ПОЭЗИЯ И ПРОЗА
Владимир
Болохов
Из
цикла «Реквием голоса крови»
Враги
человеку — домашние его.
1
И в общем-то, не страшно помирать,
коль долей отщепенскою контужен:
ты и себе, постылому, не нужен...
Но не дай Бог, когда — живая мать...
Нагрянет миг: на лед родимых губ
наотмашь рухнут и мои стенанья...
Но чтобы мать на мой упала труп! —
в безумье испаряется сознанье...
ГУЛАГ,
1965 г.
2
Прости, что дичусь тебя, мама,
что в доме я — как квартирант,
что пью и хожу в чем попало,
а друг — разодетый, как франт.
Иль впрямь невдомек тебе, мама,
что сердцем-то я не бирюк?
Приятель по выпитым граммам —
он, может, кому-то и друг.
Но я не добрел еще, мама,
до тех бездоходных годин,
когда средь спиртного бедлама
ты воплепустынно один.
Такого, по совести, мама,
облыжному даже врагу,
что исподволь роет мне яму,
и то пожелать не смогу.
Чужие мы, родная мама,
и вчуже тебе все одно:
комедию я или драму
ломаю запойным вином.
Своими не станем мы, мама,
тщета — лицедейская блажь.
Раба партбилетного срама,
ты — не предавая — предашь.
Не стоит отстирывать, мама,
несбывшихся грез лохмотьё...
Что шарю я в драных карманах?
Чтоб — выпить. До дна. И — свое...
3
Единокровные — как все иль не как все —
родными — раз хоть — были мы едва ли.
А нас в спирально-бренном колесе
не люди — братом и сестрой назвали.
Кровь назвала... Как все иль не как все,
страшней врагов мы — в прЛклятой
спирали.
4
Вся-то жизнь: то — генных пут программа,
то — врожденной дури западня.
Помню озверевший вой твой, мама,
проклявший рождение... меня.
Темен рок. Да истина упряма —
промыслом всесущего огня.
Не cпрошу
— ты не ответишь, мама,
отчего не мать ты для меня?
Не с того ль — аж солнце! —
мнится... ямой,
вырытой — для завтрашнего дня?
Вырытой, прости мне, небо, мамой,
обреченной предавать меня.
Обреченной... В том и ужас самый,
где ответчик безысходный — я.
Я не знаю: кто тебе я, мама,
только не истец и не судья.
Жизнь прошла. Сиротски-безответный
кончен искус. И не потому,
что в тщете вопросов смысла нету, —
сам ответ давно уж ни к чему...
