ВЗГЛЯД ИЗ ГОЛЛАНДИИ

ИАн Бурума

НЕТ ЦИВИЛИЗАЦИИ БЕЗ ЛИЦЕМЕРИЯ

В недавнем прошлом, еще лет десять-пятнадцать назад, эпоха Просвещения была темой, вызывавшей интерес исключительно в академических кругах. Такие имена, как Вольтер, Руссо и Локк, встречались в основном в работах историков и литературоведов. Равным образом и понятие «западная культура», которую надо спасти от упадка и защитить от натиска варваров, не обсуждалось ежедневно в газетах и телепрограммах. Впрочем, в более отдаленном прошлом дело обстояло иначе. Закат Европы был весьма популярным предметом обсуждения в период между двумя мировыми войнами, особенно в Германии, но не только. Варварами тогда называли большевиков, евреев и даже американцев. Так, например, Хайдеггер предупреждал об опасности «американизации», которая, если ей вовремя не оказать отпор, подомнет под себя европейскую цивилизацию и в итоге уничтожит ее.

В стране Хайдеггера, Шпенглера и родственных им мыслителей, предрекавших гибель Европы, она далеко не всегда была синонимом Запада. Напротив: во время Первой мировой войны значительная часть Запада в глазах немецких ультранационалистов была их врагом. Под Западом тогда подразумевали не только Америку, но и упадническую Англию и безбожную Французскую Республику. Немецкая же культура являлась олицетворением героизма и готовности жертвовать собой ради великой цели. Истинную Европу олицетворяла Германия. А не подгнившая изнутри, ищущая легких путей, думающая только о материальной стороне жизни либеральная буржуазия в странах к западу от Рейна. Просвещение и все, что с ним было связано, отнюдь не воспринималось как образец европейского превосходства. Это был главный враг всего того, за что боролась Германия.

В наше время Запад определяется совсем иначе, даже в консервативных кругах. Культура, которую надо спасти от варваров, сегодня снова оказалась в центре внимания широкой общественности. В нынешних интеллектуальных дебатах уже не проводится различие между Европой и Западом и даже между Европой и Просвещением. Сегодня «западные ценности», о которых так любят рассуждать политики, нередко и вовсе приравниваются к достижениям Просвещения, как будто философы-рационалисты XVIII века стояли у истоков нашей культуры.

Почему же именно Просвещение? Еще пятьдесят лет назад многие борцы за западные ценности ссылались бы на христианство. Некоторые — в том числе папа римский — делают это и сегодня. Еще некоторые — например, Герт Вилдерс¹  — используют термин «иудейско-христианская цивилизация». Так, во время конгресса «Перед лицом джихада» («Facing Jihad») в Иерусалиме Вилдерс утверждал:

«Мы здесь собрались для того, чтобы высказать нашу озабоченность по поводу исламизации Запада. Мы делаем это здесь, в граде Давидовом, в городе, который наряду с Афинами и Римом символизирует нашу многовековую культуру. Возможно, некоторые из вас лишь недавно в Иерусалиме, но Иерусалим уже давно живет в ваших сердцах. Ибо Иерусалим у всех у нас в крови, он у нас в генах…»²

В нашем секуляризовавшемся обществе столь помпезное определение западной культуры представляется несколько старомодным, не говоря уже о заявлении насчет наших «генов». Но что здесь важно, так это вера. Точно так же, как немецкие ультранационалисты в свое время, наши сегодняшние борцы за западные ценности озабочены тем, что мы, европейцы, утратили обороноспособность из-за утраты веры в Просвещение. По их мнению, нашу культуру подрывает нигилизм, особенно теперь, когда мы должны противостоять наступлению ислама. Мы должны верить в Просвещение так же, как некогда верили в Бога.

Но что же именно представляет собой Просвещение, в которое мы должны верить? В наше время ценности западного мира, во всяком случае в Нидерландах, определяются в основном идеями, вошедшими в обиход во второй половине ХХ века, — притом что их совсем не обязательно придерживались философы-просветители: представлениями о социальном равенстве между мужчиной и женщиной, о сексуальной свободе, в том числе для гомосексуалистов, и некоторым высокомерием в отношении религии.

Но и здесь реальность оказывается сложнее, чем кажется на первый взгляд. Перечисленные идеи о равенстве в недавнем прошлом пропагандировались «прогрессивными» элементами нашего общества, людьми, считавшимися «левыми». Борьба за общественный прогресс, развернувшаяся в 1960-е годы, к сегодняшнему дню более или менее успешно завершена, ибо даже не-левые голландцы сегодня воспринимают перечисленные представления как элемент консенсуса. Оттого-то даже такой народный вожак, как Вилдерс, говорит о равноправии женщин и гомосексуалистов, хотя совсем недавно эти права вовсе не были чем-то само собой разумеющимся, особенно среди его приверженцев. Для гомосексуалистов не было места в старой доброй Голландии, которую ставит нам в пример Вилдерс, а ранее — его предшественник Пим Фортёйн³, в той старой доброй Голландии, куда еще не понаехали мусульмане, где каждый знал свое место, где царили «иудейско-христианские нормы».

Из страха перед исламом — общим врагом западной культуры — в наши дни прежние правые и левые стали, как ни странно, в значительной мере союзниками. Сторонники прогресса, опасающиеся утратить завоевания 1960-х годов, и консерваторы, с ностальгией вспоминающие прежние религиозные устои, теперь стоят намного ближе друг к другу. Кроме того, есть еще и культурные консерваторы, которые всерьез обеспокоены моральным упадком, отсутствием уважения к авторитетам и «классическим ценностям» и приписывают это, в духе Хайдеггера и Шпенглера, тому же бессовестному Просвещению. В этой третьей группе также царит глубокое презрение к исламу, но не как к религии. Напротив, в риторике охваченных ностальгией «правых» ощущается нотка зависти к мусульманам, которые хоть во что-то верят, в то время как «автохтоны» погрязли в материализме и халатном нигилизме. «Культурную элиту» часто упрекают в том, что ее «мультикультурализм» (или «культурный релятивизм») является кинжалом в спину западной цивилизации. Иными словами: перед лицом общей опасности со стороны ислама довоенная борьба за героическую антилиберальную «Европу» слилась с борьбой за прогрессивные ценности, отождествляемые с Просвещением.

Таким образом, идеи Просвещения в наши дни извлекли с дальней полки и используют в самых разных целях. Впрочем, в XVIII веке понятие «Просвещение» отнюдь не было однозначным. Существовало раннее, радикальное Просвещение, ассоциирующееся с такими мыслителями, как Пьер Бейль и Спиноза, и позднее, в основном британское Просвещение, намного более умеренное. Но и среди более поздних философов-просветителей имелись существенные различия во мнениях. Так, Локк считал, что свободное общество базируется на договоре между правителями и народом, в то время как Юм, наоборот, делал акцент на традициях, народном характере и коллективных предрассудках.

И в наше время различия между современными адептами Просвещения столь велики, что едва ли можно говорить о каком-то одном просветитель­ском идеале. Если посмотреть на такого человека, как Фритс Болкестейн⁴, то создается впечатление, что типичный приверженец Просвещения — это добропорядочный член Народной партии за свободу и демократию (VVD), либерал в экономических вопросах, консерватор в общении с внешним миром, в религии — сторонник свободы совести. В высказываниях его бывшего ученика Герта Вилдерса идеи Просвещения звучат скорее как призывы к национальному пробуждению, в духе «Голландия, проснись!». В публикациях прежних «Друзей Тео» или «Друзей Айаан»⁵ заметен дух старой голландской «бранной критики»: сложившейся в давние времена среди протестантов манере полемики в форме брани в адрес противника, основанной на уверенности в собственном моральном превосходстве и культивируемом отсутствии манер.

Возможно, все эти разновидности сегодняшнего Просвещения можно сопоставить с тенденциями в Просвещении XVIII века. В Болкестейне можно увидеть нечто от Юма, резкие критические сочинения «Друзей» отчасти сродни полемическим сочинениям Вольтера — с той разницей, что Вольтер не только был блестящим остроумным полемистом, но и направлял свои стрелы против самых могущественных органов власти в своем отечестве, в то время как наши «вольтерианцы» обычно ограничиваются оскорблением меньшинств.

Как бы то ни было, даже Герт Вилдерс часто говорит о нашей свободе. А свобода, как это известно каждому школьнику, была одной из важнейших идей Просвещения, особенно свобода самостоятельно мыслить, не будучи ограниченным какими-либо догмами или цензурой. Голландцы, подобно американцам, часто думают, что даже если не они изобрели свободу, то именно они как народ в целом являются ее олицетворением; так что свобода является таким же типично голландским явлением, как гороховый суп или лакричные конфетки. Поэтому так называемая исламизация воспринимается у нас как двоякая угроза: угроза ценностям западного мира и угроза нашему голландскому национальному характеру. Так видят данную проблему очень многие. И это хороший повод для того, чтобы повнимательнее всмотреться в понятие «свобода».

Ибо свобода никогда не бывает абсолютной. Личная свобода каждого гражданина, даже в самом открытом демократическом обществе, ограничена законом. Запретов существует множество: от запрета убивать и грабить до запрета проезжать на красный свет. Фритсу Болкестейну принадлежит знаменитое высказывание о том, что насчет базовых либеральных принципов, таких как равенство, свобода выражать свое мнение, отделение церкви от государства, «нельзя торговаться. Даже совсем немного». На самом деле на протяжении всей истории люди только и делали, что торговались по поводу вышеперечисленных принципов, что, впрочем, и хорошо. Социумы непрерывно меняются, и этот процесс всегда сопровождается торговлей по самым разным вопросам. Так обстоит дело и с отделением церкви от государства, которое в Нидерландах отнюдь не является абсолютным. Например, знаменитая статья 23 Конституции Нидерландов, в которой указано, что государство в равной мере финансирует как государственные школы, так и негосударственные⁶, является не чем иным, как результатом длительной торговли между заинтересованными группами. Это в конечном счете уступка Христианско-демократической партии, без которой практически невозможно сформировать правительство.

Свобода как абстрактное понятие кажется привлекательной большинству людей, хотя очень многие боятся пользоваться свободой в полной мере. Но когда мы стараемся наполнить это понятие конкретным содержанием и наложить на свободу необходимые ограничения, без которых цивилизованное общество не может существовать, то немедленно возникает расхождение во мнениях. А расхождение во мнениях означает — по крайней мере в либерально-демократических социумах, — что надо снова обсуждать и торговаться. Это касается в первую очередь свободы выражения мнений, которая никогда не бывает безграничной. И эта свобода никогда не сочетается с полным равенством. Шутник на телевизионном экране или обозреватель в газетной статье могут позволить себе высказывания, которые привели бы к серьезному кризису, если бы прозвучали из уст королевы или премьер-министра. Адвокаты не могут свободно распространяться о своих клиентах, врачи — о своих пациентах. Родители могут говорить своим детям такие вещи, которые не имеют право говорить учителя. И так далее. Разумеется, все это можно назвать лицемерием, но цивилизация не может существовать без известной доли лицемерия.

Существуют различные формы свободы. В дискуссии об исламе в центре внимания стоит вопрос о свободе высказывания мнений. С точки зрения этой свободы самыми спорными областями с давних времен являются религия и секс. Причем две данные области тесно связаны друг с другом, как видно из произведений маркиза де Сада.

В рассуждениях о «ценностях западного мира» рано или поздно возникает вопрос, насколько далеко можно идти в борьбе за эти ценности: достаточно их только защищать или следует также распространять среди других. Американские неоконсерваторы убеждены, что на их страну возложена миссия нести миру свободу и демократию, если потребуется — то и с помощью оружия. Для них тоже огромную роль играют идеи Просвещения, особенно представление об универсальности всех ценностей. В Соединенных Штатах союз неоконсерваторов с радикальными христианами — это, вероятно, не случайность. Ибо представление о том, что твоя миссия состоит в распространении тех ценностей, которые ты считаешь универсальными, имеет в конечном счете христианскую основу. Да и неоконсерваторы, даже если это люди сугубо светские, даже антирелигиозно настроенные, все равно по-своему находятся во власти некой веры. Это вера, которую они унаследовали от двух демократических революций XVIII века — Войны за независимость США и Великой французской революции. Из этих двух революций вторая оказала, пожалуй, особенно сильное влияние.

Первая фраза трактата Жан-Жака Руссо «Общественный договор» (1762) звучит так: «Человек рождается свободным, но повсюду он в оковах».

Эти оковы, по мнению Руссо, являются следствием политики, абсолютной власти короля и церкви и традиционных условностей. Новый общественный договор при демократической власти избавил бы человека от этих оков. Вера в разум сделает нас свободными. Эта мысль Руссо оказалась иллюзией. Абсолютной свободы не существует. Вопрос состоит лишь в том, в какой мере мы способны танцевать, даже с оковами на ногах.

Перевод Ирины Михайловой

Иан Бурума (род. в 1951 г.) — нидерландский публицист и журналист, по образованию востоковед. Почетный доктор Гронингенского университета (2004), лауреат премии Эразма Роттердамского (2008). С 2005 г. работает приглашенным профессором по курсу демократии, прав человека и журналистики в Бард-колледже (штат Нью-Йорк). Перевод выполнен по книге: I. Buruma. Grenzen aande vrijheid, van De Sade tot Wilders. Lemniscaat, 2010.

¹ Герт Вилдерс (род. в 1963 г.) — нидерландский политик-популист, депутат парламента Нидерландов с 1998 г., первоначально в качестве представителя Народной партии за свободу и демократию (VVD), а с 2006-го — как лидер фракции Партии свободы (PVV), основателем и руководителем которой он стал. Широкую известность приобрел благодаря своей жесткой антиисламской риторике. Автор нашумевшего документального фильма «Фитна» (2008), направленного против ислама. (Примеч. перев.)

² Выступление Герта Вилдерса в Иерусалиме 14 декабря 2008 г. (Примеч. авт.)

³ Пим Фортёйн (1948—2002) — нидерландский политический деятель, призывавший прекратить иммиграцию мусульман в Нидерланды, в 1997 г. опубликовавший книгу «Против исламизации нашей культуры». В 2002 г. за несколько дней до выборов в парламент, на которых Пима Фортёйна, по всей видимости, ожидал успех, был застрелен леворадикальным активистом-экологом Волкертом ван дер Графом. (Примеч. перев.)

⁴ Фритс Болкестейн (род. в 1933 г.) — крупный нидерландский политик, приобрел известность как лидер фракции либеральной Народной партии за свободу и демократию в парламенте Нидерландов (1990—1998). Был одним из первых поставивших вопрос об интеграции иммигрантов в нидерландское общество. (Примеч. перев.)

⁵ Имеются в виду Тео ван Гог и Айаан Хирси. Тео ван Гог (1957—2004) — нидерланд­ский кинорежиссер, который за короткометражный документальный фильм «Покорность» был убит исламским радикалом Мохаммедом Буйери. Айаан Хирси (род. в 1969 г., Сомали) — нидерландский политик, бывший депутат парламента и член Народной партии за свободу и демократию. Известна своей антиисламистской позицией. В 2004 г. написала сценарий фильма режиссера Тео ван Гога «Покорность». (Примеч. перев.)

⁶ Так называемое «особое образование» чаще всего имеет ту или иную религиозную основу. (Примеч. перев.)