СОВРЕМЕННИКИ (ПРОЗА)

Сейс Нотебоом

Конец сентября

В Сюзи всего сорок восемь килограммов веса, поэтому слишком сильный ветер на ведущей к морю широкой улице для нее крайне нежелателен. Тамари­ски, пинии, фикусы, шум и гам. «Stay the course», — бормочет про себя Сюзи и упрямо выставляет хрупкое плечо наперерез флагам, развернутым с моря на сушу. «Stay the course», то есть «строго по курсу»… Так говорил вице-адмирал, за которым она присматривала здесь все последние годы, с тех пор как умерла его жена Аннабель, ее подруга еще по пансиону. После похорон Аннабель Сюзи довольно естественно заняла ее место за столом и в постели. Аннабель предали земле у самой кладбищенской ограды — теперь ее муж лежит там рядом с ней, — а тогда, после похорон, он немедленно сел на свой старый «триумф» и отправился в деревню, где жила Сюзи.

В Уэльсе, откуда все трое были родом, они бы так не сделали. Что-то постыдное в этом и правда есть, но ведь они всё обсудили, прежде чем Аннабель на цыпочках вышла из жизни. Тающая свеча. Перед смертью Аннабель говорила почти беззвучно.

Ах, — прошелестела она отчетливым, затухающим голосом, — не переживайте. Мы уже старики, о нас будет сплетничать разве что та публика, которая собирается здесь по четвергам, а что нам до них?

По четвергам в городок стекались все окрестные англичане. Они болтали, играли в бридж и честили испанцев на все корки. Больше всего хлопот принесла одежда Аннабель. Сюзи не смогла выбросить ее кашемировые свитера. Чтобы вывести «Шанель № 5», которыми прежде душилась Аннабель, свитера пришлось отдать в чистку, а затем долго держать на ветру. Вице-адмирал ничего не заметил. Может быть, и заметил, но в любом случае не проронил ни слова. О постельных радостях не могло быть и речи, адмирал хотел только тепла, и Сюзи не возражала. На деревенских же сплетников он не обращал внимания. Он ALMIRANTE^*, а здесь это кое-что значит. Это вам не чернь, которая наезжает сюда и, раздевшись почти догола, пьянствует на террасах. Сюзи понимала испанский даже лучше, чем тот язык, на котором тут разговаривали. Вице-адмирал доставлял совсем немного хлопот, надо было лишь принести ему номер «Дейли телеграф», поставить перед ним рюмку «Famous Grouse» и слушать его рассказы о войне. Жениться во второй раз он не желал, не хотела этого и Сюзи — она по-прежнему получала пенсию за покойного мужа. Муж Сюзи тоже служил во флоте, но вице-адмиралом так и не стал. Дом он перевел на имя жены, и она могла продать его и переселиться в квартирку в одном из домов, возведенных в отдалении на побережье.

Конец сентября, но кажется, что на дворе октябрь. В этом году все раньше.

Испания — страна совсем не зимняя, и Сюзи всегда трудно перестроиться. Приходится снова становиться англичанкой — втаскивать все внутрь, держать двери террасы закрытыми, зажигать торшер, есть булочки с изюмом и пить чай с капелькой рома... Сюзи на миг остановилась. Издалека было видно, как Луис вышел на террасу бара «Эстрелья» и высматривал, пришла ли она. На террасе с металлическими стульями никого — значит, Луис обязательно начнет брюзжать. Еще один день без чаевых. Вся терраса — всего лишь четыре столика на тротуаре, но, когда за ними никто не сидит, кажется, что здесь просторно и грустно. Сейчас осень — время, когда не только рано темнеет, но и когда за «Мейлом» (Сюзи не читала «Телеграф») приходится ездить в городок. Сюзи все еще водила машину, но, если бы не газета, оставалась бы дома. Съездить дважды в неделю в супермаркет вполне достаточно: продукты можно заморозить. Разумеется, четверги — совсем без них нельзя.

Сюзи уловила звук моря. Сразу же в конце улицы начиналось голое поле, летом заросшее диким чесноком, по крайней мере так называла его Сюзи. Длинные стебли с фиолетовым шаром наверху, если легонько ковырнуть землю ножиком, можно вытащить головку. Вице-адмирал всегда посмеивался над ней из-за этого. Тугая головка чеснока завернута в белую, похожую на бумагу шелуху, а если ее снять, откроются мелкие твердые зубчики, тоже упакованные в коричневые чешуйки. Зубчики были немного клейкими, но Сюзи нравилось, когда что-то росло просто так, ни для чего. Вице-адмирал не любил чеснок, но она всегда немного добавляла его в пирог, и адмирал понемногу съедал его. Дальше поле становилось каменистым и наконец превращалось в утес, у которого бесновалось море. Вице-адмирал, пока был на ногах, всегда приходил сюда перед обедом, и они вместе с Сюзи стояли и смотрели, и слушали. «Я знаю, что рассказывает море», — говорил адмирал, но никогда не объяснял, что именно. Сюзи любила морские звуки. Сегодня они были хорошим аккомпанементом к тучам: громадным, жирным колоссам. У вице-адмирала всегда была при себе подзорная труба, на случай, если пройдет корабль. Иногда Сюзи тоже разрешалось посмотреть. Сегодня же море разгулялось не на шутку и кораблей нигде нет. Рыбаки сидят по домам, а в бухте за домом Сюзи увидела лодки, привязанные вдвое крепче обычного из-за штормового прогноза.

Только что стоявший снаружи Луис снова исчез внутри. Сюзи знала, что он выглянул затем только, чтобы посмотреть, здесь ли она. Это было частью их игры, договоренностью, о которой они не говорили вслух. Если Сюзи оказывалась единственной гостьей, Луис не выходил до тех пор, пока она не сядет за столик, и лишь тогда появлялся перед ней. Хозяин Луиса, крупный, толстый мужчина с жалким хвостиком на лысой голове, напоминающий американского барабанщика-перестарка, не показывался — он стоял у плиты и готовил тапас, мелкую закуску. Сюзи не любила ее — слишком много масла.

Она заглянула внутрь. Луис передвигал с места на место блюдца, делая вид, что страшно занят. Перед Сюзи не стоит разыгрывать комедию, она все равно никогда ничего не заказывает, разве что возьмет блюдце миндаля. Она поставила на стол маленькую белую сумочку и вытащила пачку «Данхилла». Столы в кафе сделаны из дешевого металла, но Сюзи любила их алюминиевый блеск: он замечательно оттенял сумочку, а красная с золотом пачка расцвечивала кольцо Аннабель, подаренное Сюзи вице-адмиралом. Сюзи всегда ухаживала за руками. У нее старческие белые руки, но если как следует накрасить ногти, голубоватые вены не так бросаются в глаза, а если ее рука окажется между сумочкой и пачкой сигарет, от нее просто глаз не оторвать! Раньше ей было все равно, а теперь, когда у нее уйма свободного времени, такие мелочи вдруг сделались важными.

У столика появился Луис. На нем была чистая коричневая рубашка. Он всегда ходил так — коричневые рубашки были частью униформы. Сюзи знала, что Луис не женат, однако рубашки у него неизменно выглажены. Черные брюки. Черные туфли. У Луиса небольшие ступни, и английские туфли смотрелись бы на нем куда лучше, чем эти растоптанные испанские башмаки.

 Пусть вице-адмирал знал, о чем говорит море, зато Сюзи всегда могла сказать, какое настроение у Луиса. Сегодня, значит, плохое. Он, по большому счету, мог даже не спрашивать, все равно он точно знал, что она закажет. Но и это было частью спектакля. Когда не было других посетителей, Луис принимался рассказывать Сюзи давно известную ей историю. По-испански Сюзи говорила слабовато, но она столько раз уже слышала от него эту повесть, что могла пересказать ему ее сама. У Луиса же был зачаточный, малопонятный английский, так что они с Сюзи были квиты. Да эту историю необязательно и слушать, это было как когда-то в церкви: вокруг всё смутно знакомые слова, из которых составляются молитвы или литании. Теперь слова соединялись с морем вдалеке, коричневой рубашкой и гладко зачесанными, чересчур длинными волосами Луиса. В прошлом году здесь работал хозяйский сын и были другие разговоры. В этом году сын не приехал. Нечего здесь делать. Сюзи закурила. Надо было захватить с собой розовую шаль, она так шла Аннабель! Леди Аннабель. У Сюзи чуть дрогнула рука, но это из-за ветра.

Луис приглушил музыку. Сейчас он принесет джин-тоник: стакан со льдом и двумя, а не одной, дольками лимона и рядом поставит тоник. К двум долькам лимона Луису пришлось привыкнуть. Еще Сюзи любила «Нордик мист» гораздо больше, чем «Швепс», — с ним лучше раскрывается вкус джина. «Нордик мист» закупали только для нее, и Сюзи ясно дали понять, что ей делают одолжение. Когда хозяин отлучался, джина становилось больше; насколько больше, зависело от того, в каком расположении духа находится Луис. Все просто: чем грустнее Луис, тем больше джина. Потом была первая жена, за ней шла вторая, а за второй женой следовали дети. В этом месте рассказа Луис употреблял выражение romper la intimidad. Вечерами, лежа в постели, Сюзи иногда повторяла его про себя. Но черед этого выражения наступал лишь во время второй порции джина.

Как это в точности переводится, Сюзи не знала. Нарушать близость? Звучит совсем не по-английски. Правда, свитер своей умершей подруги испанка вряд ли надела бы. Хотя на Сюзи и сейчас, между прочим, кое-что из вещей Аннабель. Блузка от Лоры Эшли в мелкую розовую розочку. Господи, Аннабель… Аннабель всегда развозило после первой же рюмки джина. Сюзи было видно, как Луис наливает джин в высокий стакан со льдом. Когда она увидела стакан, стало ясно, что она правильно оценила настроение Луиса. Для тоника почти не осталось места. А это значило, что у него серьезные планы. И Сюзи стала размышлять, каким будет ее первый ход.

— Немного у тебя здесь посетителей, как я погляжу.

Луис пожал плечами. На одно предложение Сюзи последует по меньшей мере десять фраз Луиса. Сюзи называла это «он шел один к десяти». Нет, нынешний сезон — сплошное дерьмо (temporada de mierda). Нечего было ему сюда приезжать. В Севилье все еще стоит летняя жара, а здесь уже зима. Хозяин вчера подсчитал, что в этом году они выручили на шесть тысяч евро меньше. И зачем только это вонючее объявление попалось мне на глаза! Но он, Луис, уже откликнулся на другое, в Овиедо. Не обери его до нитки первая жена, он открыл бы собственное дело. В Овиедо пьют сидр, дрянь какая! А еще в Овиедо нет настоящих испанцев. У них в Астурии до сих пор живут медведи. С тем же успехом можно уехать в Сибирь. Что делать в этой дыре уроженцу Севильи?!

Но у Луиса не было выхода. От жизни ему достались самые что ни на есть худшие карты.

Сюзи сделала глоток. Мир перевернулся, и этот миг — самый светлый за весь день. Она почувствовала, как по телу разливается наслаждение. Под нытье Луиса тоже хорошо идет. Не успела Сюзи вытащить сигарету, как он уже стоял над ней с зажигалкой. Слишком ветрено. Сейчас Луис произнесет: «Вонючий остров!» — возглас, подобный предупредительному выстрелу. Бабах! Думаю, в этом году мы закроемся раньше. За этой фразой Сюзи послышалась другая, прекрасно сочетающаяся со вторым, таким же божественным глотком. Вот сиди и смотри, ты, старая английская сука, ничего тебе больше не перепадет. Сюзи на минутку задумалась, затянулась сигаретой, выпустила дым в растревоженный воздух и сказала то, чего ждал от нее Луис. Нет, не может быть! Но Луиса было уже не остановить. Теперь дети. Они жили на Майорке, но там Луиса не привечали. Сюзи отхлебнула еще джина, ожидая не только следующей фразы, но и выражения Луисова лица — он изображал детей. Вот тут и начиналось romper la intimidad. У детей между собой intimidad, а он, Луис, ее romper. Притом что его собственная мать прожила с ним в одном доме до восьмидесяти четырех лет, раньше мы не слыхали ни о каком intimidad. И с первой женой уж точно никакого intimidad не было. Между прочим, жена исчезла сразу же после маминой смерти; ей, видите ли, не хотелось заниматься хозяйством.

Луис ушел в кафе, якобы чтобы принести чистую пепельницу, а на самом деле (и Сюзи это знала), чтобы глотнуть виски за стойкой. Сюзи подсчитала, сколько еще осталось сигарет. М-да. А курить его гадость не хочется. Жженый картон с белым фильтром, противное сухое ощущение на губах. Вот такие тебе и нужны, клоун, подумала Сюзи, а вслух сказала:

— Надеюсь, какое-то время вы еще продержитесь, без вас будет так пусто!

Она снова заглянула в пачку. Всего три, а в город она собирается только завтра.

В это время мимо на большой скорости проехала открытая синяя машина и с визгом затормозила у края воды.

— Хотели проехать дальше, прямо в море, — сказал Луис. — Тогда наконец-то было бы чем заняться.

Машина развернулась и подкатила к террасе. Немецкие номера, громко орет музыка, глубокие ухающие басы и высокий пронзительный женский голос, словно его обладательницу зверски пытают на машиностроительном заводе.

— Есть у вас какая-нибудь еда?

Сюзи добавила еще немного джина в тоник. Теперь все получится намного позже. Как бы только не заснуть. Посмотреть, что ли, фильм на Скай?

Взять, что ли, еще стакан? Немцы припарковали машину. Снова послышался шум моря. Странно, немцы, не зная испанского, пытались объясниться по-английски. Выходило похоже на фильм про войну. Jawohl, Sir.

Луис вынес гостям две бутылки пива и некоторое время стоял, умильно улыбаясь. Все это для Сюзи, и без тебя, дескать, обойдусь. Когда же он вернулся, они продолжили с того места, на котором остановились. Знает ли Сюзи об Овиедо? Нет, об Овиедо она не знает и не горит желанием узнать.

— Если ты уедешь в Овиедо, я тебя там разыщу, — сказала Сюзи и стала медленно подниматься.

Ветер усилился, ее шатало. Она положила деньги на столик и прикрыла блюдцем, чтобы не унесло. Луис уже стоял около немцев, повернувшись к ней спиной.

«Stay the course, Сюзи», — бормотала она. По крайней мере никто не подумает, что дело в выпивке. Но улица была пуста. Сюзи крепко держалась за стены. Если он молчал, Сюзи не знала, что ее ждет, но она обязательно что-нибудь положит на видное место. Подложить что-нибудь как бы невзначай — это Сюзи умела, как никто другой. Здесь — серебряная ложечка, около телефона — бутылка «Famous Grouse»… Просто деньги — пошло, нужно, чтобы все было немного пикантно и в то же время казалось случайным. В прошлый раз вышло нехорошо: он унес серебряную зажигалку Аннабель. Сюзи не собиралась ее отдавать, но промолчала.

Она забыла выключить телевизор, голоса доносились в прихожую. Сюзи вошла в комнату и на секунду замерла. Слишком светло, надо бы погасить торшер. Раздеться сейчас или позже?

До полуночи все равно ничего не произойдет. Сюзи еще немного посмотрела телевизор, пока кто-то не уложил из пистолета сразу троих, и ушла в спальню.

Уже лежа в постели, сообразила, что ничего не положила на видное место, но тут послышались его шаги на садовой дорожке и рядом с домом. Она всегда выключала свет снаружи — не нужно, чтобы его видели. Коридор, комната, кот в темноте. Старый шестидесятитрехлетний испанский кот в черных испанских туфлях, которым следовало бы быть английскими.

Теперь оставалось дождаться скрипа двери, виски, его дыхания и странного, обрывочного ворчания, связанного с внезапной, неожиданной силой и говорящего скорее о гневе и бесконечном разочаровании, чем о чем-либо другом.

Когда Сюзи проснулась, было уже светло. Она слушала мировые новости Би-би-си. Багдад, Дарфур, Газа, Кабул… Сюзи не очень-то вслушивалась в то, что говорили, ей просто нравилось, как звучат мягкие английские голоса, которые с утра пораньше возвращают тебя в мир, не причиняя при этом боли. Ей уже семьдесят девять, но, сколько себя помнит, она всегда слушала Би-би-Си: новости и прогноз погоды. Сюзи медленно поднялась и выглянула в окно.

Мир лился звуками из радиоприемника, и вот он здесь — пустая улица, усыпанная листвой. Ветер, послушная собака, улегся. Все правильно.

На столе, раскрытая, стояла ее белая сумочка. Кошелек опустел. Сюзи попыталась припомнить, сколько там было, но так и не смогла.

«Убогий плебс», — подумала Сюзи и, направляясь в кухню — вскипятить воды для чая, — подмигнула фотографии Аннабель в серебряной рамке на большом письменном столе. В пепельнице, рядом с фотографией, лежал окурок с белым фильтром. Аннабель улыбалась ей в ответ из царства мертвых двусмысленной, полуодобрительной улыбкой. Но с этой Аннабель никогда ничего не поймешь.

Перевод Евгении Ярмыш

Сейс Нотебоом (род. в 1933 г.) — один из крупнейших нидерландских писателей, автор нескольких сборников стихов, множества романов, рассказов и книг путевых заметок. Лауреат престижнейших литературных премий. Перевод выполнен по книге: C. Nooteboom. ‘s Nachts komen de vossen. De Bezige Bij, 2009.