ПОЭЗИЯ И ПРОЗА

Александр Танков

ПЛЯСКИ СМЕРТИ

Збися див, кличет верху древа…

Слово о полку Игореве

I. ПЛЯСКА НИЩИХ

Тусклой люстрой трехрожковой

Светит небо надо мной.

Я стою у подростковой

Пирожковой на Сенной.

Пахнет серым, сирым небом,

Тем, чего не избежим, —

Жалкой пайкой, черствым хлебом,

Пахнет временем чужим.

Это запах новой жизни,

Это запах старой лжи…

По отчаянной отчизне

Панихиду отслужи.

Сумасшедшая шарманка,

Подоплека бытия,

Наркоманка, нимфоманка,

Подколодная змея!

Слезла с неба позолота,

Кожу сбросили дома.

Допетровское болото,

Вьюга, музыка, чума.

Воротник бобровый спорот.

Обветшал багровый город,

Город — призрак, город — мрак…

У него, наверно, рак.

Он стоит, как старый нищий,

Тянет лодочку руки,

И царапают о днище

Пальцы цепкие реки.

II. ПРОЛЕТАРСКАЯ СПРАВЕДЛИВАЯ

Как злокачественная опухоль,

Расползается по углам

То ли выхухоль, то ли чтохухоль —

Мефистохухоль, пьяный в хлам.

Мелкий бес, хромое отродье

С папироской на нижней губе,

Бесноватое благородие

Из ЧК, ГПУ, ГБ.

Он с гармошкою толстомордою

Выбирается на крыльцо —

Умирающему городу

Плюнуть в тающее лицо.

И никак нам его не вывести,

Как тифозную злую вошь.

Истерической справедливости

До костей пробирает дрожь.

III. ЯБЛОЧКО. МАТРОССКИЙ ТАНЕЦ

Это — вьюга, это — крест.

Это — Луга, это — Брест.

Это — церковь понарошку

Превратили в домкомбед.

Это — дворник нашу кошку

Приготовил на обед.

Бесконечная зима

Сводит запросто с ума.

Если утром на Разъезжей

Ты увидишь след медвежий —

Значит, все еще январь.

Сурик, жмурик, киноварь.

Повтори, как ту таблицу,

Что учили в первом «Б»,

Черно-белую столицу

С папиросой на губе.

Матросня утюжит клешем

Разухабистый бульвар.

Если хочешь о хорошем —

Рублик, бублик, самовар.

Если хочешь о плохом —

Кукарекай петухом.

Вот дымят печные трубы.

Не подняв тяжелых век,

В подворотне скалит зубы

Крысоволкочеловек.

Он вернулся с Мировой

Хуже язвы моровой.

— Дай погреться у костра,

Изувеченный!

Отоварился с утра

Человечиной.

Вот Венера, вот Луна.

Вот фанера, вот стена.

Холод, голод, черный ход.

Всех нас выведут в расход.

Будет каждому по вере.

Это — люди, это — звери.

Снизу — хляби, сверху — твердь.

Слева — правда, справа — смерть.

IV. БЕЛОЕ ТАНГО

Когда мы шли через Сиваш,

И берег черный

Кидался под ноги: «Я ваш

Слуга покорный!»,

Цеплялся, голося: «Я друг!»,

За край шинели,

И звезды падали вокруг

Крупней шрапнели.

Когда ворочался январь

В протоке узкой,

Читала вьюга нам словарь

Советско-русский.

Но шло учение не впрок

Степному скифу,

Сполна платившему оброк

Сыпному тифу.

Поземка мерзлую звезду

На хлеб меняла…

Так в девятнадцатом году

Земля линяла.

V. ПОЛОВЕЦКАЯ ПЛЯСКА

Степная сыпь, сыпная степь,

Огни в ночной степи.

Земля посажена на цепь —

И сорвалась с цепи.

Земля посажена в острог —

И выломала дверь.

И вышиб дно, и вышел в срок

Тысяченогий зверь.

Где завивал телеграфист

Кудрявые стишки —

Расстрельный лист, разбойный свист,

Кровавые тиски.

Где повторяли три сестры

Свое «В Москву, в Москву…» —

Горят махновские костры,

Белеет смерть во рву.

Где пропивали стыд и честь

Чумные города —

Несет на копьях смерть и месть

Чингизова орда.

Теплушки лузгают зарю.

Написано давно

Письмо советскому царю

От Нестора Махно:

Ты — смерть и тлен, ты — сушь и ложь,

Ты — злая вошь Кремля,

Я — острый нож, живая рожь,

Я — мать сыра земля.

Ты зажимал страну в тиски,

Я — жил и воевал,

Крестьянской ярости ростки

Я кровью поливал…

Среди кровавого жнивья,

И выжженных лесов

Ползет железная змея,

Поет железная змея

На триста голосов.

Еврей в простреленном пальто

Идет по головам…

Не понимает он — за что

Такая власть словам?

Зачем о прошлом говорить?

Мелодия стара.

Зачем пытаться прикурить

От мертвого костра?

Затем, что катится страна

По прежней колее,

Сыпного страха семена,

Канкан на солее.

И полдень сер, и вечер хмур,

И кровью пьян восход.

И скоро выцветший гламур

Отправится в расход.

Где скалит воровской общак

Улыбку в сто карат,

Там Гзаку говорит Кончак:

«Пора за дело, брат!»

И отвечает брату Гзак:

«Большой нас ждет улов!

И меч остер, и автозак

На тысячу голов.

Засеем смертью те поля,

Что не понять умом…»

О где ты, русская земля?

Ты скрылась за холмом.

В ветвях деревьев кличет див,

Кричит глухой совой,

И едет раненый комдив

С поникшей головой.

Он был в аду, он был в раю,

Он в сердце носит ад,

Он задержался на краю

И песню страшную свою

Поет на новый лад.

VI. КОМАНДИРСКИЙ ПЕРЕПЛЯС

Эта певчая птица зовется «комдив»,

У нее восемнадцать голов.

Ее голос, как ключ Ипокрены, правдив

И, как роза Азора, лилов.

А как срубят ей первые три головы —

Так она запоет на фарси

И зеленой гадюкой скользнет из травы,

А о большем ее не проси.

У нее в Самарканде — двоюродный брат,

У нее в Бухаре — Шагане,

И глаза ее — звезды по десять карат,

И таинственный шрам на спине.

А как срубят ей новые три головы,

Запылают три синих костра,

И заплачет она по-английски: «Увы,

Я стояла за вами с утра,

Но опять мне достался пожизненный срок

В одиночке степного сельпо,

Где среди стеклотары, как смерть между строк,

Протекает река Лимпопо.

И опять мне придется сто лет повторять

Бесконечное „Мы — не рабы“,

И бессмертную душу в потемках терять,

Спотыкаясь о чьи-то гробы».