ВЗГЛЯД ИЗ РОССИИ
Ирина
Михайлова
От «восьмидесятников» до
«дома при мечети»
«Нидерландской литературой» чаще всего называют
литературу, написанную на нидерландском языке авторами, живущими в Нидерландах
(включая территории в Карибском бассейне) и во Фландрии (нидерландоязычной
части Бельгии). В литературоведении часто ведутся споры о том, правильно ли
считать нидерландскую литературу единой — или состоящей из самостоятельных
литератур Нидерландов и Фландрии. На протяжении веков эти две ветви
нидерландской литературы то развивались в различных направлениях, то снова сближались.
В наши дни, когда не только в Европе, но и во всем мире наблюдается тенденция к
стиранию любых границ, между нидерландской
и фламандской литературами также появляется все больше точек соприкосновения.
Тем не менее в данном очерке основной акцент сделан на
литературе Нидерландов.
Водораздел между той частью литературы
Нидерландов, которую сегодня читают только специалисты-литературоведы, и той, к
которой обращается широкий читатель, проходит по 1880-м годам, когда молодые
поэты и критики, сгруппировавшиеся вокруг амстердамского журнала «Де Ниуве Хидс» («Новый вожатый»),
произвели настоящую революцию в словесности. Этих литераторов-единомышленников
называют «восьмидесятниками», а все это литературное явление в целом —
«движением восьмидесятых годов». Важнейшие из них — амстердамцы:
рано умерший поэт Жак Перк (1859—1881), лидер
движения поэт и критик Виллем Клоос
(1859—1938), поэты Альберт Фервей (1865—1937) и Херман Гортер (1864—1927), поэт и
прозаик Фредерик ван Эден
(1860—1932) и острый критик и прозаик Лодевейк ван Дейссел
(1864—1952). В широком смысле слова к «движению восьмидесятых годов» относят
также творчество гаагских прозаиков Марселлуса Эмантса (1848—1923) и Луи Куперуса
(1863—1923).
Поэты-«восьмидесятники», исповедовавшие принцип «искусство
ради искусства» и творческого индивидуализма, мечтавшие поднять нидерландскую
поэзию до лучших образцов английской и французской словесности, начали с шуток
и издевок над литераторами старшего поколения, в которых — за исключением
пылкого романтика Мультатули (1820—1887), автора
знаменитого романа «Макс Хавелаар» — видели лишь
бесцветную и бездушную нравоучительность. В сборнике «Травинки»,
содержащем пародии на «поэтов-пасторов» (действительно, в XIX веке очень многие
поэты были по образованию теологами), Фредерик ван Эден, скрывшийся под псевдонимом Корнелис
Парадейс, ополчился, в частности, на всеобщего
любимца, писателя-пастора Николааса Бейтса (1814—1903), чья книга «Камера обскура», полная
тонких наблюдений над человеческой природой и мягкого юмора, пользовалась
особым успехом. Пародируя характерную для многих поэтов-пасторов
примитивность ритмики, он писал: «Самый главный среди вас — / Несравненный Николаас. / Пишет горы он стихов, / ограждая от грехов. //
Гордо реет его слава / выше Гете и Гомера, / Он — поборник строгих нравов / и
неколебимой веры».
По
художественным принципам и по силе влияния на умы современников эпоха
«восьмидесятников» во многом перекликается с русским Серебряным веком. Подобно тому как в нашем Серебряном веке сосуществовало множество
литературных течений (старший и младший символизм, импрессионизм, акмеизм и
др.), так и движение «восьмидесятников» не было однородным. На начальном этапе
творчество этих молодых авторов было своеобразным сплавом импрессионизма,
натурализма и модерна. Но в 1890-е годы
в эстетических воззрениях большинства «восьмидесятников» происходят изменения: Фредерик ван Эден
увлекается общественной деятельностью и борьбой за социальную справедливость; Херман Гортер становится
социалистом и отказывается от творческого индивидуализма; Альберт Фервей, более не удовлетворенный импрессионистическим
видением мира, эволюционирует в направлении символизма; Лодевейк
ван Дейссел проходит
описанный им в статье «От Золя к Метерлинку» (1895)
путь от натурализма через символизм к своеобразному мистицизму.
Отголоски буквально всех перечисленных тенденций можно найти в произведениях
крупнейшего прозаика этого поколения Луи Куперуса,
который стал известен в России еще при жизни.
Авторы,
вступившие в литературу в 1890-е годы, были преемниками «восьмидесятников», они
восприняли и развили дальше те духовные веяния, которые носились в воздухе:
стремление проникнуть с помощью поэтического вдохновения в сверхреальность
(символизм) и, с другой стороны, веру в возможность избавить человечество от
страданий. К символистам принадлежат поэты Ян Хендрик
Леополд (1865—1925) и Питер Корнелис
Баутенс (1870—1943). Борьба против социальной
несправедливости чрезвычайно важна для поэтессы Хенриэтты
Роланд-Холст (1869—1952) и занимает центральное место в творчестве
драматурга-реалиста Хермана Хейерманса
(1864—1924; в России был известен как «Герман Гейерманс»).
Для
писателей следующего поколения важным течением оказался неоромантизм с его
атмосферой сладкой грусти, мотивами одиночества, бегства от жестокой
действительности, поисками нравственной чистоты. Эти мотивы звучат в романах
Артура ван Схендела
(1874—1946). Герои его книг — бродяга-монах Тамалоне, странствующий по дорогам Италии («Влюбленный
бродяга»,1904; «Заблудившийся бродяга», 1907), парусных дел мастер Адриан Браувер, знающий одну цель
в жизни — плавать на прекрасном паруснике («Клипер „Иоганна-Мария“», 1930),
танцоры Марион и Даниэль, созданные друг для друга,
ибо их внутренние ритмы идеально гармонируют («Мир — праздник танца», 1938), —
принадлежат к числу самых ярких образов в нидерландской литературе.
Настроение повестей Нескио (Nescio
— «не знаю», псевдоним Й. Х. Ф. Грёнло, 1882—1961)
часто называют «ироническим романтизмом». Его герои — пятеро «титанчиков» («titaantjes»), юных
идеалистов, всей душой вбирающих в себя красоту природы (особенно закатов) и
не воспринимающих мир людей, в котором им, вопреки их желанию, приходится жить.
В душах их зреет бунт против существующего порядка вещей, при котором вместо
того, чтобы созерцать Бога в Его творениях, надо работать в конторе и
зарабатывать деньги. Восстание этих «титанчиков» сводится
к тому, что в свободное от работы время они гуляют по окрестностям Амстердама
и ругают самодовольных и благополучных сограждан. Нескио
входит в число самых популярных прозаиков; восхищаются его необыкновенным
языком и нередко знают целые страницы из его книг наизусть. Сейчас кажется
удивительным, что сразу после выхода его шедевры «Поэтик», «Объедатель»
и «Титанчики» (1918) не вызвали отклика. Грёнло, работавший директором экспортной фирмы в
Амстердаме, пытался скрыть, что грешит сочинительством, и стал по-настоящему
знаменит только в 1960-е годы, в эпоху хиппи, которые полностью разделяли
идеалы «титанчиков».
Точно
так же и стихи поэтов-неоромантиков Адриана Роланд-Холста (1888—1976) и Жака Блума (1887—1966) остаются сегодня по-прежнему любимы и
читаемы. Роланд-Холст (племянник упомянутой поэтессы) по образованию был
специалистом по кельтской филологии (учился в Оксфордском университете). В
Англии его кумиром стал ирландский поэт Уильям Батлер Йейтс, которого он охотно переводил. В значительной мере на
основе кельтской мифологии Роланд-Холст создал для себя неоромантический миф:
он видит земную жизнь как разновидность тюрьмы, где человек закован в кандалы
времени и пространства. Лишь освободившись от этой жизни, избранные души
попадают в прекрасный мир, на «остров блаженных», откуда до нашего мира иногда
долетают звуки, но слышат их лишь чистые духом. Высший долг поэта — излечить
окружающих от глухоты и тем самым предотвратить гибель мира. Многие строки
грустных и тихих стихов Жака Блума, проникнутых
настроением покорности судьбе, стали крылатыми. В них лишь изредка слышится
мотив радости — но по столь скромным поводам, что возникает легкий иронический
эффект. Блум — один из самых цитируемых нидерландских
поэтов. Острое чувство осенней тоски звучит в стихотворении «Ноябрь»: «Всегда
ноябрь, все время дождик, / Всегда тоска в душе, всегда...» И не важно, как эти
строчки декламируют — с иронией или без. А если кто обнаруживает, что его
мрачные предчувствия не сбылись, тот может процитировать последнюю строчку из
сонета «Покорный судьбе»: «И ведь намного хуже быть могло».
Во
время Первой мировой войны Нидерландам удалось
сохранить нейтралитет. Тем не менее духовная атмосфера
в стране, как и во всей Европе, была пессимистическая и определялась в первую
очередь ощущением крушения довоенных представлений о мироустройстве. Поэт Мартинус Нейхоф (1894—1953) писал
об этом так: «...мировая война породила глубочайшее разочарование. После войны
от людей потребовалось огромное мужество, чтобы идти дальше. Война показала,
какой противоестественной силой обладает человек, но, тем не менее, в его
действия никто не вмешался. <…> Чтобы жизнь казалась терпимой, прежде
существовали идеалы. Но нынче пот и боль возвысились до мрачного великолепия,
нынче идеалы не действенны и потому ниспровергнуты».
Нидерландская
литература между двумя мировыми войнами отчетливо делится на два периода. Годы
с 1916-го по 1930-й — время увлечения модернистскими течениями, особенно
экспрессионизмом (в меньшей мере футуризмом и дадаизмом): экспрессионизм
воспринимался как революционное обновление искусства после неоромантизма и веры
в высшую справедливость довоенного поколения. Отказ от «красивостей»,
радикальное новаторство в области формы, стремление показывать не внешнюю
сторону вещей, а самую их суть, проецирование авторского «я» на внешний мир —
все это свойственно поэзии Хермана ван ден Берха
(1897—1967) и Хендрика Марсмана
(1899—1940). Марсман разработал для себя особую
разновидность экспрессионизма, которую назвал «витализм»: для витализма
свойственно космическое мироощущение, стремление к яркой интенсивной жизни, сам
стих должен быть острым, как лезвие меча.
В
1930-е годы экспериментирование с формой, которым увлекались экспрессионисты,
снова уступает место эстетике, характеризующейся большей формальной строгостью.
Поэты снова используют в стихах размер и рифму, пишут грамматически правильными
предложениями, понятными словами, в текстах опять появляются реалистические
описания конкретных явлений. Сильнейший творческий импульс исходил от
редакторов журнала «Форум» Менно тер Браака (1902—1940) и Эдуарда дю
Перрона (1899—1940), которые настаивали на важности яркой личности писателя и
подчиненности формы содержанию. На страницах журнала велась полемика по вопросу
о том, что важнее в литературном произведении — совершенство формы или его
содержание как выражение личности автора. Редакторы, особенно Менно тер Браак, выступали против
царившего в нидерландской литературе со времен «восьмидесятников» принципа
«искусство для искусства» и автономии формы, провозглашаемой модернизмом, и
ратовали за появление на литературном поле ярких самостоятельных
индивидуальностей. По их мнению, в условиях мирового экономического кризиса и
роста фашистских умонастроений литература должна быть максимально близка к
жизни, а позиция автора — изложена предельно ясно. «Форум» пользовался
необыкновенно высоким авторитетом в художественном мире благодаря чуткости,
глубине и бескомпромиссности критических статей его редакторов. Оба они были
блестящими мыслителями и острыми полемистами, охотно провоцировали своих
оппонентов на споры и вели дискуссию с помощью четких аргументов и логики.
Многие дебаты выходили далеко за пределы литературной проблематики и носили
острый политический характер. «Форум» сыграл огромную роль в истории
нидерландской культуры также потому, что помог многим писателям войти в
литературу или найти свой путь. Именно здесь начал печататься Симон Вестдейк (1898—1971),
фантастически разносторонний и продуктивный прозаик и поэт-философ, который в
послевоенные годы считался крупнейшим нидерландским писателем. «Форум» первым
оценил талант поэта-романтика Я. Слауэрхофа
(1898—1936), которого другие критики обвиняли в небрежной манере письма. Именно Тер Браак убедил фламандского
бизнесмена Виллема Элсхота
(1882—1960) не прекращать писать, благодаря чему нидерландская литература
обогатилась целым рядом шедевров, а Элсхот поныне
считается крупнейшим фламандским классиком. «Форум» открыл для читателей Нескио.
Тем
не менее считать 1930-е годы временем однозначного
возврата к традиционному реализму было бы неправильно. Реализм 1930-х годов,
как правило, имеет «двойное дно» и соприкасается с «новой вещественностью» и
сюрреализмом. Для «новой вещественности» (другое название — «магический
реализм») характерно детальное изображение застывшего, кристаллически-ясного
мира, который как бы отчужден от человека и не подпускает к себе. Именно в
период увлечения «новой вещественностью» создает свои важнейшие произведения
поэт Мартинус Нейхоф — в
том числе знаменитую поэму «Аватер», о которой
восторженно говорил Иосиф Бродский в своей лекции на Туринской книжной ярмарке
1988 года — «Как читать книгу». В прозе «новая вещественность» оказала влияние,
среди прочих, на Ф. Бордевейка (1884—1965), автора
повестей «Бинт», «Кубы», «Рычащие звери» и романа «Характер» (1838), по
которому в наше время снят один из самых успешных нидерландских фильмов. В
произведениях Бордевейка явно присутствует и
атмосфера сюрреализма, проявляющаяся в фантастическом гротеске, с которым
изображаются персонажи. Еще больше сюрреалистических образов и сюжетных ходов
можно найти у уже упомянутого С. Вестдейка и Белькампо (псевдоним Х. П. Шёнфельда-Вихерса,
1902—1990), чьи безудержные фантазии, по сути, являются воплощением
человеческого подсознания. Из поэтов сюрреализм оказался особенно важен для Г. Ахтерберга (1905—1962), поэта с трагической судьбой: в
состоянии депрессии он убил из пистолета свою возлюбленную. Все стихи,
написанные им после этого, служат попыткой воскресить убитую, чей дух, по
мнению поэта, растворился в окружающих предметах, заставить ее жить на
протяжении стихотворения. Мир в стихах Ахтерберга
изображен детально и реалистично, но детали он располагает сюрреалистическим
способом, в соответствии с глубинным ощущением присутствия в них потустороннего
измерения.
Важной
фигурой в культурной жизни межвоенного периода,
автором, который не менее глубоко, чем редакторы «Форума», понял суть
набирающего силу фашизма, был историк и культуролог Йохан Хёйзинга
(1872—1945). Книги Хёйзинги 1930-х годов явились
откликом на духовные настроения и политические тенденции тех лет. В этом смысле
показательна его статья «О национализме и патриотизме на протяжении веков», раскрывающая
его метод работы: оценив рост националистических настроений как большую
опасность своего времени, он исследует истоки понятия «нация» в европейской
культуре и показывает его простейшую основу в разделении всех людей на «наших»
и «не наших». Кабинетный ученый, Хёйзинга не боялся
заявлять о своих убеждениях вслух. Так, в 1933 году он, руководя международной
конференцией в Лейденском университете, попросил покинуть помещение немецкого
историка Йоганна фон Леерса,
автора антисемитских статей. После этого вся немецкая делегация
уехала из Лейдена. Предчувствие войны и
осознание опасности, которую несет человечеству утрата пиетета к традиционным
духовным ценностям, стоят в центре его книги 1935 года «Тени завтрашнего дня.
Диагноз духовного недуга нашего времени». Эта книга вдохновила Мартинуса Нейхофа на создание
стихотворного цикла «Ни свет ни заря», посвященного Хёйзинге. Ее восторженно приветствовал также Менно тер Браак, приходившийся Хёйзинге внучатым
племянником и состоявший с ним в переписке. Менно тер Браак восхищался тем, что его
немолодой родственник выступил с актуальным полемическим трактатом.
В
нашей стране читатели старшего поколения помнят имя еще одного автора,
вступившего в литературу в 1930-е годы и ставшего активным антифашистом, — коммуниста
Тёйна де Фриса (1907—2005).
«Рембрандт» (1931) и «Рыжеволосая девушка» (1956; о героине
Сопротивления Ханни Схафт)
были переведены на русский и напечатаны многотысячными тиражами в 1956 и 1959
годах соответственно. Тёйна де Фриса издали в Москве в первую очередь потому, что тот был
«другом Советского Союза». Но и нидерландские литературоведы отдают ему
должное за его мастерство, несомненный талант и продуктивность (более сорока романов, множество сборников стихов и новелл, а
также ряд биографий и мемуаров).
В
самом конце межвоенного периода заметным событием в
литературной жизни Нидерландов стал выход в свет сборника стихов «Парки и пустыни»
М. Васалис (псевдоним Маргареты
Дрохлевер Фортёйн-Лейнманс,
1909—1998). Восторженный отзыв об этом сборнике написал М.
тер Браак. В стихах Васалис
поражает уникальное сочетание внешней простоты (расхожие
слова, незамысловатый синтаксис, ясные образы) с глубиной проникновения в
человеческое подсознание. Создаваемые поэтессой картины нередко производят
впечатление галлюцинаций. Название сборника отсылает к двум аспектам
современного человека: «парки» соотносятся с окультуренной природой, «пустыни»
— с неподдающимися обузданию, дикими глубинами человеческого естества, о
которых автор-психиатр хорошо знала. Настоящая слава пришла к Васалис после войны, когда она опубликовала еще множество
сборников, в том числе «Птицу феникс» (1947) и «Пейзажи и лица» (1954).
9 мая 1940 года, за день до вторжения немцев в
Нидерланды, вышел первый сборник стихов Иды Херхардт
(1905—1997) под названием «Космос». Эта ученица Я.-Х. Леополда
по Эразмианской гимназии в Роттердаме и сама
учительница латыни и греческого всегда держалась в
стороне от каких-либо литературных группировок — как, впрочем, и ее учитель. Ее
лирика отличается яркой афористичностью, монументальностью и поразительной
энергетикой, создаваемой мастерской звуковой инструментовкой стиха.
После 1961 года, когда в Нидерланды из Южной
Африки переехала на постоянное жительство блестящая южноафриканская поэтесса
Элизабет Эйберс (1915—2007), писавшая на понятном для
голландцев упрощенном языке африканс, литературоведы
стали говорить о трех самых уважаемых поэтессах страны.
Вторая мировая война началась для Нидерландов 10
мая 1940 года. Уже 15 мая, после бомбардировки Роттердама, страна
капитулировала. В тот же день покончил с собой Тер Браак, не пожелавший остаться жить в стране, оккупированной
фашистами. Дю Перрон умер от сердечного приступа за несколько часов до этого,
услышав по радио известие о капитуляции. Через месяц погиб Марсман,
попытавшийся добраться до Англии из Франции, где его застала война, на корабле:
в судно попала немецкая торпеда (по другой версии — произошел взрыв в машинном
отделении). Нидерландская литература осиротела.
В ноябре 1941 года немецкие оккупационные власти
основали Нидерландскую культурную палату, куда, подтвердив собственное
арийское происхождение, обязаны были вступить все деятели культуры, желавшие
продолжать работать в своей области. Уклоняющихся от
регистрации ожидало суровое наказание. Однако эта попытка практически
провалилась, хотя на писателей оказывалось серьезное давление, в частности Симон Вестдейк был посажен в
тюрьму в качестве заложника. Ни Вестдейк, ни другие
крупные писатели до конца войны не опубликовали легально ни одного своего
произведения.
Разумеется, существовала и нелегальная пресса.
Самый известный пример поэзии Сопротивления — «Восемнадцать казненных» Яна Камперта (1902—1943): стихотворение, написанное от лица
одного из восемнадцати заложников накануне расстрела в марте 1941 года, после
знаменитой Февральской стачки. Ян Камперт писал его,
еще оставаясь на свободе. Позднее его посадили в концлагерь Амерсфорт,
затем перевели в Бухенвальд и далее в Нойенгамме, где
он и погиб в 1943 году. В 1970-м «Песня восемнадцати
казненных» увидела свет в переводе Иосифа Бродского, сделанном с подстрочника
(Ярость благородная. М., 1970. С. 297—299).
В послевоенные годы заметное место в
нидерландской литературе занимала документальная проза, рассказывающая о
драматических событиях периода оккупации — в первую очередь о трагедии
голландских евреев: дневники, свидетельства людей, чудом вернувшихся из
концлагерей, исторические исследования.
Всему миру известен «Дневник Анны Франк» — один
из важнейших документов, свидетельствующих о холокосте. Семья Франк бежала из
нацистской Германии в Нидерланды незадолго до начала войны и во время оккупации
пряталась в тайнике в одном из амстердамских домов. Дневник содержит
размышления обычной девочки-подростка, которая быстро взрослеет под влиянием
экстремальных жизненных обстоятельств. После того как укрытие было обнаружено,
вся семья попала в концлагерь, откуда ни сама Анна, ни ее сестра с матерью уже
не вернулись. Остался в живых только отец, Отто
Франк, который в 1947 году издал дневник своей дочери.
Менее
известен, но почти столь же поразителен дневник Этти Хиллесум «Нарушенная жизнь» (1914—1943), впервые изданный в
1981 году, а в 2011-м вышедший уже 28-м изданием. Свой дневник Этти Хиллесум начала вести по
заданию психотерапевта, у которого проходила курс, оказавшись в психологическом
тупике. Поначалу это предельно честный отчет о динамике душевного состояния
яркой, самостоятельно мыслящей и литературно одаренной женщины. Ее
психотерапевт — еврей, перебравшийся в Голландию из Германии, чтобы спастись от
преследований. Записи становятся по-настоящему душераздирающими там, где Этти день за днем описывает постепенные, происходящие шаг
за шагом страшные изменения в жизни амстердамских евреев во время оккупации, за
которыми она долгое время наблюдает с близкого расстояния, работая добровольцем
в концлагере Вестерборк. Записи обрываются в октябре
1942-го, когда ее саму из добровольцев перевели в разряд заключенных. На
протяжении нескольких месяцев 1943 года Этти
описывала свою жизнь в письмах из лагеря. 7 сентября 1943-го она и ее семья
были этапированы в Освенцим, где вскоре погибли.
Из свидетельств бывших узников концлагерей
назовем «Amor fati» (1946)
юриста, писателя, драматурга и журналиста Авеля Херцберга
(1893—1989). Он прошел через несколько фашистских концлагерей
— Вестерборк, Барневельд, Берген-Бельзен — и чудом остался жив. Его книга стала для
всех полной неожиданностью: палачи в лагере Берген-Бельзен
представлены в ней не кровавыми извергами, а безликими обывателями.
Самые авторитетные исторические исследования об
оккупации Нидерландов — «Королевство Нидерландов во Второй
мировой войне» Лу де Йонга (1914—2005) и «Крах:
Притеснение и истребление нидерландских евреев в 1940—1945 гг.» Жака Прессера (1899—1970). Оба историка были евреями. Де Йонг еще в 1940 году перебрался в Лондон и во время войны
работал там корреспондентом «Свободного нидерландского радио». Прессер пережил оккупацию, скрываясь в подполье.
Многие еврейские писатели осмыслили пережитое во
время войны и в художественной форме. Заметное место среди них занимает Марга Минко (род. в 1920 г.), единственная выжившая
из всей семьи. Ее роман «Горькие травы» (1957) написан от лица девочки, которая
понимает далеко не все, что происходит вокруг. Название книги отсылает к
ритуальной еде марор на праздник Песах
— набору трав, вкус которых символизирует горечь, оставшуюся после страданий
еврейского народа в рабстве. К концу войны девочка лишается родителей, брата с
сестрой, дяди. В книге прочитываются два чувства: вины перед теми, кто погиб, и
отчуждения по отношению к голландскому обществу, которое после войны холодно
или даже враждебно смотрело на евреев, переживших холокост.
Примечательно, что вспоминания об ужасах
холокоста передались через поколения, их отголосок звучит и в произведениях
многих современных нидерландских писателей, подчеркивающих свое еврейское
происхождение, таких как Арнон Грюнберг
(род. в 1971 г.), Леон де
Винтер (род. в 1954 г.), Марсель Мёринг (род. в 1957 г.), Йессика
Дюрлахер (род. в 1961 г.). В их творчестве звучит
тема преодоления психологической травмы войны.
Еврейские авторы,
сформировавшиеся до рокового 1941-го, после войны пытались разобраться в
мотивах действий сограждан, вступавших или не вступавших в ряды Сопротивления,
сотрудничавших или не сотрудничавших с оккупантами. Примерами могут служить
романы «Пастораль сорок третьего года» и «Праздник освобождения» Симона Вестдейка. Другие авторы писали книги, в которых действие развивается во время
войны, побуждаемые переживаниями экзистенциального характера: они считали, что
человеческая сущность, представления человека о добре и зле проявляются
наиболее полно в экстремальных условиях, — «Слезы акаций», «Темная комната
Дамокла», «Сохраненный дом» В. Ф. Херманса
(1921—1995) и диаметрально противоположные им «Каменное брачное ложе» и
«Расплата» Харри Мулиша (1927—2010). И наконец, война оказала огромное влияние на формирование
мироощущения целого поколения авторов, вступивших в литературу в послевоенные
годы, чья молодость пришлась на период оккупации.
Общее
настроение, господствовавшее в послевоенных Нидерландах и проявлявшееся в
прозе, было в огромной мере сродни французскому экзистенциализму. Разочарование
в идеалах, неверие в силу разума, неверие в силу любви, внимание к физиологии —
все эти черты характерны для ontluisterend realisme («развенчивающий реализм», «реализм без иллюзий»),
как называют это течение в нидерландском литературоведении, подчеркивая, что
оно возникло не столько под влиянием французского экзистенциализма, сколько
наряду с ним.
В
1947 году вышел роман «Вечера» Симона ван хэт Реве (позднее
печатавшегося под своим настоящим именем Герард ван хэт Реве, впоследствии
сократившимся до Герард Реве, 1923—2006), в котором
воссоздается атмосфера послевоенных лет. Главный герой романа Фритс ван Эгтерс
день за днем описывает свою бесцветную жизнь, пересказывает бессмысленные
разговоры со знакомыми, отчужденно наблюдает за бытовыми привычками своих
родителей, вызывающими у него глухое раздражение. И хотя война ни разу не
упоминается, современные литературоведы объясняют поведение Ван Эгтерса тем, что он — представитель поколения, лишившегося
своих идеалов во время войны. Сразу после выхода книги большинство
критиков было шокировано. Однако В. Ф. Херманс
написал восторженную рецензию,
в которой отметил, что герою просто не нужны иллюзии: «Он даже и не мечтает о
„лучшей жизни“. Ни единого слова о том, к чему он стремится, чего желает». Херманс охарактеризовал «Вечера» как абсурдный роман.
Еще
более отчетливо мотивы экзистенциализма звучат в книгах Анны Бламан (1905—1960). Известность ей принес опубликованный
еще в 1941 году роман «Женщина и друг», однако следующий — «Одинокое
приключение» (1948) — вызвал шквал протестов, в частности со стороны
католических и протестантских критиков — в основном из-за содержащихся в нем
намеков на однополую любовь и внимание к эротике. Так же как и в случае с
«Вечерами», «Одинокое приключение» осуждали за отсутствие у героев «высоких
устремлений».
Третьим
крупнейшим последователем «реализма без иллюзий» послевоенных лет был уже
упомянутый В. Ф. Херманс. Действие его романа «Слезы
акаций» (1949) разворачивается в последний год войны, и речь в нем идет о
запутанных мирах Сопротивления и коллаборационизма, где понятия добра и зла
зыбки. После выхода романа недавние участники Сопротивления восприняли такое
изображение недавних событий как личное оскорбление и обвиняли автора в
цинизме, однако для самого Херманса было важно другое
— показать обреченность попыток главного героя понять самого себя. Артур Мутта подозревает окружающих в том, что они не являются
теми, за кого себя выдают, и в конечном счете начинает
сомневаться в себе. Тот же вопрос о познаваемости истины, о мнимой и настоящей
реальности решается в романе «Темная комната Дамокла» (1958), благодаря
которому Херманс приобрел известность у широкой
публики.
Творчество
Харри Мулиша, вступившего в
литературу одновременно с Хермансом и Реве, было во
многом противоположно «реализму без иллюзий». Его проза носит
магически-метафизический характер, к тому же он придерживается жесткого понятийного
императива добра и зла. Мать Мулиша была еврейкой.
Его отец — выходец из Австро-Венгрии — во время войны сотрудничал с немцами.
Харри Мулиш неоднократно повторял: «Я не столько
„пережил“ войну, я и „есть“ Вторая мировая война».
Эта
же потребность разобраться в понятиях добра и зла, правды и справедливости
звучит в произведениях Хеллы Хаассе
(1918—2011). Писательница родилась в Нидерландской Индии, и ее первая книга «Урух» (1948) была посвящена важной и болезненной теме
послевоенного времени — положению в колониальной Индонезии после окончания
войны. Книга названа по имени индонезийского мальчика — друга главного
героя-голландца, от лица которого ведется повествование. Детская дружба
омрачается в подростковом возрасте осознанием расовых различий и в конце концов превращается в открытое противоборство во
время борьбы за независимость Индонезии. Через год после выхода «Уруха» под давлением США нидерландское правительство было
вынуждено сесть за стол переговоров с индонезийскими националистами и признать
суверенитет страны. Хелла Хаассе
известна также как автор множества исторических книг и романов из современной
голландской жизни. Она продолжала писать до конца своих долгих дней, и все,
выходившее из-под ее пера, неизменно вызывало интерес у разных поколений.
Писателя
мирового масштаба, лауреата международных литературных премий Сейса Нотебоома (род. в 1933 г.) также нельзя отнести к
последователям «развенчивающего реализма». Его первый роман «Филипп и другие»
(1954), повествующий о взрослении молодого человека, который во время
путешествия по Европе занят поисками себя, любви и рая, иногда называют
неоромантическим. В этом и в других романах писателя («Ритуалы» (1980); «День поминовения» (1998)) герои стремятся
разобраться в том, что такое человеческое достоинство в современном мире, как
противостоять быстротечности жизни. В начале творческого пути Нотебоом увлекался поэзией и хотя не входил в объединение эксперименталистов-«пятидесятников», его стихи во многом строятся на тех же
принципах.
Вступление
в нидерландскую литературу поэтов-эксперименталистов в
1950-е годы сопровождалось настоящими баталиями между сторонниками традиции и
теми, кто открыл для себя абстрактное искусство. Большую роль здесь сыграл
искусствовед Виллем Сандберг,
ставший в 1945 году директором амстердамского Стеделик-музеума.
Он оказывал поддержку молодому поколению поэтов, которых приглашал выступать в
музее с литературными программами. Ядро «пятидесятников» составляли поэт и
художник Лючеберт (1924—1994), поэт, прозаик и
переводчик Геррит Каувенар
(род. в 1923 г.), поэт и
прозаик Ремко Камперт (род.
в 1929 г.), а также Ян Элбург (1919—1992) и Берт Схирбейк (1918—1996). Формированию группы «пятидесятников»
предшествовали несколько других объединений, в том числе «Ячейка Маяковского» (конец
1940-х), в которую вошли Лючеберт, Каувенаар и Элбург. Они мечтали о
создании нового искусства, в котором, как у Маяковского (знакомого им по
переводам на французский и английский), бунт против всякой косности и
поэтический эксперимент будут сочетаться с политической ангажированностью.
Потом «Ячейка Маяковского» вошла в состав «Экспериментальной группы Голландии»
(1948), объединявшей поэтов и художников, а вскоре эта группа включилась в
международное движение «Кобра». Слово «Кобра», с одной
стороны, отражало дух этого движения — наступательность,
обозленность на предшественников, антирационализм,
антиэстетизм, эпатаж, а с другой — было
аббревиатурой, составленной из названий трех столиц — Копенгагена, Брюсселя,
Амстердама. В наши дни «Кобра» считается одним из ярчайших явлений
художественной жизни ХХ века. Выставки участников «Кобры», в том числе Лючеберта, проходили и в Третьяковской галерее (1997) и в
Эрмитаже (2003).
За
1950-ми годами последовали 1960-е: во всем мире это десятилетие было совершенно особенным — временем надежд, политической активности,
демократизации, выступлений феминисток, освобождения от религиозных,
сексуальных и прочих табу. В Нидерландах центром бурлящей политической и
художественной жизни был Амстердам: выступления анархистов, называвших себя «Прово»; собиравшие толпы зрителей хэппенинги;
хиппи, «травка»; лозунг «увидеть Амстердам и умереть». Среди интеллигенции были
в моде коммунистические симпатии, все ходили на демонстрации против войны во
Вьетнаме, внимание многих было приковано к кубинской революции, в домах висели
портреты Че Гевары.
Воплощением
бунтарских настроений 1960-х годов стали книги Яна Волкерса
(1925—2007), который в 1950-е годы работал скульптором и первую свою книгу
издал в 1961 году. Революционность Волкерса и
беспощадная искренность в вопросах секса, религии и отношений с родителями были
для многих в 1960-е годы откровением. Его книги расходились миллионными
тиражами, тысячи и тысячи юных голландцев читали их по секрету от родителей,
порой с фонариком под одеялом. Практически все произведения Волкерса
имеют автобиографическую основу. Особенно знамениты его книги «Назад в Ухстхейст» (1965), где он рассказывает о своих детских
годах в большой кальвинистской семье, а также роман «Рахат-лукум» (1969), по которому
Паул Верхувен (он же Пол Верховен) в 1972 году снял известный фильм (русское
название — «Турецкие сласти» или «Турецкие наслаждения»). Разумеется, взрослых
современников Волкерса в его книгах шокировали
многочисленные сексуальные сцены, которые как раз и привлекали юных читателей.
В наше время, когда с разрабатываемых Волкерсом тем
уже снято табу, его ценят как блестящего мастера прозы, создавшего яркие,
цельные образы.
Дух
1960-х годов был плодотворен для всех писателей послевоенного поколения: Херманс пишет свои самые язвительные полемические статьи и
растворяет в серной кислоте все существующие авторитеты, из-под пера Мулиша выходит еще более ангажированная, чем раньше, проза,
в том числе репортаж о суде над нацистским преступником Эйхманом
(«Дело 41/61», 1961) и книга о Кубе «Слово и дело» (1967). Но глубже других
атмосфера снятия табу затронула Герарда Реве, который
первым из нидерландских писателей — и одним из первых в мире — вслух заявил о
собственной гомосексуальности и сделал ее центральной темой своего творчества
(«По дороге к концу», 1963; «Ближе к Тебе», 1966; и др.).
Пришедшие
на смену «революционным шестидесятым» 1970-е и 1980-е годы были намного более
спокойными. Теперь высшими литературными авторитетами стали Херманс,
Мулиш и Реве, которых после смерти Симона Вестдейка начали все чаще
называть «тройкой великих». Позднее к «великим»
отнесут также Яна Волкерса: в наши дни нередко
слышится словосочетание «четверка великих». При этом следует
помнить, что между этими «великими» не было согласия ни по литературным, ни по
философским, ни по общественно-политическим вопросам, — наоборот, трое
находились в постоянной полемике друг с другом.
Среди тех, кто только начал литературную
деятельность в 1970-е годы, тоже не было единства. Упрощая картину, их можно
разделить на авторов, стремившихся к ясности выражения и понятности для
широкого круга читателей, и авторов, создававших сложную прозу «с двойным дном»
и, по выражению литературоведа Карела Пеетерса,
использовавших всевозможные «окольные пути, чтобы привести своего читателя
туда, куда они хотят».
К
простоте и доступности стремился Хейре Хейресма (1936—2011), один из авторов манифеста
«семидесятников», заканчивавшегося словами: «Мы хотим, чтобы нас читали глупые
и умные, трусливые и похотливые люди». Его наиболее известная книга, которая
была вскоре экранизирована, — «Мрачные рассказы для чтения у парового
отопления» (1975). Не мрачную, а, наоборот, озорную прозу, адресованную
широкому кругу читателей, писала Меншье ван Кёлен (род. в
1946 г.), чьим дебютом стало «Лето Блейкера» (1972).
В наши дни неизменной любовью читателей, особенно среднего возраста, пользуются
книги Маартена Бисхёвела
(род. в 1939 г.). Его дебютом
был сборник «На верхней койке» (1972), основанный на жизненном опыте автора, который
какое-то время был матросом. Сборник содержит полные самоиронии, одновременно
смешные и грустные рассказы, в которых автобиографические элементы
переплетаются с сюрреалистическими фантазиями. Бисхёвел
страдает приступами маниакального страха и регулярно проходит лечение в
психиатрической лечебнице. О своей болезни он рассказывает с обезоруживающей
честностью. Его необычная повествовательная техника и юмор с налетом абсурда
делают его одним из самых оригинальных нидерландских авторов.
Значительное
место в современной литературе занимает дебютировавший одновременно с Бисхёвелом Маартент Харт (род. в
1944 г.), орнитолог по профессии, сотрудник Лейденского университета,
великолепный рассказчик, обладающий чувством юмора. Он рассматривает
писательский процесс как самовыражение, за что его нередко упрекает
«высоколобая критика», но читатели охотно сопереживают его героям — как
правило, тонким, неуверенным в себе интеллигентам, ищущим истину и мечтающим о
счастье. Среди его наиболее известных романов — «Полет кроншнепов» (1978),
«Лестница Иакова» (1986); из последних произведений следует назвать «Псаломный
бунт» (2006).
Писатели,
создававшие сложную интеллектуальную прозу, группировались вокруг литературного
журнала «Ревизор», названного так по пьесе Гоголя и издававшегося в 1974—2005
годы. В нидерландском литературоведении эта ветвь литературы часто обозначается
термином «проза „Ревизора“», а принадлежащих к ней писателей называют
«академистами». К числу «академистов» относятся Франс Келлендонк
(1951—1990), Душка Мейсинг (1947—2012), А. Ф. Т. ван дер Хейден (род. в 1951 г.), Ук де Йонг
(род. в 1952 г.)
и Томас Розенбоом (род. в 1956 г.). Для этих
писателей важно то, что они не просто рассказывают некий сюжет, а разрабатывают
его. Литература, по их мнению, никогда не воспроизводит реальную
действительность, она создает собственную, возникающую в тот момент, когда
складываются слова. Для Келлендонка писательство было
«формой исследования посредством воображения». Образцами для писателей этого
круга служили Набоков, Борхес, Гомбрович, которым на
страницах журнала уделялось много внимания. Из нидерландских литераторов их
любимцем был Вестдейк.
В
поэзии 1970—1980-х годов также сосуществовало несколько противоположных
направлений. По-прежнему высок был авторитет «пятидесятников», продолжавших в
это время интенсивно работать и создавать все те же герметические, с трудом
открывающиеся навстречу читателю стихи. Их поэтику воспринял уроженец Суринама Ханс Фавери (1933—1990), чья
камерная и замкнутая в себе поэзия после выхода сборника «Хризантемы, гребцы»
(1977) снискала настоящую славу.
Впрочем,
к 1970-м годам маятник качнулся в другую сторону, и против усложненной
модернистской поэзии восстали молодые поэты, стремившиеся писать понятные
стихи, связанные с реальной жизнью, не обремененные философией, зачастую
ироничные или вовсе шуточные. Многие из них охотно выступали с чтением своих
стихов перед публикой, устраивая неожиданные перформансы.
К поэтам такого типа можно отнести роттердамца Жюля Дейлдера (род. в 1944 г.), выпустившего первый
сборник в 1969 году, но приобретшего известность в 1970-е годы. Многие
провокационные и афористичные стихи Дейлдера
разошлись на цитаты. В 1980-е годы с манифестом против «окаувенарившейся
поэзии» (то есть поэзии в духе Каувенара) выступила
группа «Максималы», в которую входили среди прочих
Кейс Мишел (род. в 1958 г.), Йоост Звагерман (род. в 1963 г.) и фламандец Том Лануа (род. в 1954 г.). «Максималы»
хотели писать стихи с сюжетом, о реальных событиях, бесхитростно радуясь жизни,
а не пытаясь философствовать.
Между
этими двумя крайностями продолжала и продолжает существовать поэзия, следующая
традиции, заложенной Блумом, Нейхофом,
Васалис, Герхардт, в
которой лирическая тональность, простой язык и узнаваемые ситуации сочетаются с
глубиной содержания. Такова лирика Ханни Михаэлис (1922—2007), Жан-Пьера Рави (род. в
1951 г.), Юдит Херцберг
(род. в 1934 г.).
Одним
из самых любимых нидерландских поэтов на протяжении нескольких десятилетий
оставался Рютгер Копланд
(псевдоним сотрудника Гронингенского университета,
врача-психиатра Рюди ван ден Хоофдаккера, 1934—2012). В
своих первых сборниках он предстал перед читателями как вполне традиционный
поэт, пишущий слегка ироничные стихи об окружающем мире, о людских слабостях,
горестях и радостях. Практически все голландцы знают его
иронично-сентиментальное стихотворение «Молодой салат» — о чувствах, вызываемых
у поэта нежными листиками салата на грядке накануне зимних холодов. С годами
его стихи стали более абстрактными, предоставляющими больший простор для
интерпретации. В 2000 году, когда было принято решение выбрать на основании
всеобщего голосования первого «Поэта Отечества» — по аналогии с
«поэтом-лауреатом» в Англии и Америке, — Копланд
набрал самое большое число голосов, но отказался от этой почетной должности.
«Поэтом
Отечества» стал следующий за ним по числу набранных голосов Геррит
Комрей (1944—2012). Комрей
интересен не только как яркий самостоятельный поэт, но и как критик-полемист,
и, главное, как человек, который в 1979 году неожиданно для всех заставил
многие тысячи своих соотечественников взяться за чтение стихов, от чего
большинство из них уже давно отвыкло. Дело в том, что в этом году он издал
антологию «Нидерландская поэзия XIX и ХХ веков в 1000 и нескольких
стихотворениях», появление которой сопровождалось
скандалом. Поэты-«пятидесятники» Каувенар, Схирбейк, Камперт и Лючеберт подали на него в суд за то, что он включил в свою
книгу их стихи, хотя они не дали на это своего согласия, оттого что их не
устраивал его выбор. Их выступление против Комрея
возымело обратный эффект: суд постановил, чтоб информация о протесте четырех
поэтов была вклеена в начало каждого экземпляра, после чего антология
немедленно стала бестселлером. Огромная заслуга Комрея
состоит в том, что он извлек из небытия множество давно забытых стихов, в том
числе XIX века — периода, который со времен «восьмидесятников» было принято
ругать. Из поэтов ХХ века в проигрыше оказались многие послевоенные
поэты-новаторы, в то время как поэты классического толка, такие как Герхардт и Васалис, заняли
почетные места.
В
сегодняшних Нидерландах термин «постмодернизм» и обозначаемое им пользуются
дурной славой и даже авторы, чье творчество,
несомненно, содержит в себе черты этого всепроникающего направления последних
десятилетий, спешат от него откреститься. Среди них — лауреат премии П. К. Хоофта за 2012 год Тоннус Оостерхоф (род. в
1953 г.), изобретатель «движущейся поэзии», который окончательно отучил своих
читателей от чтения всерьез и вообще от чтения привычным способом. Тоннус Оостерхоф создает стихи, в
которых значение каждой строчки несколько раз меняется по мере появления на
экране компьютера разных вариантов завершения предложения; его стихи и проза
основаны на игре словами и цитатами. Но во всех интервью поэт отзывается о постмодернизме
резко отрицательно, видя в нем «попытку отделить литературу от мира, вырвать ей
последние зубы».
Важным
новым явлением в современном нидерландском обществе стала его мультикультурность, связанная с переселением в Нидерланды
миллионов мигрантов из исламских стран. Нидерланды еще с XVII века гордятся
своей толерантностью, открытостью другим культурам. Хотя такие нашумевшие
события, как убийство политика Пима Фортёйна в 2002
году и кинорежиссера-документалиста Тео ван Гога в 2004-м, свидетельствуют, что не все благополучно, по
нидерландской литературе последнего десятилетия можно судить о том, что
возникшая проблематика обсуждается честно и доброжелательно. Примером чему
может служить нашумевший роман «Тирза» (2006) уже
упоминавшегося Арнона Грюнберга,
признаваемого самым ярким талантом среди писателей молодого поколения. Роман
был немедленно экранизирован и поставлен в театре. Большими тиражами издаются
книги, написанные по-нидерландски иммигрантами как в первом (например, Кадер Абдолла (род. в 1944 г. в Иране, иммигрировал в
Нидерланды в 1988 г.), так и во втором поколении (например, Рамсей Наср, род. в 1974 г. в Роттердаме). Лауреат множества
нидерландских и международных литературных премий Кадер
Абдолла является почетным доктором Гронингенского университета, а его роман «Дом при мечети»
(2005) в 2007 году был назван на основании голосования в Интернете второй по
значению книгой, когда-либо написанной на нидерландском языке (после «Открытия
неба» Мулиша). Нидерландско-палестинский поэт Рамсей Наср был избран в 2009 году четвертым «Поэтом Отечества».
Литература
Нидерландов становится все более открытой миру. Наряду с успехом
писателей-мигрантов в Нидерландах примечателен тот факт, что Арнон Грюнберг в
настоящее время обитает в Нью-Йорке, но считает своим местом жительства весь
земной шар. Произведения других сравнительно молодых и многообещающих
нидерландских авторов — таких как Томми Виринга (род. в 1967 г.), Стефан Энтер (род. в 1968 г.) и Петер Бювалда
(род. в 1971 г.) — тоже в большой мере космополитичны.
Очерк
написан на основе соответствующих разделов готовящейся к изданию книги по
истории нидерландской литературы «От „Лиса Рейнарда“
до „Сна богов“». Выражаю благодарность Герарду ван дер Вардту.