ПОЭЗИЯ И ПРОЗА

Василий Ковалев

* * *

Я пошел один в глубь ночного парка,

и звезда над ним проступала ярко,

в темноте синела в снегу лыжня,

и сосновая чуть дрожала арка,

зимний лес обступал меня.

Я пошел туда, где кончался город,

на ветру поднимая замерзший ворот,

свет белел в продуктовом и обувном,

весь район лежал предо мной, развернут,

разметался в молочном пару немом.

И, дойдя до края в пространстве темном,

я увидел то, чего до сих пор нам

не случалось видеть с тобой: одни

звезды и деревья, да в поле сонном —

самолетов снижающихся огни.

За кольцом троллейбусным, за развязкой

(не пугай себя никакою сказкой)

ни чудес, ни страшных открытий нет.

Сигареты достал. Постоял. С опаской

обернулся: ночного проспекта свет…

* * *

Ничего с тобой не случится,

ничего не произойдет.

Люди. Встречи. Проблемы. Лица.

(Покажи мне, кто не боится…)

Вот еще один минул год.

И, на службе вечерней стоя,

в полумраке легко крестясь,

в черно-нежное-золотое

шепчешь что-то свое земное, —

тяжело подтверждая связь…

Из пластмассового стакана

ручку вытянув, пишешь тех

на листке, кто пропал с экрана

(каждый раз это как-то странно),

чей в тебе еще слышен смех.

Ни движения, ни ответа

в темном воздухе, только над

головами — полоски света,

теплый шум городского лета,

обоюдно-тревожный взгляд.

* * *

Видишь, люди живут себе как живут,

просыпаются и едят,

на ходу закуривают, жуют

и в пустое небо глядят,

и в метро качаются тяжело,

заключаясь в себе на миг,

погружая взгляд в темноту, в стекло,

где какой-то образ возник,

где змеится черная бирюза,

копошится подземный люд…

И подолгу смотрят глаза в глаза —

и друг друга не узнают.

* * *

Ничего не остается

после музыки ночной,

только дым последней вьется

сигареты над тобой,

только слабый вкус свободы,

только дни бегут гуртом…

Памяти сухие соты

пересчитываешь ртом.

И живешь, почти утратив

смысл, как жили до тебя:

ровный шепот старших братьев,

горький воздух бытия…

* * *

Умереть, успев сказать о том, как

жизнь плясала на ночной плите,

как страна плыла в сырых потемках,

в голубой и страшной пустоте,

как под сердцем радостно кололо,

обреченно и светло-светло,

как ночная полыхала школа,

во дворе качаясь тяжело,

как блестели над районом спальным

звезды, означая лишь одно:

мир остался страшным и печальным,

остальное — все равно.

Что в сознанье живо? Только это

(или просто кажется живым?):

долгое египетское лето,

рокот волн, ахейская победа,

вход Господень в Иерусалим…