белизной, а галстук был точно таким же, как у Ордынцева. Наконец, увидев стоящего на пороге шефа, Грибов вскочил и криво улыбнулся. Все с недоумением поглядывали то на него, то на Ордынцева, который, мимоходом бросив на вешалку плащ, занял свое место и сделал вид, что не заметил испуга Грибова.

Ордынцев впрягся в работу. Он упрямо тащил свой хомут. Работа его спасала и возвращала в жизнь. И он не уволил Грибова, который теперь буквально из кожи лез, чтобы заслужить доверие шефа. Скоро Ордынцев заработал свой первый миллион и назначил Грибова своим заместителем.

 

За окном чернело, хлестал дождь, а в зале заседаний тревожные и возмущенные голоса перебивали друг друга. Ордынцев не отрываясь смотрел на Грибова, который совал ему на подпись какие-то бумаги. Впервые он видел Грибова бледным и не скрывающим своей ненависти к нему. И Ордынцеву хватило всего пары услышанных им слов, чтобы вернуться в реальность: «нейтрализовать конкурента»; и его мозг заработал с совершенной ясностью.

Ордынцев встал и оглядел собрание. В зале стало тихо.

— Этому не бывать! — спокойно сказал Ордынцев.

— Как не бывать?! — зашипел прямо в лицо ему Грибов. — Вам всего лишь подписать! Остальное я улажу! Не в первый же раз!

Почувствовав резкий запах его парфюма, Ордынцев сморщился. «Бомонд — это мы с вами...» Он вдруг подумал о том, что в последнее время ему все больше нравятся по-кошачьи мягкие ладони Витольда, когда те касаются его лица.

— Я сказал — нет! — Ордынцев взял документы и разорвал их. — Вы уволены, — сказал он, глядя Грибову прямо в глаза, и вышел из зала.

Сыпал град. Утопая по щиколотку в ледяной жиже, Ордынцев шел к метро. Ветер обжигал холодом лицо и трепал промокший костюм, рубаха давно прилипла к телу. На повороте его окатила проезжавшая мимо машина, а он шел и думал о том, что жизнь, которую он прожил, была не его жизнью, а чьей-то чужой. Может быть, это была жизнь Грибова, или вечно подкрашенного Витольда, или чья-то еще, но только не его. И теперь он хотел попросить прощения у этой жизни и еще сказать Кате о том, что он прогнал Грибова и теперь будет жить своей жизнью…

Ордынцев стоял у киоска, возле которого еще недавно сидела Катя. Теперь ее здесь не было. Он подошел к киоскерше.

— Здесь сидела... — начал было Ордынцев и вдруг осекся, помолчал и повторил неуверенно: — Здесь сидела... Катя...

— Так она ушла... — пролепетала киоскерша и отвела испуганные глаза.

«Ушла», — повторил Ордынцев. И это показалось ему вдруг правильным, можно сказать, вполне логичным. Он снова шел куда-то. Его колотил озноб, но он не отворачивал лицо от пощечин дождя со снегом. Жмущиеся по углам бомжи насмешливо кивали ему вслед. Ордынцев смотрел в небо, будто пытался разглядеть в нем что-то для себя очень важное. Но небо было черным, беспросветным.

 

Опять моросило, и по утреннему проспекту катил внедорожник. Сидевший в нем на заднем сиденье Ордынцев смотрел сквозь покрытое моросью стекло. Он вдруг усмехнулся, вспомнив одну из сегодняшних шуток Витольда.

«Клоун, — подумал Ордынцев, — но дело знает. Надо будет платить ему больше».

Потом зазвонил телефон, и Ордынцев ответил:

— Да. Еду. Уже подписал все бумаги. Вчера? Так, ерунда, — помрачение...

Он снова посмотрел в окно на плывущий поток пешеходов, и ему показалось, что все они на одно лицо.

— Перегной… — брезгливо процедил Ордынцев.

Водитель посмотрел на него через зеркало заднего вида:

— Что?

Пе-ре-гной, — повторил Ордынцев и, удобнее устроившись на сиденье, добавил: — Смотри на дорогу!

Анастасия Скорикова

Цикл стихотворений (№ 6)

ЗА ЛУЧШИЙ ДЕБЮТ В "ЗВЕЗДЕ"

Павел Суслов

Деревянная ворона. Роман (№ 9—10)

ПРЕМИЯ ИМЕНИ
ГЕННАДИЯ ФЕДОРОВИЧА КОМАРОВА

Владимир Дроздов

Цикл стихотворений (№ 3),

книга избранных стихов «Рукописи» (СПб., 2023)

Подписка на журнал «Звезда» оформляется на территории РФ
по каталогам:

«Подписное агентство ПОЧТА РОССИИ»,
Полугодовой индекс — ПП686
«Объединенный каталог ПРЕССА РОССИИ. Подписка–2024»
Полугодовой индекс — 42215
ИНТЕРНЕТ-каталог «ПРЕССА ПО ПОДПИСКЕ» 2024/1
Полугодовой индекс — Э42215
«ГАЗЕТЫ И ЖУРНАЛЫ» группы компаний «Урал-Пресс»
Полугодовой индекс — 70327
ПРЕССИНФОРМ» Периодические издания в Санкт-Петербурге
Полугодовой индекс — 70327
Для всех каталогов подписной индекс на год — 71767

В Москве свежие номера "Звезды" можно приобрести в книжном магазине "Фаланстер" по адресу Малый Гнездниковский переулок, 12/27

Михаил Толстой - Протяжная песня
Михаил Никитич Толстой – доктор физико-математических наук, организатор Конгрессов соотечественников 1991-1993 годов и международных научных конференций по истории русской эмиграции 2003-2022 годов, исследователь культурного наследия русской эмиграции ХХ века.
Книга «Протяжная песня» - это документальное детективное расследование подлинной биографии выдающегося хормейстера Василия Кибальчича, который стал знаменит в США созданием уникального Симфонического хора, но считался загадочной фигурой русского зарубежья.
Цена: 1500 руб.
Долгая жизнь поэта Льва Друскина
Это необычная книга. Это мозаика разнообразных текстов, которые в совокупности своей должны на небольшом пространстве дать представление о яркой личности и особенной судьбы поэта. Читателю предлагаются не только стихи Льва Друскина, но стихи, прокомментированные его вдовой, Лидией Друскиной, лучше, чем кто бы то ни было знающей, что стоит за каждой строкой. Читатель услышит голоса друзей поэта, в письмах, воспоминаниях, стихах, рассказывающих о драме гонений и эмиграции. Читатель войдет в счастливый и трагический мир талантливого поэта.
Цена: 300 руб.
Сергей Вольф - Некоторые основания для горя
Это третий поэтический сборник Сергея Вольфа – одного из лучших санкт-петербургских поэтов конца ХХ – начала XXI века. Основной корпус сборника, в который вошли стихи последних лет и избранные стихи из «Розовощекого павлина» подготовлен самим поэтом. Вторая часть, составленная по заметкам автора, - это в основном ранние стихи и экспромты, или, как называл их сам поэт, «трепливые стихи», но они придают творчеству Сергея Вольфа дополнительную окраску и подчеркивают трагизм его более поздних стихов. Предисловие Андрея Арьева.
Цена: 350 руб.
Ася Векслер - Что-нибудь на память
В восьмой книге Аси Векслер стихам и маленьким поэмам сопутствуют миниатюры к «Свитку Эстер» - у них один и тот же автор и общее время появления на свет: 2013-2022 годы.
Цена: 300 руб.
Вячеслав Вербин - Стихи
Вячеслав Вербин (Вячеслав Михайлович Дреер) – драматург, поэт, сценарист. Окончил Ленинградский государственный институт театра, музыки и кинематографии по специальности «театроведение». Работал заведующим литературной частью Ленинградского Малого театра оперы и балета, Ленинградской областной филармонии, заведующим редакционно-издательским отделом Ленинградского областного управления культуры, преподавал в Ленинградском государственном институте культуры и Музыкальном училище при Ленинградской государственной консерватории. Автор многочисленных пьес, кино-и телесценариев, либретто для опер и оперетт, произведений для детей, песен для театральных постановок и кинофильмов.
Цена: 500 руб.
Калле Каспер  - Да, я люблю, но не людей
В издательстве журнала «Звезда» вышел третий сборник стихов эстонского поэта Калле Каспера «Да, я люблю, но не людей» в переводе Алексея Пурина. Ранее в нашем издательстве выходили книги Каспера «Песни Орфея» (2018) и «Ночь – мой божественный анклав» (2019). Сотрудничество двух авторов из недружественных стран показывает, что поэзия хоть и не начинает, но всегда выигрывает у политики.
Цена: 150 руб.
Лев Друскин  - У неба на виду
Жизнь и творчество Льва Друскина (1921-1990), одного из наиболее значительных поэтов второй половины ХХ века, неразрывно связанные с его родным городом, стали органически необходимым звеном между поэтами Серебряного века и новым поколением питерских поэтов шестидесятых годов. Унаследовав от Маршака (своего первого учителя) и дружившей с ним Анны Андреевны Ахматовой привязанность к традиционной силлабо-тонической русской поэзии, он, по существу, является предтечей ленинградской школы поэтов, с которой связаны имена Иосифа Бродского, Александра Кушнера и Виктора Сосноры.
Цена: 250 руб.
Арсений Березин - Старый барабанщик
А.Б. Березин – физик, сотрудник Физико-технического института им. А.Ф. Иоффе в 1952-1987 гг., занимался исследованиями в области физики плазмы по программе управляемого термоядерного синтеза. Занимал пост ученого секретаря Комиссии ФТИ по международным научным связям. Был представителем Союза советских физиков в Европейском физическом обществе, инициатором проведения конференции «Ядерная зима». В 1989-1991 гг. работал в Стэнфордском университете по проблеме конверсии военных технологий в гражданские.
Автор сборников рассказов «Пики-козыри (2007) и «Самоорганизация материи (2011), опубликованных издательством «Пушкинский фонд».
Цена: 250 руб.
Игорь Кузьмичев - Те, кого знал. Ленинградские силуэты
Литературный критик Игорь Сергеевич Кузьмичев – автор десятка книг, в их числе: «Писатель Арсеньев. Личность и книги», «Мечтатели и странники. Литературные портреты», «А.А. Ухтомский и В.А. Платонова. Эпистолярная хроника», «Жизнь Юрия Казакова. Документальное повествование». br> В новый сборник Игоря Кузьмичева включены статьи о ленинградских авторах, заявивших о себе во второй половине ХХ века, с которыми Игорь Кузьмичев сотрудничал и был хорошо знаком: об Олеге Базунове, Викторе Конецком, Андрее Битове, Викторе Голявкине, Александре Володине, Вадиме Шефнере, Александре Кушнере и Александре Панченко.
Цена: 300 руб.
Национальный книжный дистрибьютор
"Книжный Клуб 36.6"

Офис: Москва, Бакунинская ул., дом 71, строение 10
Проезд: метро "Бауманская", "Электрозаводская"
Почтовый адрес: 107078, Москва, а/я 245
Многоканальный телефон: +7 (495) 926- 45- 44
e-mail: club366@club366.ru
сайт: www.club366.ru

Почта России