От редакции

У нас нет ни малейшего желания ставить под сомнение научную и общественную репутацию Ирины Левинской, ее этические представления. В противном случае пришлось бы говорить о подтасовке. Но в данном случае мы склонны считать, что произошло недоразумение. Обширная реплика Ирины Левинской формально написана по поводу двухтомника П. А. Дружинина, а на самом деле вовсе о другом.

Едва ли не половина реплики посвящена личности и научной судьбе Ольги Михайловны Фрейденберг, записки которой часто цитирует автор двухтомника, но которая отнюдь не является центральным персонажем этого монументального труда. Между тем, у читателя Ирины Левинской, не знакомого с двухтомником Дружинина, может сложиться впечатление, что именно Ольге Михайловне, ее идеям, ее взаимоотношениям с коллегами и посвящена книга.

Ирина Левинская: «„Дух этих записок во многом определяет тональность настоящей работы“, — пишет Дружинин, и действительно, обширные цитаты из воспоминаний  Фрейденберг служат каркасом его книги».

Ничего подобного. «Дух» и «тональность» — это одно, а «каркас» — совершенно другое. Очевидно, Левинская непроизвольно подменяет понятия.

Что движет оппонентами? Дружинин на гигантском, часто впервые вводимом в оборот материале воссоздает портрет страшной эпохи.

Левинская пытается доказать нам, что Дружинин, опираясь на записки Фрейденберг, не только оскорбил ряд замечательных и достойных людей, но и исказил ситуацию в сфере классической  филологии.

Когда мы говорим о недоразумении, то имеем в виду эту принципиальную разность задач. Реплика Левинской имеет чрезвычайно малое отношение к труду Дружинина, Левинская решает собственную задачу — доказать научную и человеческую несостоятельность Фрейденберг и защитить классическую филологию — все остальное побочный эффект.

Однако эффект этот, если принимать всерьез обвинения Левинской, весьма сокрушителен. «... Он (Дружинин.Ред.) отказывает ее (Фрейденберг. — Ред.) научным противникам в профессиональной состоятельности и этическом поведении и ставит их на одну доску с идеологами гонений на филологическую науку в Ленинграде 1940-х годов» (выделено нами.Ред.). Тяжкое обвинение, но ничего подобного в книге Дружинина нет. Там, действительно, имеется несколько резких и несправедливых высказываний Ольги Михайловны о ее научных оппонентах, там действительно имеются совершенно несправедливые выпады против Жирмунского. Но читатель, незнакомый с книгой Дружинина, не должен думать, что эти выпады, без которых и в самом деле можно было обойтись, —и прежде всего без заключительного эпизода 1974 года, — составляют основную часть цитат. Это отнюдь не так.

Во-первых, во введении Дружинин пишет: «...необходимо оговорить то обстоятельство, что в личностных характеристиках она (Фрейденберг. Ред.) может быть излишне категоричной».

Во-вторых, он ясно объясняет — с какой целью он обращается к запискам Ольги Михайловны: «... Быть может, нам удастся хотя бы посредством цитат передать толику той атмосферы, в которой вынуждены были существовать участники событий — „в это дикое время, среди этого мракобесия, лакейства и подлости“». И Дружинин прав, когда утверждает что Фрейденберг «точно, и бесстрашно <...> диагностирует эпоху».

Больше того. Дружинин изначально готов признать правоту С. А. Жебелева, отозвавшегося на одно из сочинений Фрейденберг: «„Ваша работа переполнена материалом, фактов чересчур много, но ни одной мысли!“ Осознавая эту особенность, лишь скажем, что именно подробная филологическая скрупулезность послужила твердым основанием для документального исследования и обоснованных выводов». То есть цель его фундаментального труда состоит в том, чтобы дать по возможности точное описание патологического сосуществования в послевоенные советские годы «филологии» и «идеологии».

(Сошлемся и мы на Жебелева — вполне сознательно. Его апология в реплике Левинской к обсуждаемому труду  отношения не имеет: в двухтомнике он упоминается всего два раза —  совершенно безоценочно. Что же касается И. И. Толстого, то вот и Б. М. Эйхенбаум записывает: «О. М. вела себя с большим достоинством, но было жалко ее — тем более что против нее очень глупо говорил И. И. Толстой». Подразумеваются тут не ученые споры, а как раз обстоятельства, составляющие основной сюжет исследования Дружинина.) Так что если Левинская обширно цитирует негативные высказывания Фрейденберг о том же Жирмунском, нужно бы читателям сообщить и об их резюме: «Когда прорабатывали Жирмунского и поручили мне выступленье против него, я, несмотря на „недопустимость“ такого отказа, не пошла на подлость». Некорректно поэтому мимоходом умозаключать, как это позволяет себе Левинская: «…здесь О. М. оказывается в одной компании с борцами с низкопоклонством…» Не оказывается. 

Дружинин на огромном материале демонстрирует трагедию отнюдь не только советской филологии, воплощенную в судьбах лучших ее представителей. На основе мощного комплекса архивных документов он рисует общую политиче­скую картину со всем ее уродством. И убийственные в своей точности наблюдения Фрейденберг, современницы событий, не влияя на сюжет, конечно же, придают этой картине горькую достоверность.

«Дело не в диктатуре пролетариата — ее и в помине нет. Дело не в господстве „низших“, нет, господствуют потомки крепостничества, жестокая, хамская, бездушная сила тех мужиков, которые били и будут бить народ. Сталин призвал к власти этих управителей, помещичьих хозяйчиков, жандармерию, становых, кулаков, кабатчиков. <...> Мы отданы на откуп этой силе. <...> То, с чем боролась культура в течение веков, вся невежественная сила этих ростовщиков и кабатчиков — наши цензоры, бытоустроители, воспитатели наши». (Можно спорить о социальном составе «сталинских соколов», но важна острота ощущения происходящего).

И дальше Фрейденберг пишет о попытках крупных ученых приспособиться к этой ситуации. Никто не бросит камень в людей, пытавшихся создать себе человеческие условия существования. Дело не в этом, а в отвратительной практике подкупа интеллигенции, покупки лояльности.

И оказалось, что лояльность не спасает.

С яростной точностью Ольга Михайловна анализирует наступающую катастрофу: «Гуманитарная интеллигенция, занятая собой, самонадеянная, безрассудная, думала смутно, так себе, неотесанные парни... А между тем шла там своя внутренняя жизнь — к ней никто не считал нужным присмотреться, — исполненная злобы и вожделений. Интеллигенты думали сквозь туман: ну, при всей неотесанности, они не могут не понимать, что науку делают образованные. Эту аксиому пришлось как-никак признать.

Доверие к неприязненной аксиоме погубило многих. Своевременно не угадавших, что люди 49-го не были самотеком, но людьми системы, которая, включив гуманитарий в свой идеологический механизм, меньше всего нуждалась в ее научной продукции. <...>

Люди фланировали над бездной, кишевшей придавленными самолюбиями. Пробил час — они вышли из бездны. Проработчики жили рядом, но все их увидели впервые — осатаневших, обезумевших от комплекса неполноценности, от зависти к профессорским красным мебелям и машинам, от ненависти к интеллектуальному, от мстительного восторга <…> увидели вырвавшихся, дорвавшихся, растоптавших».

Вот эти тексты были нужны Дружинину как камертон, а не примеры столкновения научных самолюбий. Ибо эти свидетельства современницы, рисковавшей жизнью, занося все это на бумагу, очеловечивали мертвый мир документов.

В пятидесятые—шестидесятые годы перечисленные Дружининым поименно погромщики в силе и славе, получавшие научные звания, восседали на ученых советах рядом с теми, кого они не так давно топтали.

Дружинин ставит перед собой, вопреки мнению Ирины Левинской, и еще одну нелегкую задачу — показать, как безжалостное давление власти искажает поведение вполне достойных людей, поскольку деформирует их сознание и вынуждает к мимикрии.

Труд Дружинина замечателен тем, что он являет нам два жизненных слоя — чисто политический — в частности, подготовка «ленинградского дела» и само «дело», — и вырвавшийся на свет божий мир «научного» подполья (в достоев­ском смысле). Дружинин демонстрирует органичную родственность этих пластов, неизбежную связь погрома политического и погрома в сфере науки. Чудовищный мир торжества аморальности, коварства, патологической жестокости.

Двухтомник Дружинина — многослойная картина насилия худших над лучшими, — насилия политического, экономического (что важно!), интеллектуального.

По мнению Ирины Левинской, «репутации ученых, о которых он пишет, Дружинина, как видно, совершенно не беспокоят, <...> он, не церемонясь (!), выуживает из мемуарной литературы всевозможные истории, бросающие тень на их нравственный облик». Не кажется ли Ирине Алексеевне, что в данном случае, как, впрочем, и в ряде других, ее стилистика напоминает по резкости стиль нелюбимой ею Ольги Михайловны? Иллюстрирует Ливинская это «выуживание» печальным эпизодом с Александром Зайцевым, который, встретившись с Фрейденберг после семи лет тяжелых испытаний «не узнал» ее. Но объяснение Левинской более чем странное. Она повторяет предположение ученицы Фрейденберг, что пребывание в «застенке» ослабило память Зайцева. Стало быть, интеллект сохранился — Зайцев стал выдающимся ученым, — а память пострадала настолько, что он не мог вспомнить хорошо знакомого человека, сыгравшего в его судьбе немалую роль? Но ведь других своих коллег он узнавал. «Он не узнал не учителя, а кафедральную начальницу», — пишет Левинская. Значит, «учителя» все же узнал? Мы никогда не поймем, что заставило Зайцева поступить именно так, но изъяны памяти здесь не при чем. И этот эпизод отнюдь не выглядит как попытка Дружинина скомпрометировать Зайцева. Речь идет о сложности человеческих отношений. Тем более что и мы вместе с Ириной Алексеевной убеждены: органы преднамеренно объявили А. И. Зайцева «сумасшедшим», каковым он ни одной минуты не был.

Труд Дружинина остро актуален сегодня, когда происходит опасная идеализация прошлого. И потому мы считаем недоразумением решительную и наверняка искреннюю попытку Ирины Левинской подменить истинный смысл этой фундаментальной, как по материалу, так и по смыслу, книги сюжетом из истории классической филологии.

При всем уважении к Ирине Левинской, мы не убеждены в ее праве распространять свой обличительный пафос на отечественную «неклассическую» филологию в целом. Дескать, ей еще в студенческие годы ясна была порочность метода Фрейденберг, получившего признание «главным образом среди структуралистов». Как будто не структурализм в самую застойную совесткую пору привлек к себе бóльшую часть одаренной филологической молодежи и вывел нашу науку о литературе на достойный мирового признания уровень.

Не убеждены мы и в том, что у Ирины Алексеевны есть основания для высокомерно-назидательного тона, которым она поучает сорокалетнего историка, автора многих книг и статей, в том числе по источниковедческим проблемам.

На наш взгляд, книга Дружинина «Идеология и филология» должна стоять на полке у каждого переживающего за судьбы отечественной культуры читателя. На расстоянии вытянутой руки.

Анастасия Скорикова

Цикл стихотворений (№ 6)

ЗА ЛУЧШИЙ ДЕБЮТ В "ЗВЕЗДЕ"

Павел Суслов

Деревянная ворона. Роман (№ 9—10)

ПРЕМИЯ ИМЕНИ
ГЕННАДИЯ ФЕДОРОВИЧА КОМАРОВА

Владимир Дроздов

Цикл стихотворений (№ 3),

книга избранных стихов «Рукописи» (СПб., 2023)

Подписка на журнал «Звезда» оформляется на территории РФ
по каталогам:

«Подписное агентство ПОЧТА РОССИИ»,
Полугодовой индекс — ПП686
«Объединенный каталог ПРЕССА РОССИИ. Подписка–2024»
Полугодовой индекс — 42215
ИНТЕРНЕТ-каталог «ПРЕССА ПО ПОДПИСКЕ» 2024/1
Полугодовой индекс — Э42215
«ГАЗЕТЫ И ЖУРНАЛЫ» группы компаний «Урал-Пресс»
Полугодовой индекс — 70327
ПРЕССИНФОРМ» Периодические издания в Санкт-Петербурге
Полугодовой индекс — 70327
Для всех каталогов подписной индекс на год — 71767

В Москве свежие номера "Звезды" можно приобрести в книжном магазине "Фаланстер" по адресу Малый Гнездниковский переулок, 12/27

Михаил Толстой - Протяжная песня
Михаил Никитич Толстой – доктор физико-математических наук, организатор Конгрессов соотечественников 1991-1993 годов и международных научных конференций по истории русской эмиграции 2003-2022 годов, исследователь культурного наследия русской эмиграции ХХ века.
Книга «Протяжная песня» - это документальное детективное расследование подлинной биографии выдающегося хормейстера Василия Кибальчича, который стал знаменит в США созданием уникального Симфонического хора, но считался загадочной фигурой русского зарубежья.
Цена: 1500 руб.
Долгая жизнь поэта Льва Друскина
Это необычная книга. Это мозаика разнообразных текстов, которые в совокупности своей должны на небольшом пространстве дать представление о яркой личности и особенной судьбы поэта. Читателю предлагаются не только стихи Льва Друскина, но стихи, прокомментированные его вдовой, Лидией Друскиной, лучше, чем кто бы то ни было знающей, что стоит за каждой строкой. Читатель услышит голоса друзей поэта, в письмах, воспоминаниях, стихах, рассказывающих о драме гонений и эмиграции. Читатель войдет в счастливый и трагический мир талантливого поэта.
Цена: 300 руб.
Сергей Вольф - Некоторые основания для горя
Это третий поэтический сборник Сергея Вольфа – одного из лучших санкт-петербургских поэтов конца ХХ – начала XXI века. Основной корпус сборника, в который вошли стихи последних лет и избранные стихи из «Розовощекого павлина» подготовлен самим поэтом. Вторая часть, составленная по заметкам автора, - это в основном ранние стихи и экспромты, или, как называл их сам поэт, «трепливые стихи», но они придают творчеству Сергея Вольфа дополнительную окраску и подчеркивают трагизм его более поздних стихов. Предисловие Андрея Арьева.
Цена: 350 руб.
Ася Векслер - Что-нибудь на память
В восьмой книге Аси Векслер стихам и маленьким поэмам сопутствуют миниатюры к «Свитку Эстер» - у них один и тот же автор и общее время появления на свет: 2013-2022 годы.
Цена: 300 руб.
Вячеслав Вербин - Стихи
Вячеслав Вербин (Вячеслав Михайлович Дреер) – драматург, поэт, сценарист. Окончил Ленинградский государственный институт театра, музыки и кинематографии по специальности «театроведение». Работал заведующим литературной частью Ленинградского Малого театра оперы и балета, Ленинградской областной филармонии, заведующим редакционно-издательским отделом Ленинградского областного управления культуры, преподавал в Ленинградском государственном институте культуры и Музыкальном училище при Ленинградской государственной консерватории. Автор многочисленных пьес, кино-и телесценариев, либретто для опер и оперетт, произведений для детей, песен для театральных постановок и кинофильмов.
Цена: 500 руб.
Калле Каспер  - Да, я люблю, но не людей
В издательстве журнала «Звезда» вышел третий сборник стихов эстонского поэта Калле Каспера «Да, я люблю, но не людей» в переводе Алексея Пурина. Ранее в нашем издательстве выходили книги Каспера «Песни Орфея» (2018) и «Ночь – мой божественный анклав» (2019). Сотрудничество двух авторов из недружественных стран показывает, что поэзия хоть и не начинает, но всегда выигрывает у политики.
Цена: 150 руб.
Лев Друскин  - У неба на виду
Жизнь и творчество Льва Друскина (1921-1990), одного из наиболее значительных поэтов второй половины ХХ века, неразрывно связанные с его родным городом, стали органически необходимым звеном между поэтами Серебряного века и новым поколением питерских поэтов шестидесятых годов. Унаследовав от Маршака (своего первого учителя) и дружившей с ним Анны Андреевны Ахматовой привязанность к традиционной силлабо-тонической русской поэзии, он, по существу, является предтечей ленинградской школы поэтов, с которой связаны имена Иосифа Бродского, Александра Кушнера и Виктора Сосноры.
Цена: 250 руб.
Арсений Березин - Старый барабанщик
А.Б. Березин – физик, сотрудник Физико-технического института им. А.Ф. Иоффе в 1952-1987 гг., занимался исследованиями в области физики плазмы по программе управляемого термоядерного синтеза. Занимал пост ученого секретаря Комиссии ФТИ по международным научным связям. Был представителем Союза советских физиков в Европейском физическом обществе, инициатором проведения конференции «Ядерная зима». В 1989-1991 гг. работал в Стэнфордском университете по проблеме конверсии военных технологий в гражданские.
Автор сборников рассказов «Пики-козыри (2007) и «Самоорганизация материи (2011), опубликованных издательством «Пушкинский фонд».
Цена: 250 руб.
Игорь Кузьмичев - Те, кого знал. Ленинградские силуэты
Литературный критик Игорь Сергеевич Кузьмичев – автор десятка книг, в их числе: «Писатель Арсеньев. Личность и книги», «Мечтатели и странники. Литературные портреты», «А.А. Ухтомский и В.А. Платонова. Эпистолярная хроника», «Жизнь Юрия Казакова. Документальное повествование». br> В новый сборник Игоря Кузьмичева включены статьи о ленинградских авторах, заявивших о себе во второй половине ХХ века, с которыми Игорь Кузьмичев сотрудничал и был хорошо знаком: об Олеге Базунове, Викторе Конецком, Андрее Битове, Викторе Голявкине, Александре Володине, Вадиме Шефнере, Александре Кушнере и Александре Панченко.
Цена: 300 руб.
Национальный книжный дистрибьютор
"Книжный Клуб 36.6"

Офис: Москва, Бакунинская ул., дом 71, строение 10
Проезд: метро "Бауманская", "Электрозаводская"
Почтовый адрес: 107078, Москва, а/я 245
Многоканальный телефон: +7 (495) 926- 45- 44
e-mail: club366@club366.ru
сайт: www.club366.ru

Почта России