ВЗГЛЯД ИЗ ГОЛЛАНДИИ
ИАн
Бурума
НЕТ
ЦИВИЛИЗАЦИИ БЕЗ ЛИЦЕМЕРИЯ
В недавнем прошлом, еще лет десять-пятнадцать
назад, эпоха Просвещения была темой, вызывавшей интерес исключительно в
академических кругах. Такие имена, как Вольтер, Руссо и Локк, встречались в
основном в работах историков и литературоведов. Равным образом и понятие
«западная культура», которую надо спасти от упадка и защитить от натиска
варваров, не обсуждалось ежедневно в газетах и телепрограммах. Впрочем, в более
отдаленном прошлом дело обстояло иначе. Закат Европы был весьма популярным
предметом обсуждения в период между двумя мировыми войнами, особенно в
Германии, но не только. Варварами тогда называли большевиков, евреев и даже
американцев. Так, например, Хайдеггер предупреждал об опасности
«американизации», которая, если ей вовремя не оказать отпор, подомнет под себя
европейскую цивилизацию и в итоге уничтожит ее.
В стране Хайдеггера, Шпенглера и родственных им
мыслителей, предрекавших гибель Европы, она далеко не всегда была синонимом
Запада. Напротив: во время Первой мировой войны
значительная часть Запада в глазах немецких ультранационалистов
была их врагом. Под Западом тогда подразумевали не только Америку, но и упадническую Англию и безбожную Французскую Республику.
Немецкая же культура являлась олицетворением героизма и готовности жертвовать
собой ради великой цели. Истинную Европу олицетворяла Германия. А не подгнившая
изнутри, ищущая легких путей, думающая только о материальной стороне жизни
либеральная буржуазия в странах к западу от Рейна. Просвещение и все, что с ним
было связано, отнюдь не воспринималось как образец европейского превосходства.
Это был главный враг всего того, за что боролась Германия.
В наше время Запад определяется совсем иначе,
даже в консервативных кругах. Культура, которую надо спасти от варваров,
сегодня снова оказалась в центре внимания широкой общественности. В нынешних
интеллектуальных дебатах уже не проводится различие между Европой и Западом и
даже между Европой и Просвещением. Сегодня «западные ценности», о которых так
любят рассуждать политики, нередко и вовсе приравниваются к достижениям
Просвещения, как будто философы-рационалисты XVIII века стояли у истоков нашей
культуры.
Почему
же именно Просвещение? Еще пятьдесят лет назад многие борцы за западные
ценности ссылались бы на христианство. Некоторые — в том числе папа римский —
делают это и сегодня. Еще некоторые — например, Герт Вилдерс1
— используют термин «иудейско-христианская цивилизация». Так, во время
конгресса «Перед лицом джихада» («Facing Jihad») в Иерусалиме Вилдерс
утверждал:
«Мы
здесь собрались для того, чтобы высказать нашу озабоченность
по поводу исламизации Запада. Мы делаем это здесь, в
граде Давидовом, в городе, который наряду с Афинами и
Римом символизирует нашу многовековую культуру. Возможно, некоторые из вас лишь
недавно в Иерусалиме, но Иерусалим уже давно живет в ваших сердцах. Ибо
Иерусалим у всех у нас в крови, он у нас в генах…»2
В
нашем секуляризовавшемся обществе столь помпезное определение западной культуры
представляется несколько старомодным, не говоря уже о заявлении насчет наших
«генов». Но что здесь важно, так это вера. Точно так же, как немецкие ультранационалисты в свое время, наши сегодняшние борцы за
западные ценности озабочены тем, что мы, европейцы, утратили обороноспособность
из-за утраты веры в Просвещение. По их мнению, нашу культуру подрывает нигилизм,
особенно теперь, когда мы должны противостоять наступлению ислама. Мы должны
верить в Просвещение так же, как некогда верили в Бога.
Но
что же именно представляет собой Просвещение, в которое мы должны верить? В
наше время ценности западного мира, во всяком случае в
Нидерландах, определяются в основном идеями, вошедшими в обиход во второй
половине ХХ века, — притом что их совсем не обязательно придерживались
философы-просветители: представлениями о социальном равенстве между мужчиной и
женщиной, о сексуальной свободе, в том числе для гомосексуалистов, и некоторым
высокомерием в отношении религии.
Но
и здесь реальность оказывается сложнее, чем кажется на
первый взгляд. Перечисленные идеи о равенстве в недавнем прошлом
пропагандировались «прогрессивными» элементами нашего общества, людьми,
считавшимися «левыми». Борьба за общественный прогресс, развернувшаяся в 1960-е
годы, к сегодняшнему дню более или менее успешно завершена, ибо даже не-левые
голландцы сегодня воспринимают перечисленные представления как элемент
консенсуса. Оттого-то даже такой народный вожак, как Вилдерс,
говорит о равноправии женщин и гомосексуалистов, хотя совсем недавно эти права
вовсе не были чем-то само собой разумеющимся, особенно среди его приверженцев.
Для гомосексуалистов не было места в старой доброй Голландии, которую ставит
нам в пример Вилдерс, а ранее — его предшественник
Пим Фортёйн3, в той старой доброй
Голландии, куда еще не понаехали мусульмане, где каждый знал свое место, где
царили «иудейско-христианские нормы».
Из
страха перед исламом — общим врагом западной культуры — в наши дни прежние
правые и левые стали, как ни странно, в значительной мере союзниками.
Сторонники прогресса, опасающиеся утратить завоевания 1960-х годов, и
консерваторы, с ностальгией вспоминающие прежние религиозные устои, теперь
стоят намного ближе друг к другу. Кроме того, есть еще и культурные
консерваторы, которые всерьез обеспокоены моральным упадком, отсутствием
уважения к авторитетам и «классическим ценностям» и приписывают это, в духе Хайдеггера
и Шпенглера, тому же бессовестному Просвещению. В этой третьей группе также
царит глубокое презрение к исламу, но не как к религии. Напротив, в риторике
охваченных ностальгией «правых» ощущается нотка зависти к мусульманам, которые
хоть во что-то верят, в то время как «автохтоны» погрязли в материализме и
халатном нигилизме. «Культурную элиту» часто упрекают в том, что ее «мультикультурализм» (или «культурный релятивизм») является
кинжалом в спину западной цивилизации. Иными словами: перед лицом общей
опасности со стороны ислама довоенная борьба за героическую антилиберальную
«Европу» слилась с борьбой за прогрессивные ценности, отождествляемые с
Просвещением.
Таким образом, идеи Просвещения в наши дни
извлекли с дальней полки и используют в самых разных целях. Впрочем, в XVIII
веке понятие «Просвещение» отнюдь не было однозначным. Существовало раннее,
радикальное Просвещение, ассоциирующееся с такими мыслителями, как Пьер Бейль и Спиноза, и позднее, в основном британское
Просвещение, намного более умеренное. Но и среди более поздних
философов-просветителей имелись существенные различия во мнениях. Так, Локк
считал, что свободное общество базируется на договоре между правителями и
народом, в то время как Юм, наоборот, делал акцент на традициях, народном
характере и коллективных предрассудках.
И в наше время различия между современными
адептами Просвещения столь велики, что едва ли можно говорить о каком-то одном
просветительском идеале. Если посмотреть на такого человека, как Фритс Болкестейн4, то создается впечатление, что типичный
приверженец Просвещения — это добропорядочный член Народной партии за свободу и
демократию (VVD), либерал в экономических вопросах, консерватор в общении с
внешним миром, в религии — сторонник свободы совести. В высказываниях его
бывшего ученика Герта Вилдерса
идеи Просвещения звучат скорее как призывы к национальному пробуждению, в духе
«Голландия, проснись!». В публикациях прежних «Друзей Тео» или «Друзей Айаан»5 заметен дух старой голландской «бранной
критики»: сложившейся в давние времена среди протестантов манере полемики в
форме брани в адрес противника, основанной на уверенности в собственном
моральном превосходстве и культивируемом отсутствии манер.
Возможно, все эти разновидности сегодняшнего
Просвещения можно сопоставить с тенденциями в Просвещении XVIII века. В Болкестейне можно увидеть нечто от Юма, резкие критические
сочинения «Друзей» отчасти сродни полемическим сочинениям Вольтера — с той
разницей, что Вольтер не только был блестящим остроумным полемистом, но и
направлял свои стрелы против самых могущественных органов власти в своем
отечестве, в то время как наши «вольтерианцы» обычно
ограничиваются оскорблением меньшинств.
Как бы то ни было, даже Герт
Вилдерс часто говорит о нашей свободе. А свобода, как
это известно каждому школьнику, была одной из
важнейших идей Просвещения, особенно свобода самостоятельно мыслить, не будучи
ограниченным какими-либо догмами или цензурой. Голландцы, подобно американцам,
часто думают, что даже если не они изобрели свободу, то именно они как народ в
целом являются ее олицетворением; так что свобода является таким же типично
голландским явлением, как гороховый суп или лакричные конфетки. Поэтому так
называемая исламизация воспринимается у нас как
двоякая угроза: угроза ценностям западного мира и угроза нашему голландскому
национальному характеру. Так видят данную проблему очень многие. И это хороший
повод для того, чтобы повнимательнее всмотреться в
понятие «свобода».
Ибо
свобода никогда не бывает абсолютной. Личная свобода каждого гражданина, даже в
самом открытом демократическом обществе, ограничена
законом. Запретов существует множество: от запрета убивать и грабить до запрета
проезжать на красный свет. Фритсу Болкестейну
принадлежит знаменитое высказывание о том, что насчет базовых либеральных
принципов, таких как равенство, свобода выражать свое мнение, отделение церкви
от государства, «нельзя торговаться. Даже совсем немного». На самом деле на протяжении всей истории люди только и делали, что
торговались по поводу вышеперечисленных принципов, что, впрочем, и хорошо.
Социумы непрерывно меняются, и этот процесс всегда сопровождается торговлей по
самым разным вопросам. Так обстоит дело и с отделением церкви от государства,
которое в Нидерландах отнюдь не является абсолютным. Например, знаменитая
статья 23 Конституции Нидерландов, в которой указано, что государство в равной
мере финансирует как государственные школы, так и негосударственные6, является не чем иным, как результатом
длительной торговли между заинтересованными группами. Это
в конечном счете уступка Христианско-демократической партии, без которой
практически невозможно сформировать правительство.
Свобода
как абстрактное понятие кажется привлекательной большинству людей, хотя очень
многие боятся пользоваться свободой в полной мере. Но когда мы стараемся
наполнить это понятие конкретным содержанием и наложить на свободу необходимые
ограничения, без которых цивилизованное общество не может существовать, то
немедленно возникает расхождение во мнениях. А расхождение во мнениях означает
— по крайней мере в либерально-демократических
социумах, — что надо снова обсуждать и торговаться. Это касается в первую
очередь свободы выражения мнений, которая никогда не бывает безграничной. И эта
свобода никогда не сочетается с полным равенством. Шутник на телевизионном
экране или обозреватель в газетной статье могут позволить себе высказывания,
которые привели бы к серьезному кризису, если бы прозвучали из уст королевы или
премьер-министра. Адвокаты не могут свободно распространяться о своих клиентах,
врачи — о своих пациентах. Родители могут говорить своим детям такие вещи,
которые не имеют право говорить учителя. И так далее. Разумеется, все это можно
назвать лицемерием, но цивилизация не может существовать без известной доли
лицемерия.
Существуют
различные формы свободы. В дискуссии об исламе в центре внимания стоит вопрос о
свободе высказывания мнений. С точки зрения этой свободы самыми спорными
областями с давних времен являются религия и секс. Причем две данные области
тесно связаны друг с другом, как видно из произведений маркиза де Сада.
В
рассуждениях о «ценностях западного мира» рано или поздно возникает вопрос,
насколько далеко можно идти в борьбе за эти ценности: достаточно их только
защищать или следует также распространять среди других. Американские неоконсерваторы убеждены, что на их страну возложена миссия
нести миру свободу и демократию, если потребуется — то
и с помощью оружия. Для них тоже огромную роль играют идеи Просвещения,
особенно представление об универсальности всех ценностей. В Соединенных Штатах
союз неоконсерваторов с радикальными христианами —
это, вероятно, не случайность. Ибо представление о том, что твоя миссия состоит
в распространении тех ценностей, которые ты считаешь универсальными, имеет в конечном счете христианскую основу. Да и неоконсерваторы, даже если это люди сугубо светские, даже
антирелигиозно настроенные, все равно по-своему находятся во власти некой веры.
Это вера, которую они унаследовали от двух демократических революций XVIII века
— Войны за независимость США
и Великой французской революции. Из этих двух революций вторая оказала,
пожалуй, особенно сильное влияние.
Первая
фраза трактата Жан-Жака Руссо «Общественный договор» (1762) звучит так:
«Человек рождается свободным, но повсюду он в оковах».
Эти
оковы, по мнению Руссо, являются следствием политики, абсолютной власти короля
и церкви и традиционных условностей. Новый общественный договор при
демократической власти избавил бы человека от этих оков. Вера в разум сделает
нас свободными. Эта мысль Руссо оказалась иллюзией. Абсолютной свободы не
существует. Вопрос состоит лишь в том, в какой мере мы способны танцевать, даже
с оковами на ногах.
Перевод Ирины Михайловой
Иан Бурума
(род. в 1951 г.) — нидерландский публицист и
журналист, по образованию востоковед. Почетный доктор Гронингенского
университета (2004), лауреат премии Эразма Роттердамского
(2008). С 2005 г. работает приглашенным профессором по курсу демократии, прав
человека и журналистики в Бард-колледже
(штат Нью-Йорк). Перевод выполнен по книге: I. Buruma. Grenzen aande vrijheid, van De Sade tot Wilders. Lemniscaat, 2010.
1 Герт Вилдерс (род. в
1963 г.) — нидерландский политик-популист, депутат парламента Нидерландов с
1998 г., первоначально в качестве представителя Народной партии за свободу и
демократию (VVD), а с 2006-го — как лидер фракции Партии свободы (PVV),
основателем и руководителем которой он стал. Широкую известность приобрел
благодаря своей жесткой антиисламской риторике. Автор
нашумевшего документального фильма «Фитна» (2008),
направленного против ислама. (Примеч. перев.)
2 Выступление Герта Вилдерса в Иерусалиме 14
декабря 2008 г. (Примеч. авт.)
3 Пим Фортёйн
(1948—2002) — нидерландский политический деятель, призывавший прекратить
иммиграцию мусульман в Нидерланды, в 1997 г. опубликовавший книгу «Против исламизации нашей культуры». В 2002 г. за несколько дней до
выборов в парламент, на которых Пима Фортёйна, по
всей видимости, ожидал успех, был застрелен леворадикальным активистом-экологом
Волкертом ван дер Графом. (Примеч. перев.)
4 Фритс
Болкестейн (род. в 1933 г.) — крупный нидерландский политик, приобрел
известность как лидер фракции либеральной Народной партии за свободу и
демократию в парламенте Нидерландов (1990—1998). Был одним из первых
поставивших вопрос об интеграции иммигрантов в нидерландское общество. (Примеч.
перев.)
5 Имеются в виду Тео ван Гог и Айаан
Хирси. Тео ван Гог (1957—2004) — нидерландский кинорежиссер, который за
короткометражный документальный фильм «Покорность» был убит исламским радикалом
Мохаммедом Буйери. Айаан Хирси (род. в
1969 г., Сомали) — нидерландский политик, бывший депутат парламента и член
Народной партии за свободу и демократию. Известна
своей антиисламистской позицией. В 2004 г.
написала сценарий фильма режиссера Тео ван Гога «Покорность». (Примеч. перев.)
6 Так называемое «особое
образование» чаще всего имеет ту или иную религиозную основу. (Примеч. перев.)