МЕМУАРЫ XX ВЕКА
Владислав
АНДЕРС
БЕЗ ПОСЛЕДНЕЙ ГЛАВЫ
ПОЛЬСКая
армия В ИТАЛИИ
Исчезновение шестнадцати
Через несколько дней после моего приезда
в Лондон пришли известия из Польши об исчезновении во время переговоров с
советскими властями всех наиболее выдающихся военных и политичных
руководителей. Это произошло при следующих обстоятельствах: в конце февраля
вице-премьер, представитель правительства в стране и последний комендант
расформированной Армии Крайовой получили от
полковника НКВД Пименова письменное приглашение на совещание с генералом
Ивановым, представителем командования Белорусского фронта, при этом полковник
Пименов, как офицер Красной армии, гарантировал им безопасность. Целью встречи было обсуждение условий выхода из подполья польских
политических партий, которые на тот момент еще не легализовались. 20 марта
полковник Пименов в ответ на высказанное ранее пожелание польской стороны
сообщил, что советские власти соглашаются на вылет в Лондон двенадцати польских
политиков для совещания с эмиграционным правительством. 27 марта к генералу
Иванову прибыли в соответствии с приглашением: вице-премьер, представитель
правительства в стране Станислав Янковский; председатель Совета национального
единства Казимеж Пужак и
последний комендант расформированной Армии Крайовой
генерал Окулицкий. На следующий день прибыли три
министра, находившиеся в Польше: Адам Бень, Станислав
Ясюкович, Антоний Пайдак, а
также девять представителей различных политических партий и переводчик. С того
момента о них не было больше никаких известий.
Последним
комендантом Армии Крайовой был мой бывший начальник
штаба армии в СССР генерал Окулицкий. Он дважды был
вместе со мной в Кремле во время встреч со Сталиным 4 декабря 1941-го и 18
марта 1942 года. После ухода польской армии из России Окулицкий,
тогда в звании полковника, командовал 7-й дивизией, а потом одним из первых
предложил себя для переброски в Польшу. Он принимал участие в Варшавском
восстании, после поражения восстания был последним комендантом Армии Крайовой вместо Бура-Коморовского,
который попал в плен. Исчезновение генерала Окулицкого,
которого мы все знали и высоко ценили за его отвагу и патриотизм, вызвало новую
волну возбуждения в войске. Это был первый «звонок», извещавший о подготовке в
Польше нового правительства на принципах «невмешательства» другого государства
во внутренние дела Польши.
На Болонью
Весеннее
наступление 1945 года в Италии начиналось операцией союзников по занятию долины
реки По. План генерала Марка Кларка,
командующего 15-й группой армий, состоял в том, чтобы взять в «клещи», отрезать
от реки и уничтожить немецкие части, не дав им уйти за реку. 8-я британская
армия должна была наступать из района нижнего течения реки Сенио
через Ардженту на Феррару.
5-й американской армии предстояло нанести удар из района южнее Болоньи, огибая
ее с запада, в общем направлении на Верону.
Численное соотношение противостоящих войск — около двухсот батальонов пехоты
союзников против примерно ста шестидесяти батальонов противника — не
обеспечивало такого смелого плана генерала Марка Кларка. Но значительный
перевес союзников в технике, прежде всего в авиации и танках, создавал условия
для успеха.
2-й
польский корпус вместе со своим соседом справа, 5-м британским корпусом, должен
был прорвать линию обороны неприятеля на реке Сенио и
захватить плацдарм за рекой Сантерно. Затем 2-й
польский корпус направлял свой удар в западном направлении на Медичину и Кастель-Сан-Петро, а
5-й британский корпус — в северном направлении на Ардженту
и Феррару.
Силы
корпуса были увеличены двумя бригадами пехоты, а кроме этого, двумя вновь
созданными полками тяжелой артиллерии и батальоном «коммандос». Для проведения
наступательных операций в состав польского корпуса были включены британские
части: 7-я британская бронетанковая бригада, часть штурмовой инженерно-саперной
бригады, 43-я индийская бригада, 14/20-й гусарский полк, часть 27-го уланского
полка и четыре полка артиллерии.
Предстояли
бои на равнинной местности, пересеченной реками и каналами, текущими поперек
направления наступления. Берега этих рек и каналов ограждали земляные валы
высотой в несколько метров. Противник использовал эти валы, чтобы встроить в
них огневые позиции и глубокие блиндажи. На равнинах ограничивали видимость
виноградники.
Как
было договорено с маршалом Александером и генералом
Марком Кларком во время моего последнего пребывания в Италии, я, получив
сообщение, что начинается весеннее наступление, двинулся 6 апреля 1945 года в
обратный путь, чтобы прибыть во 2-й польский корпус и принять участие в
последнем, как я полагал, сражении в Италии.
По
пути я посетил победоносную 1-ю польскую бронетанковую дивизию под
командованием генерала Станислава Мачека, которая
готовилась к решающим сражениям на севере Голландии. Я побывал также у
летчиков, которые под командованием полковника Габшевича
принимали активное участие в операциях на континенте.
В
Италии я приземлился 8 апреля в Форли. Все было
готово к боевым действиям. 2-й польский корпус ожидал часа наступления на
рубеже реки Сенио.
Я находился вместе с генералом Марком Кларком на
передовом командном пункте 2-го корпуса. Был прекрасный солнечный день 9
апреля. На чистом небе показались поблескивающие на солнце американские тяжелые
бомбардировщики. Они подлетали группами по нескольку десятков и сбрасывали на
линию немецкой обороны свой боезапас; от взрывов бомб буквально дрожала земля.
Внезапно на наших глазах произошел трагический случай. Боезапас одного из
подлетающих звеньев самолетов оторвался слишком рано. Бомбы упали на польские
штурмовые части, готовые к наступлению. Я тотчас отправился на место
происшествия и обнаружил, к сожалению, достаточно большие потери. Солдаты
проявили достойную восхищения выдержку. Благодаря энергии командиров, потери в
частях были быстро восполнены, и наступление 2-го корпуса началось в намеченное
время.
Вечером того же дня передовые части 3-й
карпатской стрелковой дивизии ворвались на противоположный прибрежный вал реки Сенио, а на другой день на рассвете оба берега уже были в наших
руках. Начались тяжелые бои за междуречье Сенио—Сантерно. Большую роль в преодолении высоких прибрежных
валов сыграли установленные на танках огнеметы типа «Крокодил», выбрасывающие
на 120 метров чудовищную струю огня. Грозное до этого времени немецкое
противотанковое оружие типа «Фаустпатрон» стало менее успешным, потому что его
дальнобойность была меньше 120 метров. Неожиданностью для противника явилось
использование танков в ночных боях при свете прожекторов, а также применение
нашими самолетами противотанкового ракетного оружия.
Удар 3-й дивизии пришелся на стык 98-й немецкой
пехотной дивизии и 26-й немецкой бронетанковой дивизии. Фашистские части, как
было установлено позже, получили приказ оборонять занимаемые позиции любой
ценой. Отборные части сражались ожесточенно, несмотря на уже явную
бессмысленность жертв. После трех дней боев наши войска сломили сопротивление
противника у Сенио и форсировали реку Сантерно. Противник предпринял ряд контрнаступлений с
участием танков и самоходных штурмовых орудий на нашу пехоту, которая
переправлялась через реку в этот раз без поддержки тяжелой техники. Наша
авиация, а особенно Desert Air
Force1, которая тотчас появлялась на
сложных участках сражений, показала немецким танкам почем фунт лиха. Наведение
переправ позволило нам перебросить танки на другой берег реки. В результате
атаки, проведенной вечером 12 апреля, был занят плацдарм, необходимый в
качестве исходной позиции для дальнейшего наступления.
Преодолев сопротивление
противника на реках Сенио и Сантерно
и разбив при этом 26-ю немецкую бронетанковую дивизию, мы полагали, что
дальнейшее преследование побежденного неприятеля не будет представлять большого
труда. Но оказалось, что части 2-го корпуса, подготовившиеся
к преследованию и двинувшиеся на запад с захваченного перед этим плацдарма за
рекой Сантерно, уже 14 апреля натолкнулись на мощное
сопротивление 4-й парашютной дивизии, которая решила принять бой, используя
водную систему реки Силаро, включающую в себя не
только саму реку, но и каналы, расположенные по ее обоим берегам. 5-я кресовская пехотная дивизия и прекрасно сражавшаяся
43-я индийская бригада при поддержке бронетехники после трех дней боев
с яростно сопротивлявшимся противником преодолели ряд водных препятствий за
рекой Силаро. На рассвете 16 апреля мобильная
группировка в составе бронетанкового полка и батальона пехоты на бронемашинах
типа «Кенгуру», прорвавшись через линию обороны неприятеля, заняла в тылу
коммуникационный узел Медичина. Противник был разбит.
Остатки 4-й парашютной дивизии отошли в ночь с 16 на 17 апреля с поля боя.
Наши подразделения тотчас направились
преследовать противника, но пополудни 17 апреля наткнулись на решительное
сопротивление врага на реке Гаяна. Напротив 2-го
польского корпуса третий раз за время итальянской кампании оказывается отборная
1-я немецкая парашютная дивизия, та самая, которая обороняла Монте-Кассино. Ночные атаки наших частей были отбиты.
Неприятель прочно закрепился на местности и не собирался ее легко уступать.
Необходимо было вновь подготовить ночное наступление.
После предварительной артподготовки и
бомбардировки авиацией Desert Air
Force 19-го утром началось наступление. В нем также
принимали участие танки с огнеметами «Крокодил». Но наступление встретило
сильнейшее сопротивление противника. С самого начала мы понесли большие потери
в танках. Немецкие парашютисты имели в изобилии оружие «Фаустпатрон». Только на
участке 5-й кресовской дивизии за один день было
захвачено 236 единиц этого оружия. Еще до полудня после упорной борьбы при
ураганном огне артиллерии и минометов с обеих сторон наши части заняли
небольшой плацдарм, который был использован для ввода в бой 2-й бронетанковой
бригады. Это было ожесточенное и кровопролитное сражение с исключительно
стойким противником. Во второй половине дня неприятель был разбит, но продолжал
отчаянно сопротивляться, давая возможность отойти другим частям. Остатки
разбитых подразделений 1-й парашютной дивизии отступили в ночь с 19 на 20
апреля, преследуемые нашей пехотой и танками.
Таким образом, в ходе наступления 2-му польскому
корпусу пришлось сражаться в этих боях по очереди с 26-й немецкой бронетанковой
дивизией, единственной, которая была у немцев в это время в Италии, с 4-й и 1-й
парашютными дивизиями, принадлежавшими, несомненно, к лучшим немецким частям.
16 апреля я встречался с генералом Марком
Кларком во Флоренции. Во время беседы я с сожалением вручил
ему «British Army Newspaper Unit CMF»2 от 13 апреля, в которой была напечатана
карта предполагаемой (по представлению заместителя государственного секретаря
США Самнера Уэллса) послевоенной территории Германии,
увеличенной на востоке за счет значительной части Познанского
воеводства и всего польского Поморья. Марк Кларк уже видел эту газету и
резко выступил на заседании своего штаба, желая пресечь распространение в армии
таких идей и взглядов.
Мне хотелось узнать, не будет ли генерал Марк
Кларк против, если в
результате развивающегося наступления поляки первыми войдут в Болонью.
Генерал Марк Кларк сердечно ответил:
«Я был бы очень доволен, если бы Болонью взяли
поляки. Это было бы на пользу польскому делу. Искренне желаю вам успеха».
В дальнейшем, после форсирования реки Гаяны, 2-й польский корпус должен был наступать в
северно-западном направлении. Польские части, выдвинувшиеся вперед, совершенно
оголили свой левый фланг. Поэтому специально сгруппированная бригада наступала
по шоссе № 9 в направлении Болоньи, чтобы предотвратить неожиданности с этой
стороны. Эта бригада, преодолевая сопротивление немцев, приближалась к Болонье.
Вечером 20 апреля передовой батальон попал под огонь американской артиллерии,
которая обстреливала шоссе № 9 в уверенности, что на шоссе находятся только
отступающие немецкие части. После телефонного сообщения огонь прекратился, и
специальная часть смогла продолжать выполнение своей задачи. В 1:45 в ночь на
21 апреля она, преодолевая оборону противника, форсировала реку Идиче, затем в 5:30 утра, сломив последнее сопротивление
врага на юго-восточных окраинах Болоньи, в 6:00 вошла в центр города на два
часа раньше, чем американские части.
Основные
силы 2-го корпуса преследовали неприятеля на северо-востоке от Болоньи, когда
21 апреля во второй половине дня пришел приказ от командования 8-й армии о
выводе корпуса в резерв.
22
апреля 1945 года на старой рыночной площади Болоньи перед Ратушей генерал Марк
Кларк принимал парад частей американской, британской и польской армий. По
распоряжению и пожеланию генерала Мак-Крири я
представлял
8-ю британскую армию. Там я встретился с генералом Траскотом,
командующим 5-й американской армией. Торжество длилось недолго, так как
командующие со своими войсками должны были продолжать преследование рассеянных
частей противника.
Командующий
8-й армией издал специальный приказ офицерам, подофицерам
и бойцам 2-го польского корпуса:
«Первый
этап наступательных действий 8-й армии завершен, враг отброшен за реку По.
Вы
сыграли решающую роль в этой выдающейся победе. Во время вашего наступления по
старинной Эмилианской дороге от Фаенцы
до Болоньи вам оказывали сопротивление лучшие немецкие части. Вы нанесли тяжелый урон в технике и живой силе трем лучшим
вражеским дивизиям: 26-й бронетанковой, а также 1-й и 4-й парашютным.
Борьба была ожесточенной. Отборные десантные части оказывали яростное
сопротивление до того решительного удара, который вы нанесли неприятелю восточнее
реки Идиче; этот удар сломил сопротивление противника
и привел к взятию исторического города Болонья.
В
этой великой битве вы продемонстрировали великолепный боевой дух, стойкость и
боевое мастерство. Выражаю вам, бойцам всех званий, мое горячее признание и
восхищение и желаю вам солдатского счастья в дальнейшем вашем походе в рядах
8-й армии вплоть до окончательной победы над врагом на итальянской земле».
В
ходе дальнейших действий союзные армии форсировали реку По
и заняли ряд городов в Северной Италии.
28
апреля в главную ставку союзных войск в Казерте
прибыли немецкие уполномоченные для подписания капитуляции немецких войск в
Италии.
В
тот же самый день я покинул Италию, вылетев в Лондон.
День Победы... Но не для всех
В
Лондоне царило ожидание капитуляции Германии, которая могла произойти с минуты
на минуту. Союзные армии занимали Западную и Южную Германию. Авиация союзников
сеяла страх и смерть. Красная армия атаковала Берлин. С падением Германии
исчезала общая цель действий союзников, и тем ярче должны были проявиться
разделяющие их противоречия. На пути Польши громоздились все более серьезные
политические препятствия.
Министр
Иден 11 апреля 1945 года заявил в палате общин, что
нет подтверждающего сообщения о поездке польских представителей в Россию для
обсуждения нового переходного польского правительства.
21
апреля польское правительство в Лондоне еще раз протянуло руку дружбы для
установления отношений с Советской Россией в следующем обращении:
«Среди
проблем, требующих решения в рамках создания мирной Европы, одна из важнейших —
это установление добрых отношений между Россией и Польшей. Польское
правительство с полным пониманием необходимости этого заявляет о своей
готовности к переговорам с советским правительством по существующим спорным вопросам
и готово заключить с СССР договор, гарантирующий безопасность обоих государств,
а также тесно сотрудничать с ним в рамках общей международной организации
безопасности».
В
тот же самый день, как бы в ответ на обращение польского правительства, Сталин
и Осубка-Моравский, от лица Временного польского
правительства в Варшаве, подписали в Москве 20-летний союз, означавший, что
Россия все прочнее устраивается в Центральной Европе.
25
апреля в Сан-Франциско началась работа совещания Организации Объединенных
Наций без участия польского правительства.
Два
дня спустя польское правительство в Лондоне обратилось по телеграфу к министрам
Идену и Стеттиниусу:
«Польская
общественность, как в стране, так и за рубежом, а также польская армия глубоко
обеспокоены судьбой 153 выдающихся деятелей польских партий, которые
руководили в стране в течение пяти с лишним лет борьбой польского народа против
немецких оккупантов. Это беспокойство возросло в последние дни в связи с тем,
что представитель Люблинского комитета, в то время
как советские власти сохраняют молчание по вышеизложенному вопросу, на
конференции для зарубежной прессы 24 апреля в Москве заявил, что о судьбе
вышеназванных персон ничего не известно и этой проблемы вообще не существует».
5
мая 1945 года в Сан-Франциско было оглашено американо-британское заявление:
«Правительства
Великобритании и Соединенных Штатов многократно обращались к советскому
правительству с вопросом о том, что случилось с группой выдающихся
демократических деятелей, о которых известно, что они в конце марта текущего
года встретились с советскими военными властями в Польше с целью проведения
переговоров. Британское и американское правительства были официально
информированы от имени советского правительства господином Молотовым, что эти
руководители были арестованы по обвинению в диверсионной деятельности против
Красной армии. Иден и Стеттиниус
тотчас выразили Молотову свою озабоченность в связи с получением такой
тревожной информации после столь длительного молчания и попросили дать подробные
объяснения, касающиеся арестованных польских руководителей, полный перечень их
имен и сведения о настоящем их местопребывании. Британский министр иностранных
дел и государственный секретарь Соединенных Штатов сообщили об этом важном
событии своим правительствам и информировали господина Молотова, что в
настоящее время не могут проводить дальнейших дискуссий по польскому вопросу».
Уже
на следующий день польское правительство в Лондоне выступило с обращением к Стеттиниусу, как председателю конференции в Сан-Франциско:
«Заявление,
сделанное комиссаром иностранных дел Советского Союза Молотовым министрам
иностранных дел Великобритании и Соединенных Штатов в Сан-Франциско о том, что
группа польских демократических руководителей была арестована советскими властями
по обвинению в диверсионной деятельности против Красной армии, подтвердило
наихудшие опасения польского правительства. <…> Советская сторона,
приглашая польских руководителей на переговоры, а затем
арестовывая их, злоупотребила их доверием и нарушила данные обещания.
Выдвижение после месяца молчания беспочвенных обвинений против тех, кто более
пяти лет руководил борьбой польского народа против немцев, а затем с марта 1944
по январь 1945 года поддерживал в кровавых боях действия Красной армии, не
могут убедить ни одного непредвзято настроенного и порядочного человека.
Обвинение направлено против самых лучших сынов отечества, которые сражались за
истинную независимость Польши и истинную демократию в Польше. Над их головами
нависла огромная опасность обвинения без возможности защищаться, опасность
вынесения обвинения при закрытых дверях»…
В то время как обмен нотами и депешами в связи с арестом
Советской Россией представителей польского движения сопротивления набирал все
большую остроту и мрачной тенью заслонял послевоенную мирную перспективу,
пришло известие, что военные действия в Европе закончились безоговорочной
капитуляцией Германии, подписанной сначала 7 мая в 2:41 в Реймсе, а потом 8 мая
в 0:16 в Берлине.
Это
был великий день в истории всего мира и огромное облегчение для миллионов
людей. Мы, поляки, к сожалению, не могли разделить общего энтузиазма этой
минуты. Даже горечь борьбы в одиночку в сентябре 1939 года в начале всех
событий в Польше была ничтожной по сравнению с нашим одиночеством в беде среди
победного ликования союзников. Победа, за достижение которой мы пролили так
много крови и заплатили многолетним страданием польского народа, не стала нашим
уделом. Для Польши V-Day (День Победы) еще не
наступил.
О
конце военных действий
<...> Трагедия
и фарс в Москве
События тем временем начали развиваться быстро,
неумолимо ведя к тому, что Польша полностью попадала под влияние Советской
России.
13 июня комиссар иностранных дел СССР Молотов,
посол Великобритании Кларк-Кэрр и посол Соединенных
Штатов Гарриман в соответствии с решениями Крымской
конференции постановили пригласить для переговоров в Москву следующих лиц:
представителей Временного польского правительства в Варшаве — Болеслава Берута, Эдварда Осубку-Моравского,
Владислава Ковальского и Владислава Гомулку;
демократических руководителей из Польши — Винцента Витоса, Зигмунда Жулавского,
Станислава Кутжебу, Адама Кржижановского и Генриха Колодзейского, а также руководителей из-за границы —
Станислава Миколайчика, Яна Станчика
и Яна Жаковского.
В соответствии с
решениями Крымской конференции совещание по реорганизации польского
правительства на широкой основе с включением демократических
руководителей из Польши и поляков из-за границы должно было проходить в Москве.
Что все это могло означать? Были разные формы
создания правительств в странах. Эта форма —
единственная в своем роде, отбросившая всякую, даже малейшую, видимость
независимости. Интерес представляет состав лиц, приглашенных на это совещание.
В их числе четыре представителя Временного правительства, навязанного Польше
Россией, а также восемь демократических руководителей из Польши и из-за
границы, выбранных Москвой. Витос отказался поехать в
Москву.
Ответ пришел даже слишком быстро. В то самое
время, когда произвольно назначенные так называемые польские политические
представители будут совещаться, состоится процесс шестнадцати арестованных
настоящих польских руководителей, которые боролись в стране с немцами. Процесс
этот также пройдет в Москве 18—21 июня.
Весь мир должен был
спокойно смотреть на два события в одном и том же месте, в одно и то же время:
на фарс создания иностранцами так называемого польского правительства и на
трагедию осуждения иностранцами настоящих представителей польских
государственных властей, не навязанных силой, как посаженное Россией временное
правительство, но выросших в почти пятилетней подпольной борьбе с немцами.
Последний командующий Армией Крайовой
генерал Окулицкий выступал в качестве обвиняемого на
московском судебном процессе:
«Этот процесс имеет политический характер. Его
целью является покарать польское подпольное правительство. Раз вы не можете
доказать, что мы не боролись в течение пяти лет с немцами, так хотите, как и во
всех политических процессах, отобрать у нас следующие из этого политические
выгоды. Лучшие патриоты и демократы принимали участие в этой борьбе. Вы
обвиняете нас в сотрудничестве с немцами, целясь в нашу честь. Обвиняете
300 000 солдат Армии Крайовой, лучших из
поляков».
Советский трибунал признал полностью доказанной
вину двенадцати из шестнадцати обвиняемых и осудил их на срок от 4 месяцев до
10 лет. Трое обвиняемых были освобождены. Есть основания предполагать, что
обвиняемого Пайдака во время судебного процесса уже
не было в живых.
Черчилль 5 октября 1944 года после подавления
восстания в Варшаве в своей речи в палате общин говорил:
«Когда будет достигнута окончательная победа
союзников, эпопея Варшавы не будет забыта; она останется бессмертной в памяти
поляков и всех миролюбивых народов мира».
Не прошло и года после произнесения этих слов,
как руководители подпольного сопротивления были предательски арестованы и
беззаконно осуждены трибуналом Советской России, союзницы Великобритании в этой
войне против Германии.
28 июня 1945 года был обнародован состав так
называемого нового Временного польского правительства «национального единства».
В него вошло 16 министров из навязанного Россией предыдущего правительства и
пять новых; в этом правительстве заседало несколько непольских граждан.
С искренним удивлением многие мои лучшие
британские и американские друзья спрашивали меня в это время, почему мы не
возвращаемся в Польшу. Я не раз задавал себе вопрос: неужели возможно, чтобы
они действительно не отдавали себе отчета в происходивших в Польше событиях?
Мог ли я допустить, что не только широкая общественность, но и
правительственные круги Великобритании и Соединенных Штатов не понимают
истинных целей Советской России? Конечно, являясь командующим и поляком, я
переживал все эти события гораздо острее моих друзей неполяков.
Все же меня обезоруживала наивность этих вопросов и раздражала их
настойчивость. Но такую позицию занимало подавляющее большинство мировой
прессы. Вывод был очевиден: преступление против Польши хотят попросту
замолчать. Нам, полякам, хранить молчание было значительно труднее.
После шести лет в одном строю
6
июля 1945 года британское правительство признало и приветствовало «создание
польского Временного Правительства Национального Единства как важный шаг в
направлении выполнения решений, касающихся Польши, принятых во время Крымской
конференции. При полном согласовании с правительством Соединенных Штатов
правительство Его Королевского Величества уведомляет гражданина Осубку-Моравского о признании польского Временного
Правительства Национального Единства, а также сообщает ему о готовности к
установлению дипломатических отношений».
Президент
Речи Посполитой Рачкевич,
Польское правительство в Лондоне, Польские вооруженные силы, сражавшиеся рядом
с Великобританией и Соединенными Штатами, перестали быть
признаваемыми и были вычеркнуты из памяти.
А
именно этого президента Рачкевича в июне 1940-го
после катастрофы во Франции приветствовал в Лондоне на вокзале король Георг VI,
а премьер Черчилль одновременно заверял генерала Сикорского, что мы в этой
войне связаны на жизнь и на смерть. Советская Россия оказалась сильнее, чем все
эти обязательства, которые мы, поляки, принимали слишком близко к сердцу и
считали нерушимыми. И снова в памяти неумолимо звучали слова: «…чтобы сила не
господствовала над правом».
Посол
Польской Речи Посполитой в Лондоне Рачинский 6 июля
1945 года подал министру Идену ноту, начинавшуюся
следующими словами:
«В
связи с признанием британским правительством 6 июля 1945 года так называемого
Польского Временного Правительства Национального Единства имею честь заявить, что
на свой пост чрезвычайного и уполномоченного посла при Дворе св. Якова я был
назначен конституционно избранным Президентом и правительством Польской Речи Посполитой, которым я обязан сохранять верность и
послушание. В соответствии с этим я не могу передать кому-либо свои функции,
власть и пост без получения соответствующих инструкций от Господина Президента
Речи Посполитой и Правительства Польской Речи Посполитой, которые по-прежнему остаются единственными
конституционными и независимыми представителями Польши».
Посол
в Вашингтоне Чехановский в тот же день подал подобное
заявление, заканчивавшееся так:
«…Покидая
пост посла Польской Речи Посполитой при Правительстве
Соединенных Штатов, заявляю, что как польский посол и личный представитель
Президента Польской Речи Посполитой в своих действиях
буду руководствоваться исключительно указаниями, данными конституционной главой
государства всему польскому народу».
Так
Великобритания и Соединенные Штаты закрыли период сотрудничества с Польшей, ее
властями, ее солдатами, моряками и летчиками, продолжавшийся в тяжелейшие годы
войны.
А в
это время в течение нескольких месяцев Польские вооруженные силы пополнялись за
счет волны освобожденных в Германии поляков.
Из Газерты я получил первую депешу, подписанную бригадиром Фридом, адресованную мне как командующему 2-м польским
корпусом:
«1)
Признание нового польского временного правительства Правительством Его
Королевского Величества ожидается 6 июля в 1.00 ночи.
2)
Польский штаб в Лондоне провел совместно с британским правительством совещание,
на котором согласовано издание приказов Польским Вооруженным силам за рубежом,
подчеркивающих настоятельную необходимость сохранять дисциплину, порядок и
спокойствие, а также необходимость подчинения приказам, отданным британскими военными
властями.
3)
Прошу о немедленном информировании генерала Андерса о пунктах 1 и 2, а также о
том, что Британия по-прежнему будет выплачивать денежное довольствие и
доставлять средства содержания и продовольствие для Польских Вооруженных Сил».
Сухое,
практичное, по-купечески сформулированное утверждение фактов.
Я
издал особый приказ для солдат:
«Я
обращаюсь к вам в исключительно трудную, но и в исключительно возвышенную
минуту. Правительства западных государств решили признать навязанное
оккупантами так называемое Временное Правительство Национального Единства, и
тем самым аннулировать признание законного правительства Польской Речи Посполитой в Лондоне.
На
нас обрушился тяжелый удар, тем более тяжкий, что незаслуженный. Польша шесть
лет стойко вела борьбу с общим врагом союзных народов. Мы понесли огромные
потери и положили на алтарь свободы страшные жертвы. Нас не соблазнили никакие
обещания, и мы не сошли с раз и навсегда избранного пути. Мы выполнили по
отношению к нашим союзникам все договоры и обязательства. Нет никого, кто бы
мог предъявить нам по этому поводу какие-либо претензии. Польский народ,
польский солдат смотрят смело в глаза союзникам и другим народам, зная, что
Польша в этой войне поднялась на вершины жертвенности и мужества.
Несмотря
на это, сегодня перечеркиваются все основные права нашего народа и нашего
государства. Сильные мира сего наводят порядок, не считаясь с
нашей конституцией, нашими законными властями, и из сиюминутных конъюнктурных
интересов соглашаются со свершившимися фактами, явившимися насилием в отношении
Польши и поляков.
Солдаты!
В эту тяжелую минуты мы остались единственной частицей польского народа, у
которой имеется возможность и обязанность в полный голос выразить свою волю, и
для этого нужно, чтобы мы сегодня словом и делом подтвердили, что остаемся верны нашей солдатской присяге, нашим гражданским
обязательствам по отношению к Отчизне, верны завещанию наших павших братьев по
оружию, которые сражались и погибали во имя Польши — независимой, целостной и
действительно свободной.
Эта
историческая роль, которая выпала польскому войску за рубежом, будет солью,
брошенной в глаза нашим врагам. Они будут стараться уничтожить наши вооруженные
силы. Мы все будем под обстрелом их провокационной агитации. Нас будут
призывать вернуться в страну, но вы знаете, чем все это кончится. Будут искать
среди польских солдат людей слабой воли и нервов. Эта работа облегчена тем, что
законное правительство и польские власти после аннулирования их признания
лишены средств сообщения, хотя бы в виде радиовещания, которые теперь уже не
служат польскому делу.
Я
не сомневаюсь, что солдаты 2-го польского корпуса, которые знают, для чего и за
что изначально сражается Польша, смогут противостоять искушениям врагов. Мы все
стали единой семьей, которая возникла не по принуждению, а в ходе боевого
взаимодействия для достижения общей цели, и такой семьей, связанной
добровольными узами, мы хотим остаться. Нежелание поддаваться принуждению — это
еще не означает согласие быть разбитыми врагом. Наоборот: в отражении таких
атак врага мы будем сильны и солидарны.
Солдаты!
Вы знаете меня не один день. Десятки тысяч из вас помнят минуты, которые мы
вместе переживали в Советской России. Поддерживаемый вашим доверием, я понимаю
ответственность, которая лежит на мне. В свое время я искал выхода из ситуации,
безнадежной на первый взгляд. Бог благословил мои усилия. Мы оказались на земле
хоть и чужой, но дружелюбной, на которой нам было дано подготовиться для
будущих победных боев. В этих боях на историческом пути Монте-Кассино
— Анкона — Болонья сформировался наш прекрасный,
идущий от победы к победе 2-й корпус.
Будущее
2-го корпуса обеспечено, что позволит пережить ожидающие нас тяжелые времена. Я
имею в виду не только материальные вопросы, связанные непосредственно с нами,
но и связанные с семьями солдат 2-го корпуса за рубежом. Что бы ни случилось,
как бы ни развивались события, я лично и все ваши командиры, оставаясь вместе с
вами в счастье и несчастье, приложим максимальные усилия, чтобы сохранить наше
общее достояние, чтобы ничего не потерять, чтобы его приумножить на славу и
пользу Отчизны.
Принужденная
к молчанию страна смотрит на нас. Нас хотят видеть на родной земле, к которой и
мы стремимся и по которой всем сердцем тоскуем, но нас хотят видеть не как
невольников чужой силы, нас хотят видеть с развернутыми знаменами, как
хранителей и предвестников настоящей свободы. Сейчас такое возвращение еще
невозможно, и нам нужно, сомкнув ряды, ждать благоприятного изменения
обстоятельств. Это изменение должно произойти. Если ему не суждено случиться,
то тогда окажется, что страшные и кровавые жертвы всего мира, принесенные в
течение шести лет, были напрасны. Невозможно вообразить, чтобы человечество
внезапно ослепло и утратило осознание смертельной опасности.
Солдаты!
Сохранивший несгибаемую волю к борьбе за жизнь и закон
в конце концов должен победить. Несколько дней назад мы прочитали такие,
овеянные верой и наполненные волей обращения президента Польской Речи Посполитой, Польского Правительства, а также Верховного Главнокомандующего.
Выполним наш долг перед Отчизной и ее законными властями. Да здравствует
Наисветлейшая Польская Речь Посполитая!»
Вскоре
после этого, 13 июля, я выехал в Казерту для
разговора с маршалом Александером, который должен был
к этому времени обсудить в War Office
ряд вопросов, связанных непосредственно со 2-м корпусом, в особенности вопрос
его увеличения в связи с наплывом добровольцев из Франции и Германии. По дороге
я размышлял над тем, какие еще неприятные известия могут меня ожидать на этой встрече.
С момента получения депеши от бригадира Фрида
британские власти хранили глухое молчание. Маршал Александер,
многократно подтвердивший свое расположение к корпусу и дружеское отношение ко
мне, был, несомненно, в сложном положении. Политические решения в отношении
корпуса были приняты без его участия. Он был исполнителем этих решений.
Политическая сторона ситуации, трагичная для нас, должна была в итоге повлечь
за собой неблагоприятные для нас действия. Дорога казалась бесконечной. Я хотел
как можно скорее узнать правду.
Маршал
Александер принял меня в присутствии начальника штаба
генерала Моргана, а также американского полковника Теппина
и полковника Ренкина.
В
начале встречи я спросил, есть ли у маршала Александера
для меня известия из Лондона в отношении 2-го корпуса, и в частности удалось ли
получить согласие на перемещение 12 000 поляков, находящихся в лагерях, из
Франции в Италию. Маршал Александер не любил ни
скрывать правду, ни смягчать ее. Он ясно изложил ситуацию такой, какой она
выглядела на тот момент. Итог его разговора с начальником имперского штаба был
таков: не может быть и речи не только об увеличении численности 2-го корпуса и
пополнении его 12 000 поляков из Франции, но даже о переправке
их куда-либо вообще. Все должны оставаться на своих местах. Для
такого решения есть два основных повода: 1) трудности со снабжением,
перебазирование вооружения из Италии на Ближний Восток, недостаток
продовольствия, что может повлечь за собой уменьшение продовольственного пайка
в Италии; 2) политически было бы весьма безрассудно увеличивать численность
корпуса, это могло бы повлечь за собой противодействия и проблемы при решении
многих других вопросов.
Маршал
Александер предполагал, что, может быть, многие из находившихся во Франции захотят вернуться в Польшу. Могут
также возвращаться в Польшу и солдаты 2-го корпуса. В этом случае он готов
компенсировать убыль численного состава корпуса поляками из Франции.
Я
первый раз отдал себе отчет, что тоска по родине, семьям и близким может
привести к возвращению какого-то числа солдат в Польшу, захваченную Советской
Россией.
Я
ответил маршалу:
«Все,
кто захочет вернуться в Польшу, будут иметь полную свободу выбора. Но при этом
они должны быть демобилизованы и переданы британским властям или союзникам в
лагеря для репатриантов, где я не хотел бы уже иметь с ними дела, тем более что
я не могу нести ответственность за их дальнейшую судьбу. Я не хочу дать Советам
или Варшавскому правительству каких-либо аргументов, на основе которых они
могли бы утверждать, что я оказываю давление или как-либо влияю на свободу
выбора. Поэтому считаю, что репатриационные лагеря должны быть под британским
управлением. Со своей стороны, я отдам распоряжения о переводе желающих
вернуться в Польшу в эти лагеря по мере их появления».
При
расставании я подчеркнул, что, несмотря на тяжелые времена, которые переживает
Корпус, боевой дух и дисциплина будут сохранены.
Потсдам
17 июля 1945 года началось совещание
политических руководителей трех держав: Великобритании, Соединенных Штатов и
Советского Союза с участием Черчилля и Идена,
президента Трумэна и государственного секретаря Бирнса,
Сталина и Молотова, сопровождаемых большими группами специалистов по
политическим и военным вопросам. В связи с тем что на
26 июля 1945 года было назначено оглашение результатов выборов в палату общин,
состоявшихся 5 июля, совещание 25 июля было прервано, чтобы руководители
британской делегации могли вернуться в страну. Результаты выборов принесли
неожиданную и подавляющую победу лейбористской партии (395, а с поддерживающими
группами — 413 мест, против 189 для консерваторов, а с коалицией — 213 мест,
при 14 независимых депутатах), что привело 26 июля к немедленной смене
правительства. Два дня спустя, руководство британской делегацией принял новый
премьер Эттли, который в первой части совещания
участвовал вместе с Черчиллем, а также новый министр иностранных дел Бевин.
Конференция в Потсдаме закончила свои заседания,
их результаты были обнародованы 2 августа 1945 года.
Перед закрытием конференции 31 июля было
сообщено, что в Потсдам прибыла делегация новопосаженного
в Варшаве так называемого Временного Правительства Национального Единства с
участием господ Берута, Миколайчика и других и что
она принимала участие в обсуждении вопросов, касающихся Польши.
В обширном правительственном заявлении от 2
августа о результатах конференции имелся раздел о Польше, включавший пять
пунктов:
1) Выражение
удовлетворения в связи с известием о создании Временного Правительства
Национального Единства, его признание и уведомление, что Великобритания и
Соединенные Штаты аннулировали признание польского правительства в Лондоне,
которое — как было добавлено — более не существует.
2) Заверение,
что правительства Великобритании и Соединенных Штатов обеспечивают в своих
странах интересы польского Временного Правительства Национального Единства по
вопросам собственности польского государства.
3) Совместное
постановление трех держав относительно Польских Вооруженных Сил, которые вместе
с Великобританией и Соединенными Штатами сражались против Германии:
«Три державы постараются оказать содействие
Временному Правительству Национального Единства с тем, чтобы помочь максимально
быстро вернуться в Польшу всем находящимся за границей полякам, которые выразят
такое желание, включая состав Польских Вооруженных сил и торгового флота.
Подразумевается, что поляки, которые вернутся, получат все личные права и права
собственности наравне с другими гражданами Польши».
4) Констатируется,
что Временное Правительство Национального Единства взяло на себя обязательства
провести как можно быстрее свободные и демократичные выборы.
5) Соглашение
относительно западных границ Польши в следующей формулировке:
«В соответствии с договоренностью по вопросам
Польши, достигнутым на Крымской конференции, главы трех правительств выслушали
мнение Временного Правительства Национального Единства об увеличении территории
Польши на севере и западе за счет земель, которые Польша должна получить.
Президент Польского Национального Совета и члены Польского Совета были приняты
на конференции и полностью представили свое мнение. Главы трех правительств
подтверждают свое мнение, что для окончательного установления западной границы
Польши нужно дождаться решений мирной конференции.
Главы трех правительств подтверждают, что до окончательного
определения западной границы Польши, бывшие немецкие территории на восток от
линии, идущей от Балтийского моря непосредственно на запад от Свиноустья, а оттуда вдоль реки Одер до впадения в нее реки
Ниссы, затем вдоль западного берега Ниссы до границы с Чехословакией, а также та часть
Восточной Пруссии, которая не будет отдана под административное управление СССР, включая район
бывшего вольного города Гданьска, в соответствии с договоренностями,
достигнутыми на настоящей конференции, будут отданы под
административное управление польского государства и не будут считаться
частью советской оккупационной зоны в Германии».
Одновременно
было принято решение относительно северо-восточной части Восточной Пруссии с
Кёнигсбергом (без столицы и порта этот край будет неполноценным): она должна
быть без промедления отдана России, и Великобритания и Соединенные Штаты
обязуются оказать поддержку этому решению в мирном договоре.
Эта
двойственность в отношении к Польше и России привела к
тому, что Великобритания и Соединенные Штаты вскоре после конференции в
Потсдаме начали противодействовать такому переносу границ Польши на запад, и
одновременно Россия начала двойную игру. С одной стороны, она выступала против
союзников за сохранение этих западных границ Польши, с другой стороны, немцам,
собственно немецким коммунистам, оставляла надежду на то, что благодаря России
они эти земли смогут получить обратно. Игра эта была весьма прозрачной. Россия
поддерживает перенос границ Польши на запад в том случае, если сама будет
распоряжаться Польшей настолько свободно, что это будет уже не граница Польши,
а граница России в Центральной Европе. Одновременно она сохраняет за собой
возможность отдельно договариваться с Германией, прежде всего ценой этих
территорий.
Потсдам
был дальнейшим скатыванием Великобритании и Соединенных Штатов вниз по
наклонной плоскости в отношениях с Россией. Во время конференции в Потсдаме
генерал Морган, начальник штаба британской армии, сообщил мне 23 июля о
телеграмме, которую получил из War Office:
«В
связи с тем что правительство Его Королевского
Величества признало варшавское правительство, запрещается дальнейшая
мобилизация в ряды 2-го польского корпуса и в дальнейшем не планируется
создание ни дополнительных соединений, ни частей, пока военным командованием не
будут приняты какие-либо другие решения. Этот приказ также касается тех частей,
которые еще не были созданы по программе, принятой в ноябре».
Два
дня спустя, 25 июля, от этого же генерала Моргана я получил письмо следующего
содержания:
«1)
Маршал Александер сообщает из Потсдама, что к нему
обратились на высшем уровне с серьезным упреком по поводу приказа, изданного
Господином Генералом 6 июля.
2) Для закрытия вопроса маршал Александер добился согласия на решение этой проблемы им
лично после возвращения. Маршал в соответствии с этим потребовал от меня, чтобы
я выслал Господину Генералу телеграмму следующего содержания: „По-дружески я
должен искренне дать Вам совет не повторять заявлений подобного содержания, а,
как Ваш командующий, я должен потребовать, чтобы в будущем все Ваши заявления с
содержанием, касающимся политических вопросов, были предварительно представлены
мне для утверждения.“
3) До
момента возвращения маршала Александера прошу
Господина Генерала дать обещание, что все, что будет носить характер политической
полемики, будет перед обнародованием присылаться на утверждение в нашу Главную
Ставку“».
Я не мог отказать в логике этим поступкам. Война
в Европе была завершена. Солдаты разных национальностей возвращались в свои
страны. Даже немецкие и итальянские пленные начали большими партиями
возвращаться в Германию и Италию. А тут почти стотысячная польская армия в
Италии должна увеличиваться, а ее командующий издает приказ, в котором говорит,
что возвращение в свою страну при существующих условиях невозможно. Солдат 2-го
корпуса был лишен перспективы вернуться в родную
страну. Большинству, проживавшему ранее на восточных землях Польши, было некуда
возвращаться, потому что все, что было дорого сердцу, осталось по другую
сторону линии Керзона. А так как солдаты уже
познакомились с Советской Россией и на собственной шкуре убедились, каково ее
отношение к Польше и полякам, то, несмотря на тоску по родному краю, не хотели
вновь оказаться в сфере ее господства. На возвращение в Польшу решился
небольшой процент, главным образом тех, кто прибыл из Германии и имел семьи в
западной части Польши.
А тем временем война на Дальнем Востоке также
приближалась к концу. В начале августа впервые была сброшена атомная бомба на
Хиросиму. Страшные последствия бомбардировки предвещали скорую капитуляцию
Японии.
Меня вызвали в Лондон на совещание командующих
крупными формированиями польских частей. Здесь я узнал, что британское
правительство перестало признавать Президента Речи Посполитой
в качестве Главнокомандующего Польскими Вооруженными Силами и что оно не
признает также пост Верховного Главнокомандующего. Во время совещания 9 и 10
августа мы единогласно приняли следующее заявление, которое посол Рачинский
передал британским властям:
«Польские Вооруженные Силы, связанные договором
с Вооруженными силами Его Королевского Величества и братством по оружию в
течение пяти лет войны, в соответствии с конституцией Речи Посполитой
подчиняются Президенту Речи Посполитой, своему
конституционному Главнокомандующему, которому приносили присягу на солдатскую
верность. <…> Хотя в настоящее время британская сторона не признает эти
обстоятельства, Польские Вооруженные силы рассчитывают на дальнейшее отношение
к Президенту Речи Посполитой с уважением и почетом».
Вопрос о должности Верховного Главнокомандующего,
а также о верховном командовании Польскими Вооруженными Силами за рубежом мы
постановили обязательно обсудить при решении судьбы польской армии, которая
оказалась под британским командованием.
Когда мы, в подавленном настроении и обеспокоенные
будущим, обсуждали эти вопросы, неожиданно 10 августа во второй половине дня
разнеслось неофициальное сообщение об окончании войны с Японией. И снова, уже
во второй раз, мы, поляки, не могли принимать участие во всеобщей радости
празднования победы, которую переживал весь мир с первых минут этого сообщения.
Лондон безумствовал. Огромные толпы волнами затопляли улицы в радостном
возбуждении.
Я понимал эту радость, но не мог ее
почувствовать. У меня было ощущение, что будто бы я смотрю на бальный зал из-за
занавеса на его дверях. Я не мог войти в эти двери. Думаю, что каждому из нас
во время этой войны снились минуты ее окончания и возвращения на Родину.
По-разному представляли мы себе этот день. Не раз в офицерском клубе на фронте
это становилось излюбленной темой разговоров моих коллег. Тогда рисовались
яркие и радостные картины возвращения на Родину. В этом направлении всегда
текут в чужих странах мысли солдата-скитальца. Попросту должен констатировать,
что у поляков отобрали эти великие дни окончания войны.
Я
возвращаюсь из Лондона в Корпус на празднование дня польского солдата. День 15
августа ежегодно торжественно отмечался в польской армии в память о победной
битве под Варшавой в 1920 году, когда Красную армию отбросили
почти от самых ворот Варшавы и началось завершившееся победой
преследование. Польша тогда находилась в смертельной опасности. Величественный
порыв польского солдата спас тогда от большевизма не только Польшу, но и
Центральную Европу. Мы этот день праздновали в Анконе
и в Лорето. Нашим гостем был маршал Александер, который принимал парадный марш бронетанковой
дивизии. Это был последний большой парад Корпуса. Старый, испытанный в боях
солдат показал себя наилучшим образом, продемонстрировав мастерство владения
вооружением в трудном искусстве марша большого бронетанкового соединения.
Маршал
Александер во время того визита сообщил мне о
предстоящем переводе его с поста верховного командующего союзными войсками в
Италии на пост губернатора Канады. Это был его как бы прощальный визит в Корпус.
Прощались мы сердечно. Все его любили. Маршал рекомендовал мне написать
меморандум по вопросу польского войска за рубежом, который обещал лично
представить военной администрации в War Office, а через три дня после своего отъезда прислал на мое
имя письмо такого содержания:
«Господин
Генерал, у Вас есть Корпус, которым Вы можете гордиться. Я редко видел парад,
который бы произвел на меня такое же впечатление, как парадный марш
бронетанковой дивизии. Все солдаты, как те, на футбольном стадионе, так и стоящие
вдоль дороги, выглядели превосходно и имели прекрасную воинскую выправку.
Я
горжусь тем, что судьба связала меня с Вами и Вашим прекрасным войском с
самого начала, еще до Эль-Аламейна, в то время, когда
Вы создавали эту огромную военную машину, которая сыграла такую прекрасную и
выдающуюся роль в наших великих победах.
Как
я сказал в один из вечеров во время визита, дружба, возникшая на полях
сражений, является наиболее искренней и долговечной, имея в своей основе самое
сильное проявление искренности и доверия.
И
хотя скоро я буду уже далеко, сердцем и мыслями останусь с Вами, во всяком случае перед отъездом повидаюсь с Вами всеми, и уже сегодня
думаю о дне 1 сентября…»
Я
действительно был горд за своих бойцов, и слова признания из уст маршала Александера доставили мне большую радость. Полагаю, что
каждый командующий особенно чуток к мнению о достоинствах войска, которым он
командует. Я не был исключением. <...>
Кладбище на Монте-Кассино
В
шестую годовщину нападения Германии на Польшу, 1 сентября 1945 года, необычное
движение наблюдалось на дороге, ведущей к Монте-Кассино.
Колонны автомобилей, военных и гражданских, которые были видны как на ладони с
серпантина, ведущего на Монте-Кассино, двигались с
севера из Рима и с юга из Неаполя. Это был день открытия мавзолея польского
рыцарства, полегшего в битве за Монте-Кассино.
Когда
я миновал последний поворот серпантина у подножия руин монастыря, внезапно
сбоку между взгорьями открылось кладбище павших польских воинов, погибших в
памятной майской битве в 1944 году. Я съехал чуть ниже, чтобы по широкой
дорожке подъехать и встать у ворот кладбища, которые стерегут изваянные в
мраморе орлы. Широкие ступени ведут на первый уровень кладбища, где на каменной
террасе выбиты слова: «Прохожий, передай Польше, что мы полегли, служа ей
верой». В центре террасы горит пламя на фоне инкрустации, изображающей крест Virtuti Militari. Выше
амфитеатром расположены могилы погибших. Их больше тысячи. Каждую могилу
покрывают обычные белые плиты из травертина. На каждой плите выбиты фамилия
погибшего, название части, дата и месяц рождения, дата и месяц смерти. Здесь
лежат рядом польские солдаты: католики и униаты, протестанты, православные,
евреи и мусульмане. На могилах — прямые католические кресты, православные — с
двумя перекладинами и еврейские надгробья. Их хранит высеченный из травертина
белый орел с распростертыми крыльями, герб и символ польского государства.
Прибыл епископ Гавлина
вместе с духовенством других конфессий. Прибыл также
маршал Александер во главе представителей высшего
командования союзных войск на итальянском фронте. На первой террасе стоит по
нескольку сотен почетного знаменного караула 3-й и 5-й пехотных дивизий и
бронетанковой дивизии. Трепещут на ветру знамена шести народов, которые
участвовали в битве за Монте-Кассино. Епископ Гавлина проводит богослужение по погибшим. Склоняются
знамена, солдаты дают залп в честь погибших товарищей по оружию. Над кладбищем
низко кружат и британские самолеты, отдавая из небесного простора честь павшим.
После завершения торжества мы вместе с маршалом Александером поехали выше — на высоты 596 и 575, где стояли
памятники солдатам 3-й и 5-й ди-визий,
— чтобы еще раз бросить взгляд на руины монастыря. Прощаясь, маршал Александер выразил благодарность инженерам и конструкторам
мемориала Вацлаву Хрыневичу
и Тадеушу Мушинскому.
Итальянские остатки4
Я
не чинил никаких препятствий солдатам, которые выразили желание вернуться в
Польшу. Объехал все части Корпуса, а также побывал в частях на Ближнем Востоке,
которые подчинялись непосредственно мне. Я представил всем состояние дел в
стране и британскую позицию. Объяснил солдатам, каковы условия и порядок подачи
заявления о намерении вернуться на Родину. Сообщил им о создании лагеря в Кервинаре возле Неаполя, через который каждый должен пройти
перед отправкой в Польшу. До конца 1945 года из общей численности корпуса в
112 000 человек вернуться в Польшу выразили желание 3 офицера и 4660
рядовых из самого корпуса, а также 4 офицера и 9540 рядовых с базы.
Сопоставление этих чисел говорит само за себя. На базе находились резервы
корпуса, то есть недавно прибывшие солдаты, которые не участвовали в боевых
действиях.
Еще
нагляднее эти цифры предстают в таком сравнении: из общего числа желающих
вернуться — 7 офицеров и 14 200 солдат — 5500 человек прибыло в Корпус перед
самым окончанием войны с Германией, то есть до 8 мая 1945 года. Из них 3800
солдат не участвовало в сражениях. Из тех бойцов, которые вышли из Советской
России и все время находились в составе корпуса, вернуться решили только 310 человек.
И это число говорило само за себя.
Конечно,
в течение 1945-го и первой половины 1946 года приведенные числа значительно
колебались. Достаточно сказать, что из лагеря в Кервинаре
сбежали и просили снова включить их в корпус более 1000 человек. Было много таких, кто, вернувшись в Польшу, бежал из нее и, пробираясь
через Германию и Чехию, снова прибыл в Италию. Их сообщения о событиях в стране
сильно повлияли на солдат, ведь они были очевидцами того, что творится в
Польше. Другим фактором, влиявшим на решения солдат, были письма вернувшихся на
родину. Одно из писем заканчивалось так:
«В Кервинаре нам было
очень хорошо. До Польши мы ехали очень хорошо. Приехали мы очень хорошо. В
Польше все очень хорошо. Мне очень хорошо».
В то же время из Польши, Германии и Франции в
Корпус прибывали тысячи поляков. На юге Италии, в Барлетте
и Трани, возникли гражданские лагеря, где быстро было
налажено профессиональное обучение. Начали организовываться сапожные
мастерские, швейные, столярные, пекарни. Для молодежи создавали школы, курсы,
для детей — детские сады. Сотни студентов поступали в университеты в Падуе,
Болонье и Риме.
И собственно, тогда была развязана острейшая
пропагандистская кампания против Корпуса со стороны Москвы, использующая все
возможные пути и каналы. Не было дня, чтобы по радио не вспоминали об армии
генерала Андерса, фашиста и поджигателя новой войны. Меня обвиняли в том, что я
веду в Италии политическую деятельность, противодействуя приходу к власти
коммунистов; провожу широкие диверсионные акции в Польше, используя самолеты;
Корпус угрожает советскому влиянию на Балканах, и особенно
в Югославии. Таким образом, примерно 100 000 польских солдат при
миллионных, еще не демобилизованных армиях вырастали до размера общемировой
опасности. Цель этой пропаганды в действительности была другая. В связи с тем что Польша была задушена, 100 000 солдат 2-го
корпуса были для России занозой, которую нужно было вырвать, потому что это
войско наполняла вера в восстановление независимой Польши. По этой причине оно
возбуждало беспокойство. Страна смотрела на Корпус и видела в нем залог того,
что польское дело еще не окончательно похоронено. Об этом говорили все, кто
прибывал из Польши. Об этом прекрасно знала Москва и посаженные
ею в Варшаве холопы.
Я понимал безнадежность нашего положения. Атаки
со стороны Советской России. Демобилизация армий Великобритании и Соединенных
Штатов, которая предусматривала постоянное уменьшение воинских контингентов в
Европе. Невозможность для многих солдат Корпуса вернуться на Родину. Оставалось
печальное скитание на чужбине, смягчаемое доброжелательностью Великобритании.
Генерал Морган, начальник штаба маршала Александера, прислал 17 сентября 1945 года письмо, в
котором среди прочего писал:
«…Численный состав 2-го польского корпуса и базы
в августе превысил утвержденную верхнюю границу в 100 389 человек на
11 910 солдат, а в сентябре превышение увеличилось до 21 314 солдат… Следует немедленно предпринять шаги для уменьшения
численного состава 2-го польского корпуса и базы до 100 389 человек,
включая вспомогательное военизированное женское подразделение, 14-ю польскую
бронетанковую бригаду и всех офицеров и рядовых, изъявивших желание вернуться в
Польшу. Уволенные на этом основании будут считаться displaced
persons5».
27 сентября у меня состоялась беседа с маршалом Александером, последняя перед его отъездом из Италии.
Присутствовал также генерал Морган.
Андерс: Война выиграна, но Польша проиграла… Польша всегда надеялась и верила, что дела
обернутся к лучшему. Для Польши задачей огромной важности было сохранение
Польских Вооруженных Сил за границей, в особенности 2-го польского корпуса.
Весь польский народ смотрит на армию, а особенно на 2-й польский корпус. То же
можно сказать о поляках в разных немецких лагерях, и о поляках в Соединенных
Штатах… Если 20 000 солдат будет отправлено, это
для меня послужит свидетельством начала конца польского корпуса. Солдаты будут
спрашивать: за что мы боролись и для чего были эти тяжелые бои и неимоверные
усилия…
Маршал Александер
подчеркнул, что он полностью ориентируется в ситуации и понимает мои чувства.
Он получил приказ ограничить число продовольственных пайков и денежного
довольствия. Ему приказано также уменьшить численность Корпуса за счет желающих
вернуться в Польшу, а это означает, что из численного состава выбывает
14 000 и в Корпусе остается 86 000 человек. И этому распоряжению
очень трудно противодействовать.
Генерал
Андерс повторяет, что он готов решить вопрос продовольствия и выплат
собственными силами. Он готов согласиться, что будет получать продовольствие и
выплаты на 86 000 человек, если это окончательное решение. Он хотел бы
иметь уверенность, что может рассчитывать на это количество.
Маршал
Александер заявляет, что такое решение вопроса его не
устраивает.
Генерал
Андерс утверждает, что не видит иного выхода из положения и что демобилизация
20 000 солдат для него абсолютно неприемлема.
Маршал
Александер утверждает, что цель встречи — найти
решение проблемы и наилучший выход из этой ситуации.
Генерал Андерс просит: во-первых, согласия отправить в
Африку и Индию тех, у кого там находятся жены и родственники; во-вторых,
согласия на предложение генерала Паджета относительно
использования польских подразделений охраны, саперов и рабочих; в-третьих,
согласия на увольнение людей с категорией здоровья «Е» как непригодных для
строевой службы, при этом он хочет иметь уверенность, что их будущее будет
гарантировано.
Он повторяет еще раз, что путем внутренних перераспределений покроет разницу в
выплатах и продовольственных пайках.
Генерал
Морган спрашивает, нет ли возможности уволить тех, кто в большом количестве
прибыл за последние два месяца.
Генерал
Андерс подчеркивает, что именно эти вновь прибывшие являются лучшим воинским
контингентом. Они были в рядах или подпольной армии, или находились на действительной
воинской службе с 1939 года. Было бы неизмеримо трудно отвергнуть и вынудить к
возвращению прекрасный воинский контингент, который прибыл из Польши и
продолжает прибывать в значительных количествах.
Маршал
Александер говорит, что имеющийся уровень снабжения
не удастся сохранить. Если состав 2-го корпуса будет и дальше увеличиваться,
это повлечет за собой бесконечные осложнения, чего он не может допустить. Он
соглашается на численность в 100 000 и, со своей стороны, сделает все
возможное, чтобы она была утверждена. С другой стороны, правительство Его
Королевского Величества полагало, что убытие тех, кто хочет вернуться в Польшу,
автоматически уменьшит численность Корпуса до 86 000 человек. Поэтому
могут быть сложности с утверждением состава в 100 000 человек, и он может
быть вынужден немедленно уменьшить состав до 86 000 тысяч, и в этом случае
необходимо будет максимально быстро решить, каким путем этого достичь.
13
октября 1945 года я подал генералу Моргану проект уменьшения численности
состава Корпуса до 86 000 человек, планируя увольнение около 20 000
солдат в два этапа.
В
то же время я посчитал своей обязанностью ясно обозначить наше отношение к
Советской России. С этой целью 10 ноября 1945 года я подал генералу Моргану и
комиссару союзных сил американскому адмиралу Стоуну обширный меморандум, в
начале которого я подчеркивал:
«…Как
мне представляется, можно категорично утверждать, что военные цели, которые
были поставлены после того, как Германия 1 сентября 1939 года начала войну, не
достигнуты. И хотя Германия и Япония разбиты, тем не менее
настоящий мир не достигнут. Десять европейских стран, почти 100 миллионов
человек, утратили свободу. <...> Представляется, что спокойная
созидательная работа во всем мире остается невозможной. Причина этому одна: огромное
разрастание Советской России, которая становится на европейском
и азиатском континентах единственной силой. Поскольку она не скрывает своих
необычайно далеко идущих империалистических устремлений, а также, как
представляется, является единственным государством, которое имеет ясно
обозначенную политику на дальнюю перспективу,
становится очевидным, что не только малые страны, но и великие державы могут
чувствовать себя под угрозой».
Далее
в тексте я обрисовал опасность, которая угрожает миру со стороны Советской
России.
В
результате этого 14 ноября 1945 года состоялся разговор с адмиралом Стоуном,
который посоветовал мне послать письма президенту Трумэну и премьеру Эттли.
После
долгого размышления я написал письмо президенту Трумэну и переслал его 30
ноября адмиралу Стоуну. Одной из причин его написания послужила речь Трумэна,
произнесенная 27 октября 1945 года в Нью-Йорке, в которой он в двенадцати
пунктах определял цели международной политики Соединенных Штатов в духе защиты
свобод и прав народов. Свое письмо президенту я закончил следующими словами:
«Для
нас является главным не то, что несколько тысяч солдат погибли за правое дело,
сражаясь за Монте-Кассино, Анкону
и Болонью, а главным, Господин Президент, является то, что в эту минуту погибает
Польша».
Подошли
рождественские праздники 1945 года и новый 1946 год, которые мы встретили с
полной неуверенностью в завтрашнем дне. Внутренне мы представляли единый и слаженный коллектив. Дисциплина была на высоком уровне. Наши
солдаты отличались хорошим поведением и ответственным выполнением обязанностей
по охране, от юга до севера Италии.
Я
помню забавное происшествие во время моего последнего возвращения из Лондона.
Экипаж составляли американские офицеры и солдаты. Когда мы прилетели на
аэродром, меня приветствовала команда польских «коммандос». Это были солдаты в
возрасте от 18 до 23 лет, находившиеся в прекрасной физической форме. Они
носили зеленые береты и белые ремни. Когда мы выходили из самолета, один из
американских летчиков, обращаясь к коллеге, сказал:
—
Смотри, что за прекрасные бойцы! Вот только где они будут теперь сражаться?
В
этих словах было много правды. Поэтому они вспомнились мне именно на пороге
1946 года. Войско было хорошее, но что дальше?
В
середине января 1946 года я получил ответ президента Трумэна от 18 декабря
1945 года следующего содержания:
«Я
получил Ваше письмо, Господин Генерал, от 30 ноября, пересланное мне адмиралом
Стоуном. Посол Соединенных Штатов в Варшаве постоянно информирует меня
подробным образом о неурегулированных отношениях в Польше, вытекающих из
тяжелых последствий последних пяти лет, которые пережила страна. Я верю, что со
временем условия жизни в Польше станут более нормальными. Господин Генерал
может быть уверен, что правительство Соединенных Штатов использует все свое
влияние, позволяющее проконтролировать выполнение обязательств, принятых в Ялте
с целью нового возрождения демократической Польши».
Следовательно,
целью США было исполнение как раз того, что было наиболее тяжелым и горьким для
Польши во время этой войны — ялтинских соглашений. А здесь еще возникло
опасение, что необходимо будет контролировать, чтобы эти соглашения были
выполнены. Мы не заблуждались: Советская Россия не выпустит жертвы, которая
попала в ее руки, и ни в коем случае не сделает этого без угрозы применения
силы.
Мартовские иды 2-го корпуса
Это
случилось неожиданно. Меня вызвали в Лондон на совещание с
премьером Эттли и министром иностранных дел Бевином. 14 марта 1946 года, сразу после прилета, мне был
вручен текст соглашения между правительством Великобритании и так называемым
Временным Правительством Национального Единства в Варшаве о возвращении
польской армии на родину, а также проект заявления министра Бевина
в палате общин о демобилизации польских вооруженных сил. У меня было
около часа времени, чтобы бегло ознакомиться с обоими документами. Каково же
было их содержание?
Соглашение
правительства Великобритании с Временным Правительством Национального Единства
в Варшаве, определявшее статус солдат Польских Вооруженных сил, возвращающихся
в страну, в первой своей части содержало подробное перечисление репрессий и
наказаний, которые могут быть применены в их отношении. Вторая часть содержала
туманные обещания, что их статус будет приравнен к статусу других солдат
возрожденной польской армии на основе публичных заявлений Берута и Жимерского, решений Временного Правительства и приказов по
случаю различных праздников. Соглашение не носило характера
обязательного договора между двумя правительствами и не было кем-либо
подписано. На документе, врученном мне, не были указаны ни дата, ни место
подписания.
Проект
заявления Бевина в палате общин содержал во
вступлении утверждение, что британское правительство стремится к тому, чтобы
как можно больше солдат вернулось в Польшу; в этом заявлении потрясающе звучало
следующее предложение:
«Британское
правительство пришло к заключению, что все служащие Польских Вооруженных сил,
возвращение которых на родину возможно, должны как можно скорее вернуться,
пользуясь условиями, заявленными Временным Правительством, с целью участия в
восстановлении освобожденной Польши. Только таким образом они могут служить
своей родине в соответствии с ее великими традициями».
Я
имел совершенно другую точку зрения на эти исключительные возможности вернуться
и на условия, заявленные Временным Правительством, так же как и на
восстановление освобожденной Польши в условиях советской оккупации.
В
заявлении Бевина приятно звучали такие слова:
«Однако
к тем солдатам, которые, отдавая себе отчет в
настоящем состоянии дел, посчитают возвращение в Польшу невозможным, отнесутся,
учитывая наши силы и средства, в соответствии с их большими заслугами».
К
сожалению, ушатом холодной воды было следующее предупреждение:
«Британское
правительство намерено в возможно короткие сроки уволить со службы тех солдат,
которые не захотят вернуться в Польшу. Более того, Британское правительство не
может дать служащим Польских Вооруженных Сил никакой гарантии, что все они
смогут получить право на жительство на британских территориях, как в
Великобритании, так и в колониях».
На
следующий день, 15 марта 1946 года, состоялось совещание на Downing
Street, в котором принимали участие премьер Эттли, министр Бевин, начальник
имперского штаба лорд Аленбрук (ранее сэр Алан Брук), генерал Лин (War Office) и Аллен
(Foreign Office). Ход
совещания был следующим.
Премьер
Эттли сообщает, что правительство Его Королевского
Величества осознает обязательства, которые Великобритания приняла в отношении
Польских Вооруженных сил, но пришло время обдумать ситуацию в целом. В связи с
окончанием войны следует распустить те вооруженные силы, в которых нет
необходимости. Задача, стоящая перед 2-м польским корпусом в Италии,
приближается к завершению. Корпус с политической точки зрения представляет
определенную проблему, и с момента заключения мирного договора с Италией он
должен будет покинуть эту страну. В соответствии с кратким заявлением, которое
было вручено генералу Андерсу и другим польским командующим, премьер Эттли подчеркивает, что на решение британского
правительства не было оказано никакого давления извне. Некоторое время длились
переговоры с Временным Правительством, об их результатах польские военачальники
проинформированы. Пришло время принятия решения польскими солдатами. Он
полагает необходимым, чтобы как можно большее число поляков вернулось в свою
страну, принимая во внимание, что условия, на которых они смогут вернуться,
будут удовлетворительными. Правительство Его Королевского Величества прилагает
усилия, для того чтобы варшавское правительство высказалось по поводу этих
условий.
Правительство
Его Королевского Величества постановило, что министр иностранных дел сделает в
связи с этим заявление и что одновременно каждый солдат получит экземпляр этого
заявления на польском языке. Правительство Его Королевского Величества готово
сделать все возможное, чтобы помочь вернуться в Польшу тем, кто этого пожелает.
Существует надежда, что Варшава отменит постановление об индивидуальном
обращении в консульства и что репатриация будет проведена скорее категориями,
чем индивидуально.
Правительство
Его Королевского Величества отдает себе отчет, что некоторые солдаты не имеют
возможности вернуться, и не собирается оказывать на них какое-либо давление.
Оно сделает все возможное, чтобы обеспечить этим людям будущее. Это вопрос
сложный; как сообщается в документе, врученном командующим, гарантии в
настоящее время невозможны. Слишком большое число эмигрантов не может быть
принято с легкостью. Одно можно сказать с уверенностью: не будет иностранного
легиона, и только лишь небольшое число специалистов может быть принято в
британскую армию. Массовое возвращение поляков на Родину находится как в их
собственных интересах, так и в интересах Польши.
Премьер
Эттли просит генерала Андерса о помощи и
сотрудничестве. Просит дать солдатам возможность сделать свободный выбор без
пропаганды, давления и препятствий. Вопрос должен быть поставлен максимально
ясно. Премьер в полной мере отдает себе отчет в настроениях солдат, но
полагает, что они должны подумать о своем будущем и о будущем Польши. Он считает,
что наряду со всеми их заслугами перед Польшей не меньшей заслугой будет их
возвращение и участие в восстановлении страны.
Генерал
Андерс выражает благодарность за слова признания заслуг Польских Вооруженных
сил. Он заявляет, что польские военачальники просили его высказаться от их
имени и представить общую точку зрения. Он получил текст условий варшавского
правительства 14 марта в 10:00 и текст заявления британского министра в 18:00
того же дня. Прежде всего он хочет выразить удивление
по поводу секретности, которая окружала принятие таких важных решений, а также
по поводу краткости времени, данного на оглашение заявления среди
военнослужащих. Он утверждает, что польские командиры не успеют даже вернуться
в свои части и предпринять необходимые действия. Он заявляет, что варшавские
условия не содержат ничего нового, содержат только сведения, сообщаемые радио
Варшавы и Москвы, которые его солдаты имеют возможность слушать свободно. Эти
условия, исключая параграф 1, начинаются с перечисления различных категорий
лиц, которые понесут наказания, и говорят о приравнивании солдат,
возвращающихся с Запада, к солдатам из польской армии в России, и в этом нет
ничего нового. По существу, это ни в коей мере не является сердечным
приглашением. Он считает, что более важными являются заявление министра Бевина и слова премьера Эттли.
Представляя вклад Польских Вооруженных Сил и страдания Польши, он утверждает,
что польский народ не утратил веры в обретение свободы. На основании различных
заявлений британского правительства, можно было ожидать, что Временное Польское
Правительство будет представлять польский народ и проведет свободные выборы. И
чтобы солдаты захотели вернуться — к чему каждый из них стремится, — необходимо
выполнить эти обязательства.
Польский народ отдает себе отчет, что Польские
Вооруженные Силы за рубежом являются единственным звеном, связывающим Польшу с
западными державами. Поддержка, которую получил в стране прибывший
из Лондона Миколайчик, объясняется теми же самыми
причинами. Поэтому роспуск Польских Вооруженных Сил может быть воспринят
польским народом как знак того, что правительство Его Королевского Величества
перестает интересоваться польскими делами.
Андерс заявляет, что в полной мере отдает себе
отчет в проблемах, которые стоят перед правительством Его Королевского
Величества, но подчеркивает, что Польские Вооруженные Силы и 90 % поляков хотят
остаться связанными с Западом, а тем временем видно, что их оставляют во власти
Востока. Польские Вооруженные Силы численностью 200 000 человек не представляют
собой значительную мощь, но их существование имеет большое моральное значение.
Кроме того, существует еще проблема женщин, детей и школ. Это вопросы
значительные и важные, а решаются они так поспешно, что создается впечатление,
будто вопрос о Польше уже закрыт.
Он просит объяснить ту часть заявления, где
говорится, что, быть может, это последний шанс вернуться в Польшу. Нет надобности никого агитировать за возвращение в Польшу.
Каждый хотел бы вернуться на родину, но только в иных условиях.
Андерс утверждает, что, несмотря на то что хорошо знает своих солдат, он не представляет себе,
как объяснить им ситуацию. Нет времени на размышления. Его поставили в ситуацию
fait accompli6, в то время как каждый
предполагал, что решения относительно Польских Вооруженных Сил будут приняты
лишь после выборов в стране.
Андерс говорит, что отдавал себе отчет в
возможности передислокации Корпуса из занимаемых им районов, но не понимает
причины, по которой его ставят перед свершившимся фактом.
Министр Бевин указывает,
что настоящее решение является логическим результатом решений, принятых в
Потсдаме. Выполнение договоренностей никогда не ставилось в зависимость от
проведения выборов, более того, солдаты должны вернуться, чтобы иметь
возможность принять участие в этих выборах. Он неоднократно заявлял в палате
общин, что стремится к тому, чтобы польская армия вернулась в свою страну,
приняла участие в ее восстановлении, а также и в выборах. В связи с вопросом
генерала Андерса, что означает замечание
о том, что настоящая возможность вернуться на родину может быть последней, он
поясняет, что это замечание вызвано последней нотой Польского правительства и
возможностью лишения гражданских прав тех, кто сейчас не вернется. Очевидно,
что правительство Его Королевского Величества не может в связи с этим объявить
войну, не может оно также содержать Польские Вооруженные Силы за границей,
чтобы повлиять на результаты выборов. Это было бы неподходящим использованием
Польских Вооруженных Сил, и этому не нашлось бы оправданий, если бы вопрос был
поднят на Совете Безопасности. В своей основе это было бы действием, выгодным
для России.
Министр Бевин
подчеркивает, что Великобритания демобилизует собственные войска. Страна может
не понять, почему мы не демобилизуем при этом другие союзные части. Если бы мы
руководствовались возрастной категорией, то большинство Польских Вооруженных
Сил было бы уже давно демобилизовано.
Правительство
Его Королевского Величества стремится к тому, чтобы поощрить солдат вернуться
домой и подготовить демобилизацию оставшихся. Это два пункта, которые
необходимо принять. Правительство Его Королевского Величества верит, что
благодаря влиянию, которым в настоящее время располагает, может сделать многое
для обеспечения безопасности тех, кто возвращается. Правительство никоим
образом не намерено действовать принуждением. Оно стремится к тому, чтобы
поощрять солдат к возвращению домой,
и просит генерала Андерса и всех польских офицеров действовать в том же духе. В
настоящее время правительство Его Королевского Величества тщательно изучает
возможности размещения тех, кто сочтет возвращение невозможным.
Министр
Бевин объясняет, что вопрос выборов был также
старательно изучен. Если мы хотим, чтобы Миколайчик
победил, солдаты должны вернуться и принять участие в голосовании. Он
подчеркивает разницу между солдатами и политиками и говорит, что в то время,
когда генерал Андерс выигрывал сражения, он, Бевин,
выигрывал выборы.
Министр
указывает на сложность освещения всех вопросов в одном заявлении, но после
раздачи его солдатам он намерен провести пресс-конференцию и обратиться к
польским солдатам по радио. Особенно он просил бы обратить внимание на его
последнее выступление в палате общин, в котором заверял, что не оставит без
внимания польские части и «не бросит их на съедение волкам».
Генерал
Андерс уверяет, что знает содержание этого выступления, и благодарит за сильно
сказанные слова.
Министр
Бевин снова подчеркивает, что британские солдаты,
правительство и лейбористская партия хотят добросовестно выполнить свои
обязательства, но должны идти в направлении демобилизации. Он просит генерала
Андерса о помощи в этом вопросе. Он верит, что большинство солдат, этих
хороших, опытных и рассудительных людей, вернется в Польшу и поможет сделать
так, чтобы в Польше воцарилась свобода.
Далее
он сообщает, что провел конференцию с целью изучить возможное будущее беженцев
и гражданского населения. Правительство Его Королевского Величества не оставит
без внимания ни тех, ни других и прилагает усилия, чтобы обеспечить их будущее.
Однако прежде всего следует выяснить, сколько человек
хочет вернуться, и только потом можно будет приступить к демобилизации.
Обращение к солдатам подготовлено, но по согласованию с начальником имперского
штаба можно задержать его раздачу на два дня, если это поможет генералу
Андерсу. По желанию генерала Андерса он охотно организует дальнейшие встречи с
представителями властей.
Генерал
Андерс спрашивает, когда может быть проведена
демобилизация.
Министр
Бевин и маршал лорд Аланбрук
сообщают, что срок демобилизации еще не определен. Нельзя начать демобилизацию
частей, пока не будет выяснено, сколько людей выедет, и пока еще не достигнуты
соглашения о размещении демобилизованных.
Договорились,
что заявление министра Бевина в палате общин и
раздача его обращения к солдатам будет перенесено с 18 на 20 марта. Было также
решено, что желателен повторный приезд генерала Андерса в Лондон на еще одну
встречу с представителями правительства.
Министр
Бевин закончил собрание уверением, что Правительство
Его Королевского Величества будет последовательно держаться принципов
добросовестности и справедливости и поэтому демобилизация займет определенное
время.
Только
сейчас у меня возникла полная картина решений, принятых британским
правительством. Они явились для меня полной неожиданностью, тем более что были
приняты перед выборами в Польше, то есть до того, когда станет понятно, что
будет происходить в стране. Главным стремлением премьера Эттли
и министра Бевина было возвращение в Польшу как можно
большего числа солдат. Это было вне сомнений. В то же время все остальное
создавало впечатление импровизации, опирающейся на неясное соглашение с
Польским Временным Правительством Национального Единства, которое мы не
признавали и к которому не испытывали ни малейшего доверия. Уверения министра Бевина, что Великобритания способна своим влиянием многого
добиться в Польше, свидетельствовали о полном незнании России, так же как
ожидание, что возвращение солдат в Польшу может оказать влияние на результаты
выборов.
Решения
британского правительства, о которых нам сообщили в последнюю
минуту и текст которых был готов к распространению и обнародованию, были
в действительности приняты совершенно в одностороннем порядке. Но я не мог
заявить, что не согласен, иначе за этим последовал бы неизбежный вопрос: а что
в таком случае дальше? Поэтому при такой постановке «или-или» вопрос будущего
польских солдат и их выживания выдвигался на первый план. Только Великобритания
согласна была обеспечивать условия существования тем, кто не хотел возвращаться
в Польшу. По согласованию с Президентом Речи Посполитой
и правительством я решил не противодействовать решениям британского
правительства.
20
марта 1946 года министр Бевин выступал в палате
общин:
«Последнее
время я обещал, что, как надеюсь, смогу вскоре сделать сообщение о Польских
Вооруженных Силах под британским командованием. Я выяснил основы, на которые
опиралась политика правительства Его Королевского Величества в этом вопросе. Мы
на самом деле не хотим силой принуждать этих людей возвращаться в Польшу, но я никогда
не скрывал своего глубокого убеждения, что, по нашему мнению, они должны
вернуться, чтобы принять участие в восстановлении разрушенной страны…
Правительство
Его Королевского Величества в течение многих месяцев призывало Временное
Правительство выработать условия, на основании которых солдаты смогут
вернуться. В настоящее время соглашение с Польским Временным Правительством
достигнуто, и мы постарались издать обращение на польском языке, адресованное к
каждому служащему Польских Вооруженных Сил. Солдаты получат его сегодня. В
приложении к этому обращению будут даны мои пояснения о политике Правительства
Его Королевского Величества, по вопросам будущего Польских Вооруженных сил и
польских военнослужащих. В них я подтверждаю, что Правительство Его Королевского
Величества считает сведения, приведенные в обращении, удовлетворительными и
полагает, что долгом всех польских военнослужащих является возвращение на
родину. К моему великому удивлению и сожалению, в момент, когда с трудом были
достигнуты соглашения по содержанию этих документов, Польское Временное
Правительство направило Правительству Его Королевского Величества и огласило
ноту,
в которой констатировало, что не может считать соединения Польских Вооруженных
сил под британским командованием частью Вооруженных сил Польши. Это
правительство добивается немедленного роспуска этих частей и требует, чтобы
солдаты, желающие вернуться, подавали индивидуальные заявления в польские
консульства за границей. Эта нота в течение некоторого времени тщательно обсуждалась
с Польским Временным Правительством, и я получил от него заверения, что она не
повлияет на условия, изложенные в обращении
к войску. Эти условия будут по-прежнему общими для всех польских частей,
возвращающихся из-за границы, и правительство будет в меру возможности
расценивать подающих заявления о возвращении в соответствии с категорией, а не
будет рассматривать всех индивидуально через свои консульства…
Что
касается дальнейших планов, они зависят в значительной мере от численности тех,
которые останутся, а это мы будем знать через
несколько недель. В любом случае настало время выработки плана демобилизации
Польских Вооруженных Сил.
Если
бы эти люди были британскими солдатами, большинство из них были бы
демобилизованы по причине возраста. Особые условия в этом случае приводят к
тому, что продуманная демобилизация потребует определенного времени, и не может
быть и речи о том, чтобы распустить их в течение ночи. Этот вопрос был
всесторонне обсужден и рассмотрен премьером и мной на совещании с генералом
Андерсом и другими польскими военачальниками, которые с этой целью прибыли в
Лондон. Мы должны были им объяснить, что не можем оставить поляков в качестве
вооруженных сил под британским командованием. Мы получили от
генерала Андерса и других командиров подтверждение, что они понимают нашу
позицию и что сделают все, чтобы обращение дошло до каждого солдата, что на
солдат не будет оказываться давление, чтобы они не возвращались, и, кроме того,
офицеры будут сотрудничать с британскими властями в выполнении всех необходимых
шагов для решения этого вопроса. От успеха проведения репатриации этих
людей и от законного и справедливого отношения к ним после их возвращения в
Польшу в очень значительной степени будут зависеть отношения между нашими
странами.
Я
думаю, что несомненным желанием палаты является стремление в соответствующей
мере вознаградить прекрасную службу вооруженных сил одного из первых наших
союзников в последней войне и их участие в общем деле во время такой
продолжительной борьбы. Правительство Его Королевского Величества и я уверены,
что вся палата общин согласна с нами по вопросу нашего долга в отношении этих
людей и поступит с ними справедливо. Правительство Его Королевского Величества,
как одна из сторон, подписавшая принятые
в Ялте в отношении Польши соглашения, учитывая также последующие уверения,
которые были получены в Потсдаме, не может оставить без внимания развитие
событий в Польше. Когда эти люди вернутся в страну, они
должны быть уверены, что мы и дальше будем использовать все наше влияние, чтобы
обеспечить выполнение всех решений, и что мы будем с большим интересом и
симпатией следить за успехами политического и экономического развития страны, а
также восстановления независимости Польши, к чему польский народ приступил с
большим энтузиазмом».
На
другой день после выступления министра Бевина
Варшавское радио сообщило следующее:
«Для
исключения каких-либо недоразумений на основе информации кругов, близких к
министерству иностранных дел, сообщается, что правительство не делало никаких
заявлений ни о позиции правительства по отношению к польским солдатам, которых
хотят вернуть в Польшу, ни об условиях, которые их ожидают после возвращения».
В
этом сообщении были также такие слова:
«Бевин берет на себя безопасность поляков в Польше».
Под
такой аккомпанемент со стороны Варшавы каждый польский солдат получал текст
заявления министра Бевина и соглашения британского
правительства с Временным Правительством Национального Единства в Польше. О
том, в какой спешке были приготовлены эти документы, свидетельствует странный
польский язык перевода.
После
возвращения из Лондона, когда миновало первое возбуждение солдат 2-го корпуса и
когда после множества моих личных выступлений наступило относительное
спокойствие, я продолжал размышлять над нашим положением.
Лондонские
решения были логическим следствием окончания войны. Демобилизация и переход к
нормальной гражданской работе миллионов солдат во всем мире были главной
задачей, которая стояла перед множеством правительств. И тут возникает заноза в
виде Польских Вооруженных Сил за рубежом, которые не хотят демобилизации.
Британское правительство в соответствии с обязательствами хотело по-рыцарски
заняться судьбой солдат, сражавшихся под британским командованием
как в Англии, так и за ее пределами. Казалось, что всё в полном порядке и что
мы должны единственно чувствовать благодарность за британские действия.
Почему этого не было? Почему простой солдат рвал
обращение Бевина, возмущенный попытками убедить его
вернуться в Польшу на этих условиях?
Причиной всех беспокойств было положение Польши
после Второй мировой войны. Политические цели
Великобритании и Польши, близкие поначалу, начали расходиться слишком заметным
образом, когда речь шла об отношении к Советской России. А может быть, цели
оставались по-прежнему близкими, но британская политика на данном этапе
отходила от этих основных целей, и британских и польских. Было ясно, что
британская политика не будет способствовать нашим целям, и поэтому также было
ясно, что мы будем тем партнером, который получит по голове. Это было
неизбежно, и мы этого должны были ожидать. Удары, однако, получали мы слишком
быстро и слишком регулярно.
Чего же мы хотели в то время?
Только того, что обещал премьер правительства
Великобритании Черчилль 26 августа 1944 года: вопросы Польши и ее границ будут
решены на мирной конференции, на которой Польша будет представлена. До времени
проведения этой конференции мы хотели оставаться польской армией. Это все.
А тем временем 7 мая 1946 года в британской
прессе была опубликована заметка о дальнейших шагах по демобилизации Польских
Вооруженных Сил без согласования с заинтересованной стороной. Это шло вразрез с заявлением министра Бевина,
который уверял, что решение вопросов демобилизации потребует времени и будет
обсуждаться с командованием польских войск. 10 мая я получил телеграмму от
начальника штаба генерала Копанского из Лондона,
выражавшую беспокойство по поводу стремления британцев как можно скорее
провести демобилизацию 2-го корпуса, а также передислоцировать его в
Великобританию.
12 мая у меня состоялась беседа с генералом
Морганом и британским послом в Риме сэром Ноэлем
Чарльзом. Оба получили сообщение из Лондона о скорой передислокации 2-го
корпуса из Италии в Великобританию для последующей демобилизации. Генерал
Морган был растерян: почти две дивизии, разбросанные по всей Италии, несли
охранную службу. В связи с этим он решил выехать в Лондон. Посол сэр Ноэль Чарльз еще 2 мая получил депешу из Foreign Office, предлагающую в
связи с передислокацией Корпуса в Великобританию ликвидировать польский Welfar (отдел бытового обслуживания) и передать дело опеки
UNRRA7, а также передать польскую библиотеку в Риме послу
варшавского режима Коту, на чем Кот упорно настаивал. Причем сэр Ноэль Чарльз просил Foreign Office об отсрочке исполнения решения, но получил ответ,
что отсрочка может быть дана только до момента оглашения официального приказа о
демобилизации 2-го корпуса, а это будет сделано в ближайшее время. Я решил
ждать возвращения генерала Моргана из Лондона.
После недельной неопределенности пришла
телеграмма, вызывавшая меня в Лондон на совещание с министром Бевином, намеченное на 25 мая. Прилетев, как и в прошлый
раз, я получил новый проект заявления Бевина в палате
общин по вопросу будущего Польских Вооруженных Сил. В проекте этого заявления
на первый план выдвигались две проблемы: 1) создание точно не обозначенной
организации, временно названной Polish Industrial Settlement Corps8, задачей которой будет обеспечить переход
военнослужащих к гражданской жизни; 2) немедленная передислокация 2-го корпуса
из Италии в Великобританию для демобилизации.
21 мая 1946 года в Foreign
Office состоялось совещание с участием широкого круга
лиц. С британской стороны были: министр Бевин,
Хэнки, Аллен, генерал Морган, вице-адмирал Лайн, Бриг, бригадир Фрид,
полковник Оуэн, с польской — кроме меня генерал Копанский,
вице-адмирал Свирский и генерал Ижицкий. Вот
извлечения из протокола заседания.
Министр Бевин сказал,
что с начала марта большое внимание уделялось решению проблемы Польских
Вооруженных Сил. Министр хотел бы найти достойное занятие в гражданской жизни
для тех военнослужащих, кто не хочет возвращаться в Польшу. В результате этого
возник план, который предложен для обсуждения. Правительство Его Королевского
Величества убеждено, что как с политической, так и с нравственной точки зрения
недопустимо дальнейшее затягивание решения этого вопроса. Положение в
промышленности и уверенность в позитивном отношении профессиональных союзов еще
более усиливает это мнение. Поскольку правительство Его Королевского Величества
постановило вернуть храбрых польских солдат к гражданской жизни, он считает,
что это должно быть сделано наилучшим образом. Правительство Его Королевского
Величества отдает себе отчет, что было бы недостаточно ограничиться
демобилизацией и выплатой выходного пособия. В связи с этим планируется перевод
солдат Польских Вооруженных Сил в Переселенческий корпус (Resettlement
Corps), а затем их демобилизация в плановом порядке.
Правительство Его Королевского Величества рассмотрело также вопрос относительно
жен и родственников военнослужащих и намерено обеспечить воссоединение семей.
Семьи не смогут отправиться на тех же самых кораблях вместе с солдатами, но
будут предприняты шаги для их прибытия в Англию, чтобы не разлучать семьи и не
прерывать обучение детей. Есть множество невыясненных вопросов, которые требуют
дальнейшего решения, среди них — размер выплат и т. п., но к солдатам будет
справедливое отношение, такое же, как к британским военнослужащим. После
выяснения позиций польской стороны и британских профессиональных союзов будут
приняты окончательные решения.
Министр Бевин еще
добавил (попросив не распространять эту информацию), что он обратился к
премьерам правительств колоний с просьбой о рассмотрении возможности поселения
там какого-то числа поляков.
Правительство Его Королевского Величества
считает, что во время пребывания польских солдат в Переселенческом корпусе, они
должны выполнять какую-то полезную гражданскую работу, но понятно, что это не
будет иметь ничего общего с положением военнопленных.
Министр Бевин очень бы
хотел найти поддержку британского народа, учитывая масштаб этих мероприятий.
Существуют определенные сложности у министерства финансов в связи с
демобилизационными выплатами, но те, кто решит вернуться в Польшу, получат точно
такие же выплаты, как и демобилизующиеся британские солдаты.
Генерал Андерс поблагодарил министра Бевина за способ, каким правительство Его Королевского
Величества старается выразить свою добрую волю и понимание. Во время шести лет
тяжелых сражений, говорит он дальше, наша цель всегда была одна — свободная
Польша. Поляки никогда не допускали мысли, что не смогут вернуться в свою
страну; для них совершенно ясно, что, если настанет настоящий мир, они смогут
вернуться на родину. Правительство Его Королевского Величества, несомненно,
отдает себе отчет в настоящем положении Польши, а также в том, что почти весь
польский народ видит в Польских Вооруженных Силах единственное звено,
связывающее Польшу с западными державами. Польша сейчас находится под управлением
людей непольской национальности, у которых иные чувства, чем у поляков, и для
поляков роспуск Польских Вооруженных Сил был бы новым ударом. Хоть это выглядит
парадоксально, но польская армия является единственной армией, которая не хочет
быть демобилизованной.
Я считаю очень важным, говорит он, чтобы во
время передислокации в Великобританию 2-й корпус был сохранен как корпус до
момента, пока не будет собран полностью, и только тогда он должен быть
преобразован в Переселенческий корпус. Второй важный вопрос — семьи. Вопрос
выплат и прочее имеют в этом случае второстепенное значение. Важнейшие вопросы
— это госпитали, дети (в том числе новорожденные), школы. Есть также около 3000
женщин из ПВСЖ9 и т. д.
Министр Бевин сказал,
что было бы крайне нежелательным стремиться к решению проблем всего Корпуса
одновременно. Он хотел бы, что бы переход к гражданской жизни осуществлялся
поэтапно.
Правительство Его Королевского Величества не
может допустить, чтобы Корпус сделался инструментом британской дипломатии. Правительство
оказалось бы в трудном положении, если бы другие страны решили, что Польский
корпус используется как средство дипломатического нажима.
Поскольку будущее солдат заботит генерала
Андерса в той же мере, что и его, и поскольку он, министр Бевин,
считает, что если решение вопроса отложить на долгие месяцы, то условия могут
измениться и стать более трудными, он призывает генерала Андерса и его офицеров
к доброжелательному сотрудничеству.
Генерал Андерс спрашивает,
будет Переселенческий корпус организацией военной или гражданской?
Министр Бевин
поясняет, что солдаты будут переходить из 2-го польского корпуса в
Переселенческий корпус с сохранением воинской организации и дисциплины и что
это будет чем-то подобным организации британских пионеров.10
Генерал Морган подчеркивает, что, по его мнению,
Переселенческий корпус будет военным корпусом, но без тяжелого вооружения.
Министр Бевин
настаивает, чтобы солдатам было разъяснено, что Великобритания искренне хочет
им помочь. Если поляки после прибытия будут приняты
дружелюбно и если будет существовать сотрудничество обеих сторон, каждый
из нас сможет сказать, что он выполнил свои обязательства. Как министр
иностранных дел, он не может заниматься всеми деталями, которые будут
проработаны War Office. В
связи с этим он замечает, что держит на своих плечах много других важных дел.
Он еще раз обращает внимание, что время не терпит и что ситуация может
осложниться. Судьба польских солдат вызывает у него опасения. Поляки пользуются
симпатией британского народа, но ненужные проволочки могут лишить их этой
симпатии. Как уже было сказано, завтра он сделает в парламенте заявление.
Перевод в Переселенческий корпус — промежуточный этап между военной службой и
гражданской жизнью.
22 мая министр Бевин,
делая доклад в палате общин о дальнейшей судьбе Польских Вооруженных Сил,
сказал:
«Поляков, которые не хотят возвращаться в
Польшу, мы намерены демобилизовать как можно скорее, предоставив им возможность
перехода к гражданской жизни или в Великобритании, или за морем. Те из них, которые
служат за пределами нашей страны, будут передислоцированы сюда, в первую
очередь находящиеся в Италии. В связи с тем что было
бы непорядочно и несправедливо по отношению к этим храбрым солдатам бросить их
на общий рынок труда, оставить на произвол судьбы, правительство Его
Королевского Величества приступает к переводу их в создаваемый для этих целей
Переселенческий корпус, который будет являться британской организацией.
Вступление в этот корпус обеспечит надежный статус его членам. Условия службы и
размеры вознаграждения будут в дальнейшем предметом особого рассмотрения.
Сейчас правительство Его Королевского Величества постановило для начала
переместить 2-й польский корпус из Италии в Великобританию, причем их семьи
будут доставлены из Италии сразу же, как только все будет подготовлено».
Занятным
был обмен репликами между Черчиллем и Бевином.
«Черчилль:
Следует ли полагать, что многоуважаемый джентльмен полностью отказался от
мысли использовать эти прекрасно обученные, высоко дисциплинированные дивизии
как часть соединений, оккупирующих Германию, на максимально удаленных от
российской границы территориях? Разве это не способствовало бы уменьшению
нагрузки на наших солдат и на гарнизоны, которые мы вынуждены содержать за
границей?
Бевин: Я думаю, что для британской политики имело бы
негативные последствия, если бы мы приняли систему иностранных легионов,
находящихся на нашей ответственности.
Черчилль: Может ли
многоуважаемый джентльмен назвать число тех, кто хочет вернуться в Польшу?
Бевин: С 20 марта подали заявления 6800, а до 20
марта — 23 000 человек.
Черчилль: Сколько остается?
Бевин: Думаю, что приблизительно 100 000 за
морем и тысяч 60 здесь, насколько я помню.
Черчилль (продолжая дискуссию):
Разве не удалось бы решить большинство существующих проблем, если бы
многоуважаемый джентльмен захотел использовать эти войска как помощь нам в
исполнении наших обязательств на континенте? Вы не рассматривали такой вариант?
(Голоса: „Нет“.) Уважаемые
члены палаты говорят „нет“. Я
предпочел бы, чтобы многоуважаемый джентльмен принял эту возможность во
внимание, потому что, как мне представляется, это принесло бы выгоду и
упростило бы многие проблемы: значительно более легкий контроль; войска эти не
контактировали бы с государствами, которые соседствуют с Германией; облегчение
для Великобритании при решении собственных проблем, а также уменьшение
конкуренции на рынке труда. Разве это не стоит того, чтобы уделить
такому подходу немного внимания?»
Решения,
которые были приняты в Лондоне с 21 по 24 мая 1946 года, можно кратко
представить в следующих пунктах:
1. Постепенное преобразование Польских
Вооруженных Сил за рубежом в Польский Переселенческий корпус, целью создания
которого является возможность обеспечения работой солдат, не желающих
возвращаться в Польшу в связи с существующими там условиями.
2. Переселенческий корпус будет военизированной
организацией без тяжелой техники в рамках британских вооруженных сил, под
командованием польских офицеров и с сохранением внутренней польской
организации.
3. С момента перехода на гражданскую работу всех
солдат Переселенческий корпус прекращает свое существование, но не ранее чем по
истечении двух лет.
Истинное
значение принятых решений было совершенно ясно. Мы переставали быть польской
армией. Это был самый болезненный удар, так как в этом выражалась политическая
позиция Британии по отношению к Польше. Это понимал каждый солдат. Последняя
нить между многолетней борьбой и непосредственным возвращением в Польшу
оборвалась. По большому счету эти постановления неизбежно означали, что Польша
остается во власти Советской России. То, за что боролись и проливали свою кровь
польские солдаты в чужих краях, перечеркнуто. Это было не только мое
восприятие. Точно так же это понимали и законный президент, и правительство в
Лондоне, уже почти год не признававшиеся британским
правительством. Но они вынуждены были молчать.
От
имени всех Польских Вооруженных Сил — сухопутной армии, авиации и флота — мы
подали министру Бевину 25 мая 1946 года письмо
следующего содержания:
«Во время последнего совещания с представителями
правительства, а также британского военного командования авиации и флота по
поводу дальнейшей судьбы частей польской армии под британским командованием мы
имели возможность представить ряд положений и замечаний по этому вопросу.
В связи с тем что в
настоящее время, согласно принятому решению, мы поставлены в ситуацию
переформирования польской армии в Польский Переселенческий корпус, мы, как
командование и представители этой армии, желаем сформулировать нашу позицию
относительно решения британского правительства, представляя ее вниманию
Господина министра как соответствующего представителя правительства.
Когда на конференции в Ялте и позже в ходе
дальнейших переговоров в Москве и в Потсдаме были приняты тревожащие поляков
решения, так как они касались вопросов границы нашего государства, его строя и
независимости, мы сочли, что эти решения не воплощают целей, за которые мы боролись и достижение которых позволило бы нам вернуться в
свободную и независимую Польшу в соответствии с сутью наших союзнических
договоров и положений, провозглашенных Атлантической хартией.
Мы сочли, что дальнейшее существование Польских
Вооруженных Сил за рубежом является необходимым до тех пор, пока в Польше не
произойдут свободные и справедливые выборы и пока не состоится мирная
конференция, которые законным образом вернули бы Польше независимость и
учредили правительство, отвечающее воле польского народа.
Решение британского правительства делает для нас
невозможным выполнение этих намерений и при существующем развитии политических
событий в Польше будит серьезные опасения, не спровоцирует ли оно деятелей,
распоряжающихся в Варшаве, к дальнейшему попранию принципов свободы и
справедливости, за которые в течение почти шести лет шла одна из страшнейших
войн. Для нас это может означать дальнейшую задержку в достижении нашей цели:
возвращение на Родину и работа по ее восстановлению.
Мы в полной мере ценим добрую волю британского
правительства и усилия, предпринятые, чтобы обеспечить будущее нашим солдатам,
морякам и летчикам, а также их близким, выражением чего являются принятые
постановления. Мы готовы с нашей стороны присоединиться к их исполнению,
чувствуя ответственность за судьбу наших подчиненных и товарищей по оружию. Мы
убеждены, что польские солдаты в полной мере оценят это проявление заботы со
стороны британского правительства и народа.
Мы хотим верить сами и иметь возможность
передать эту веру всем польским солдатам, что британское правительство не будет
считать последние постановления в отношении польской армии этапом закрытия
польского вопроса, что оно будет и в дальнейшем стремиться к введению в Польше
принципов, которые были целью войны в понимании западных демократий».
Это заявление кроме меня подписали генерал Копанский, вице-адмирал Щвирский
и генерал Ижицкий. <...>
Разлады
О предстоящей демобилизации я поставил в
известность солдат 2-го корпуса приказом от 29 мая 1946 года, в котором среди
прочего было сказано:
«Министр Бевин в
соответствии с решением британского правительства от 20 марта текущего года 22
мая заявил в палате общин, что начнется демобилизация Польских Вооруженных Сил,
и прежде всего нашего 2-го корпуса.
Моей, вашего командующего, обязанностью не
является и не может быть смягчение этого жесткого решения. Потому что
демобилизация означает, что по мере поэтапного выполнения британских требований
будет приближаться минута, когда 2-й корпус, как боевая единица, перестанет
существовать...
Моральная ответственность и оценка реальной
политической ситуации, в которой оказался польский народ, а с ним и мы, его
солдаты, велят мне принять это тяжелое для нас и одностороннее решение
британского правительства.
Мы пойдем с итальянской земли на землю
британскую, а завтра неведомо каким путем в Польшу, такую, за какую боролись, в
настоящую Польшу, которую ни одно польское сердце не может себе представить без
Львова и Вильно. С этой дороги, которая является нашим историческим путем, мы
не сойдем».
15 июня министр Бевин
ответил генералу Копанскому на наше письмо от 25 мая.
Содержание этого ответа привожу полностью:
«В связи с отъездом генерала Андерса из Англии я
пишу Вам с целью подтвердить получение Вашего письма от 25 мая, подписанного
Вами, генералом Андерсом, вице-адмиралом Cвирским
и вице-маршалом Ижицким, в
котором Вы сообщаете мне о Вашей позиции относительно постановлений
Правительства Его Королевского Величества о создании под британским
командованием польского Переселенческого корпуса для более легкого перехода
служащих Польских Вооруженных Сил к гражданской жизни.
Я благодарен за признание доброй воли
правительства Его Королевского Величества в его усилиях обеспечить
соответствующее будущее польским солдатам, морякам и летчикам, а также их
семьям, и принимаю с удовлетворением и признанием добрые намерения Господина
Генерала помочь в выполнении этих планов, которые служат достижению этой цели.
Что касается последнего пункта письма, считаю,
что нет необходимости подчеркивать, что позиция правительства Его Королевского
Величества останется неизменно такой, о которой я
многократно говорил в Палате Общин.
В связи с этим считаю
необходимым упомянуть, что в одном из своих приказов по 2-му корпусу, который
стал известен здесь 3 июня, генерал Андерс говорил о намерении, а также
стремлении поляков за границей возвратиться „неведомо каким путем в Польшу такую,
за какую боролись, в настоящую Польшу, которую ни одно польское сердце не может
себе представить без Львова и Вильно“. Я надеюсь, что ни генерал Андерс, ни
какой-либо другой польский генерал не будут делиться такими чувствами в
официальных выступлениях, невзирая на их личные точки зрения. Совершенно
необходимо, чтобы польский Переселенческий корпус не мог считаться
организацией, ведущей политическую пропаганду против Советского Союза или
против границ Польши, согласованных на международном уровне. Я уверен, что это
неизбежно спровоцировало бы недоверие ко всему проекту в общественных кругах
Великобритании. Это не принесло бы пользы ни самим солдатам, ни нашему
обществу, так как ставило бы под сомнение успех всего мероприятия. Поручаю
выслать этот письменный ответ генералу Андерсу. Буду Вам признателен, если Вы
передадите соответствующее предостережение другим офицерам польского
командования способом, который Вы сочтете для себя наиболее удобным».
Каждое слово министра иностранных дел
британского правительства по такому вопросу должно быть безукоризненно с точки
зрения международного права. Я не знаю, что означает определение «согласованы
на международном уровне», при этом точно знаю, что установление границ Польши в
Ялте без участия Польши было нарушением права, и сейчас уже мало осталось людей как в Великобритании, так и в Соединенных Штатах,
которые бы этого нарушения не видели и не осуждали.
В этом письме министр Бевин
выражает также убеждение, что польское командование не должно публично
заявлять, что не может представить себе Польшу без Львова и Вильно. Я солдат,
который принимал присягу на конституции и всю свою жизнь посвятил борьбе за
свободу Отчизны. И могу утверждать, что знаю лучше министра Бевина,
как служить Польше. Более того, знаю также, что ни одному британскому или
американскому командующему еще никто не ставил в упрек, что он борется за
свободу и целостность своей страны.
Парад победы в Лондоне — клятва 2-го корпуса в Анконе
Я уже писал, что победа над Германией, а затем
окончание войны с Японией не пробудило у поляков таких радостных чувств, как у
других народов, объединенных совместной борьбой. Ярким примером этого был
праздничный парад победы в Лондоне, который состоялся 8 июня 1946 года.
Польские Вооруженные Силы не получили приглашения принять участие в этом
торжестве, за исключением двадцати пяти летчиков, из числа тех, кто участвовал
в Battle of Britain.11 Летчики отказались от участия, посчитав,
что при отсутствии моряков и представителей сухопутных войск они не вправе
представлять на этом торжестве все Польские Вооруженные Силы. Такая позиция
британских властей вызвала среди поляков и польских солдат даже не сожаление,
а скорее сомнение в верности союзников, с которыми нас связывало прекрасное и
высокое братство по оружию. Это не вызвало у нас обиды, наоборот, мы рассудили,
что скорее солдаты союзных войск, участвующие в параде, будут сожалеть о том,
что их польские соратники по борьбе не маршируют вместе с ними. Вопросы
политического характера, как это неоднократно проявлялось в отношении нас,
перевесили и в этом вопросе, что было особенно поразительно.
Против такого явного игнорирования поляков
звучали многочисленные британские голоса. Два из них позволяю себе здесь
привести:
5 июня Черчилль в палате общин сказал:
«Польшу лишили возможности выразить свою
свободную народную волю. Ее рассматривают как объект самых экспансионистских
устремлений. Одновременно она находится под строгим контролем правительства,
навязанного Россией, которое не хочет допустить свободных выборов под наблюдением
трех из четырех великих держав. Судьба Польши представляется бесконечной
трагедией, а мы, вступившие для ее защиты без подготовки в войну, с печалью
наблюдаем странный результат наших действий. Глубоко переживаю — должен это
сказать, — что польская армия, которая воевала рядом с нами на многих полях
сражений, которая проливала кровь, защищая наше общее дело, не будет принимать
участие в параде победы. Мы мыслями будем с ними. Мы никогда не забудем их
отваги и военной доблести, которые мы разделяли с ними в
славе Тобрука, Кассино и Арнхема».
7 июня министр Макмиллан, наш друг со времени
сражений 2-го корпуса в Италии, когда он исполнял обязанности политического
советника при AFHQ12, писал мне:
«Мы завтра будем праздновать нашу победу. С
моими друзьями из правительства Черчилля я буду смотреть парад с почетной
трибуны. Должен сказать открыто, что радость и гордость британца будет
соединяться во мне с чувством грусти и даже стыда. Мыслями буду с Вами и с
Вашим войском. Я чувствовал потребность отправить это письмо именно потому, что
относительно недавно имел возможность видеть исключительное мужество Ваших
войск».
15 июня 1946 года с достоинством и грустью мы
праздновали в Анконе день солдата 2-го корпуса. После
богослужения командиры частей отдавали рапорты. Через мегафон звучали слова:
«Решением наших союзников, с которыми мы все это
время плечом к плечу проливали кровь за общее дело свободы, Польские
Вооруженные Силы подлежат демобилизации. <…> Весь мир отдает себе отчет,
что Польшей сегодня руководят послушные прислужники Москвы. <…> Мы
глубоко убеждены, что в самые тяжелые минуты сохранили верность нашим
союзникам. Но, несмотря на это, в День Победы, который Великобритания
праздновала 8 июня этого года, среди солдат многих народов, принимавших участие
в этом торжестве, не было польского солдата, верного соратника по оружию с
общих полей сражений. <...> Как армия суверенной Польской Речи Посполитой, верные солдатской присяге, мы сегодня приносим
Господу Богу, нашим военным знаменам, а также могилам наших погибших друзей
клятву: „В единстве с устремлениями всего народа, как в стране, так и за
рубежом, клянемся и дальше продолжать борьбу за свободу Польши, невзирая на
условия, в которых нам придется жить и действовать“».
Эту
клятву я подписал от имени солдат 2-го корпуса. Вскоре после этого д-р Ретингер, прилетевший из Лондона, сообщил мне, что это
произвело крайне негативное впечатление в Foreign Office и War Office.
Он дал мне понять, что если я и дальше буду придерживаться этой линии, то могу
быть снят с должности командующего. Я учитывал такую возможность, но полагал
своей обязанностью поддерживать в солдатах, которые мне доверяли, постоянное и
неизменное убеждение, что польский вопрос еще не закрыт.
24
июня 1946 года в частном разговоре, подтвердившем известия, привезенные д-ром Ретингером, генерал Морган сказал:
—
Могу подтвердить, что ваше заявление, Господин Генерал, имело в Лондоне сильный
резонанс, и очень опасаюсь, что отношение ко 2-му корпусу может сильно
ухудшиться и повлечь за собой непредсказуемые последствия, тем более что это
заявление было широко оглашено прессой. Вы сделали это заявление без нашего ведома. Я уже получил из Лондона депешу, требующую
объяснений. Боюсь, что дело этим не закончится.
Я
ответил:
—
Подписанное мною заявление — это заявление всех солдат. Это отзвук настроения
солдат, которые глубоко переживают решение о демобилизации, тем более что читая английскую прессу, они могли надеяться и верить,
что останутся армией до момента мирного соглашения и свободных выборов в Польше.
Я не хотел вам сообщать об этом, зная ваше расположение к нам, я не хотел
ставить вас в трудное положение. Я предпочел, чтобы вы имели
чистую совесть и чтобы вся ответственность оставалась на мне. Я беру на
себя всю ответственность. Подчеркиваю при этом со всей решительностью и
пониманием дел, что это был самый мягкий способ протеста.
Генерал
Морган сказал:
—
Опасаюсь, что Лондон может прийти к убеждению, что необходима смена
командующего 2-м корпусом, если такие факты будут повторяться.
Встреча с Ла Гуардия
Мэр Нью-Йорка Ла Гуардия, в то время генеральный директор UNRRA13,
во время своего пребывания в Европе посетил также Италию. 23 июля 1946 года я
принял его приглашение навестить его в Риме. О польских делах он знал главным
образом от дипломатических представителей в Германии. Кроме того, он следовал
правительственной линии, направленной на убеждение поляков в необходимости
возвращения на родину. Разговор проходил следующим образом:
«Ла Гуардия: Господин Генерал, почему ваши солдаты не хотят
возвращаться на родину?
Андерс: Польша находится под оккупацией
советских войск. Солдаты 2-го корпуса хорошо знают Советскую Россию: ведь
более 60 % моих солдат прошли тюрьмы и лагеря в СССР.
Ла Гуардия: Если бы Временное
Польское правительство дало союзникам гарантию, что возвратившиеся солдаты не
будут ни под каким предлогом подвергаться преследованиям, многие ли из них
согласились бы тогда вернуться?
Андерс: Сегодня никто из солдат не верит
обязательствам не только Варшавы, но и России. Ни одно обязательство, ни один
договор не были Россией выполнены. Даже личные обещания Сталина, данные мне.
Что же могут тогда значить гарантии Варшавы, которая полностью зависит от
Москвы?
Ла Гуардия: Но ведь в Варшавском
Временном правительстве заседает ряд министров некоммунистов?
Андерс: Конечно, в настоящее время
вице-премьером еще является Миколайчик, есть также Керник. Оба находятся в острой оппозиции, и не имеют
влияния на управление страной. Остальные — это люди, сменившие фамилию,
неизвестные личности, присланные из Москвы. О многих из них известно, что они
являются гражданами СССР, как Берут и Радкевич, которые занимали высокие посты в НКВД.
Ла Гуардия: Ваши солдаты являются
добропорядочными поляками и каждый, наверное, хотел бы жить в Польше, а не
скитаться по белу свету. Для того чтобы работать над восстановлением страны или
над сменой ее режима, следовало бы вернуться в страну и оказывать влияние на
течение политической жизни. Разве я не правильно понимаю?
Андерс: Мы все ждем той минуты, когда сможем
вернуться. Но вернуться в Польшу, а не на территорию советского влияния. Мы
вернемся, когда советские войска покинут Польшу. В корпусе есть солдаты разных конфессий: католики (большинство), униаты, православные,
евреи, мусульмане. В том числе 75 % рабочих и крестьян, остальные —
интеллигенция. Каждый из них мог и может вернуться. Но в настоящее время все
знают: они не вернулись бы в свободную страну, к нормальной жизни. Большинство
оказалось бы в лагерях или даже в Сибири. В Польше невозможно оказывать влияние
на политическую или экономическую жизнь, так же как и в России.
Ла Гуардия: А если бы Варшава дала
гарантии командованию американской или британской армии, это могло бы повлиять
на желание вернуться?
Андерс: Я уже говорил, что гарантии той стороны
не имеют для нас значения. Вот если бы мы получили гарантии Великобритании или
Соединенных Штатов.
Ла Гуардия: А если бы Ватикан дал
гарантии, сколько католиков бы вернулось?
Андерс: Никто, так как Ватикан не может дать
таких гарантий.
Ла Гуардия: Польша вовсе не
оккупирована русскими войсками. Там находятся только гарнизоны вдоль коридора,
соединяющего советскую оккупационную зону в Германии с Россией.
Андерс: В Польше сейчас сконцентрировано более
30 советских боевых дивизий. Это примерно около 300 000 человек. Кроме
этого, 300 000 полицейских, не считая тайной полиции и НКВД. Почти все
старшие офицеры и многие младшие офицеры в польской армии — это русские. Эти
силы рассредоточены по всей стране. Есть закрытые районы по нескольку десятков
квадратных километров, занятые войсками. Польша перед войной, имея такие
протяженные открытые границы (западную и восточную), содержала менее
300 000 человек в регулярной армии и только 40 000 в полиции.
Ла Гуардия: Вы являетесь
профессиональным военным? Как вы оказались в плену?
Андерс: Я — кадровый солдат со времен Первой мировой войны. Был восемь раз ранен, причем три раза
в 1939 году. Генералом стал еще до 1939 года. Военнопленных Россия не признает
вообще, так же как не признает вообще никаких конвенций о пленных. Тяжело
раненный в боях с большевиками, я лежал в октябре 1939 года в госпитале в
Львове. Оттуда меня забрали и заключили в тюрьму на Лубянке, в Москве. В тюрьме
я находился 20 месяцев, ожидая приговора (в России сроки до 8 лет выносит
следственный судья). Среди русских заключенных были комиссары, генералы, высшие
чиновники, профессора, люди неугодные, а также скомпрометированные. В тюрьме я
познакомился с советской научной литературой. Я хорошо ориентируюсь в
политических и идейных основах и принципах Советов. Не может быть и речи, чтобы
политика России в отношении Польши могла измениться, а из этого следует, что
изменение режима в Польше в направлении демократии невозможно. А мы хотим,
чтобы Польша была демократической, то есть с таким государственным устройством,
как американское.
Ла Гуардия: В британо-американской
оккупационной зоне Германии находится еще более полумиллиона поляков. Их
возвращение в страну представляется единственным разумным решением. В случае
получения гарантий от Варшавы можно ли ожидать их возвращения?
Андерс: То, что я сказал относительно
варшавских гарантий, касается также и поляков, вывезенных немцами в
концентрационные лагеря и на принудительные работы. Число поляков в Германии не
только не уменьшается, но постоянно увеличивается, так как поступают новые
беженцы из Польши, находящейся под российским управлением.
Ла Гуардия: Но B la longue14 эти массы не могут
оставаться в лагерях, это немыслимо.
Андерс: Конечно. А так как возврат в Польшу для
них сейчас невозможен, следует как можно скорее разработать план эмиграции за
пределы Европы. Пользуясь случаем, хочу сказать, что
деятельность UNRRA в некоторых сферах оставляет желать лучшего. Кроме этого,
прошу обратить особое внимание на детей, их питание, одежду и обучение. Меня
это особенно беспокоит сейчас, когда Корпус уходит. Мы постоянно помогали им с
питанием и одеждой. Солдаты Корпуса добровольно отдавали им часть довольствия.
Сейчас этого не будет.
Ла Гуардия: Я знаю об этой
проблеме. И хотя задача снабжения пропитанием и одеждой в лагерях входит в обязанности
не UNRRA, а оккупационных войск, обещаю заняться этим вопросом. Что касается
возвращения в Польшу, я понимаю ваши эмоциональные мотивы, но по-прежнему
считаю, что возвращение является единственно разумным решением.
Андерс: Решение вернуться в страну не
базируется на эмоциональных мотивах. Все, что я перед этим сказал, — это голые
факты. Добавлю, что в начале войны и в период сотрудничества России с Германией
— осенью и зимой 1939—1940 года — Россия вывезла более полутора миллионов
поляков. Как вы знаете, мне удалось вывести из России только около 120 тысяч.
Где остальные — женщины, дети, старики? Большинства из них уже нет в живых,
потому что в обычных лагерях смертность достигала 20 % в год.
Ла Гуардия: Я еду на Восток, и
буду также в Варшаве, где увижусь с Гомулкой. Скажу
ему, что виделся и разговаривал с вами. (Со смехом.) Как вы на это?
Андерс: Пожалуйста, вы можете повторить мое о
них мнение. Но может случиться, что при упоминании обо мне их хватит удар.
Ла Гуардия: Вы упорный противник.
Я не хотел бы иметь вас своим врагом. (Через минуту.) Если бы дошло до
конфликта, в котором я должен был бы занять сторону одного из противников, я
предпочел бы иметь вас на своей стороне.
Андерс: Благодарю вас.
Ла Гуардия (прощаясь): Я
очень рад, что познакомился с вами. До этого момента я знал вас только по вашим
заявлениям и очень был заинтересован вашей личностью. Я напишу вам письмо, в
котором открыто и честно представлю свои взгляды. Могу ли я ожидать в равной
мере открытого и искреннего ответа?
Андерс: Конечно, отвечу также
честно. Прошу также помнить об обещании помочь нашей молодежи и детям в лагерях
в Германии».
Обещанного
письма я не получил. В то же время Ла Гуардия после своего визита в Польшу сделал восторженное
заявление об условиях, в которых восстанавливается Польша при новой власти.
Другие американцы, которые во главе с послом Соединенных Штатов Блиссом Лэном были в это время в
Польше, имели на этот счет другое мнение.
Поезда из Италии…
Тем временем части Корпуса регулярно
отправлялись как морским транспортом из Неаполя, так и железнодорожным через
Германию и Францию в Великобританию. В августе 1946 года приехала комиссия из
Канады с целью завербовать четыре тысячи солдат Корпуса для работы на полях в
Канаде. 23 и 24 августа были определены условия выезда в Канаду: выезжающие не
должны быть обременены семьями, то есть в расчет входили только молодые,
неженатые солдаты.
От имени 2-го корпуса я выслал в Великобританию
начальника штаба генерала Вишневского, задачей которого было согласовать с War Office все технические
вопросы статуса PKPR15, конечно же, обсуждая все с генералом Копанским. Не буду описывать все нелегкие переговоры,
ограничусь тем, что приведу выдержки из разговора, состоявшегося 19 августа
1946 года в War Office,
которые касались непосредственно моей особы.
Генерал Вишневский сообщил, что солдаты и
офицеры беспокоятся о будущем генерала Андерса и, прежде чем они начнут
записываться в PKPR, они хотят знать, как обстоят дела по этому вопросу. Армия
полностью поддерживает генерала Андерса, и какое-либо изменение его статуса
может негативно сказаться на их настроении. Части 2-го корпуса, которые уже
находятся в Великобритании, с нетерпением ожидают приезда генерала Андерса.
Генерал Лайн ответил,
что назначение генерального инспектора Переселенческого корпуса требует решения
на высшем уровне. Окончательное решение до сих пор не принято, но пока что
генерал Копанский назначен исполняющим обязанности
генерального инспектора.
Генерал Копанский
выразил убеждение, что генеральным инспектором Корпуса должен стать генерал
Андерс.
Обращение начальника штаба генерала Копанского от 3 сентября 1946 года, которое призывало к
вступлению в Переселенческий корпус, начиналось словами, утверждающими, что
делает он это на основе полномочий, данных ему Верховным Командованием Польских
Вооруженных Сил за рубежом, то есть государственной властью — Президентом и
Правительством:
«Солдаты!
Я уполномочен Верховным Командованием Польских
Вооруженных Сил за рубежом сообщить следующее:
Общие условия службы в PKPR, изложенные в
документе под названием «Polish Resettlement
Corps» в сентябре 1946 года, а также заверения,
которые я получил от высших представителей британского военного командования,
позволяют нам отнестись позитивно к вступлению в Переселенческий корпус.
Условия, которые британская армия готова нам
обеспечить на время пребывания в корпусе, а также и то, что она готова
подготовить нас к гражданской жизни и обеспечить соответствующее
трудоустройство, свидетельствуют об искренней доброжелательности и заботе с ее
стороны. <…>
Во время войны мы завоевали на полях битв
признание британских товарищей по оружию. В настоящее время мы рассчитываем
добыть признание британской общественности в этой новой фазе
польско-британского сотрудничества. Действуя таким
образом, мы можем рассчитывать на благополучное разрешение трудной проблемы
обеспечения нашего проживания за рубежом.
С момента когда
дальнейшая служба за рубежом с оружием в руках стала невозможной, предлагаемая
организационная и целевая форма PKPR представляется лучшим решением,
обеспечивающим будущее тем солдатам и их семьям, которые в настоящих условиях
не возвращаются в Польшу. Поэтому Верховное Командование Польских Вооруженных
Сил рекомендует вступать в PKPR.
Верховное Командование Польских Вооруженных Сил убеждено,
что доброжелательная опека, которую стремятся обеспечить нам наши коллеги из
британской армии, является единственной помощью, на которую мы в настоящий
момент можем рассчитывать.
Службу в PKPR не следует рассматривать как
службу в британских вооруженных силах, поскольку целью этого корпуса является
подготовка к мирной жизни, поселение и устройство на работу, а не подготовка к
исполнению военных задач»…
С 9 по 12 сентября я еще раз был в Лондоне.
Посетил уже передислоцированные в Великобританию части 2-го корпуса. У меня
состоялась беседа с представителем War Office по вопросам PKPR. В это время я впервые встретился с
маршалом Монтгомери. До этого времени обстоятельства всегда складывались так,
что Монтгомери неоднократно соприкасался с польскими частями, но всегда в мое
отсутствие. В начале беседы Монтгомери сразу подчеркнул боевые достоинства
поляков, с которыми познакомился, имея под своим командованием 1-ю
бронетанковую дивизию.
После обсуждения проблем польских солдат,
прибывающих в Великобританию, а также вопросов Переселенческого корпуса, мы
перешли на общие темы.
Я указал на экспансию Советской России и
отметил, что, как и другие страны, находящиеся под советской оккупацией, Польша
полностью управляется из Москвы. Большое число находящихся там советских войск
самим фактом своего наличия делаются инструментом коммунистического влияния. Я
выразил убеждение, что железный занавес между Польшей и Западом будет
закрываться все плотнее и что Польша будет втянута в советскую орбиту. А тем
временем приближается кризис взаимоотношений России и Запада. В то время как
Советы готовятся к войне, Запад проводит полную демобилизацию.
Маршал Монтгомери не разделял моей точки зрения,
утверждая, что в течение длительного времени не будет войны, во всяком случае его она не застанет на посту начальника имперского
штаба. На мое замечание, что она может все-таки начаться значительно раньше,
он, смеясь, ответил:
«Ну да, тогда меня тут и найдут, собственно, для
того я тут и сижу, чтобы не допустить ситуацию, подобную ситуации 1939 года,
когда Великобритания начинала войну без подготовки».
Он добавил, что следующая война, которая, по его
мнению, была бы катастрофой, будет иметь иной характер и что не будет
возможности подготовиться к ней после ее начала.
В заключение Монтгомери сообщил, что британское
правительство рассматривает вопрос, каково будет мое положение после прибытия
в Великобританию. <...>
Так называемое лишение польского гражданства
27
сентября 1946 года варшавское радио передало следующее сообщение:
«Совет
Министров на заседании 26 сентября 1946 года на основе закона о польском
гражданстве („Ведомости Законов Речи Посполитой
Польской“, 1920, № 7, разд. 7, подразд. 44, статья
11, п. 2) решил лишить генерала Владислава Андерса польского гражданства.
Генерал
Андерс, находясь за границей, действовал во вред польскому государству, а
именно:
1) после создания легальных органов власти Речи Посполитой не подчинился Верховному Командованию польской
армии;
2) после окончания военных действий не вернулся
в страну и делал все, чтобы сделать невозможным возвращение подчиненных ему
военнослужащих, развивая при этом деятельность, направленную против жизненно
важных интересов польского государства, угрожающую его безопасности и
целостности границ;
3) был одним из организаторов польского
Переселенческого корпуса, склоняя подчиненных ему солдат к службе в чужом
воинском формировании;
4) организовал и поддерживал деятельность
диверсионно-террористических групп в Польше, направленную против интересов
польского народа и демократической власти Речи Посполитой».
Одновременно
были «лишены гражданства» 75 генералов и старших офицеров. И голосовал за это
вместе с коммунистами и господин Миколайчик, который
после битвы под Монте-Кассино, 19 мая 1944 года,
писал:
«Правительство
всем сердцем было с вами в битвах, увенчавшихся взятием Кассино.
Эта выдающаяся победа 2-го корпуса польской армии покрывает новой славой
польское оружие и приближает день освобождения Отечества».
Под
Монте-Кассино это было освобождением Отечества, а два
года спустя моя деятельность, по мнению Варшавы, метила в жизненно важные
интересы польского государства, угрожая его безопасности и целостности границ.
Покидаю Италию
Большинство
подразделений Корпуса находились уже в Великобритании. Я решил выехать из
Италии с последним эшелоном регулярных частей. Перед отъездом
я попрощался с польскими кладбищами в Касса-Массино,
в Монте-Кассино, в Лорето,
возле Болоньи, а также с американским и британским кладбищами возле Анцио. Я еще раз осознал, что узы совместно пролитой
крови в борьбе за то, что является самым дорогим, не менее сильны, чем узы
кровного родства.
Я
нанес прощальный визит президенту Италии де Николи. С премьером Гаспери у меня состоялась долгая и сердечная беседа о
судьбе поляков, оставшихся в Италии. Я возложил венок к памятнику Неизвестному
Солдату в Риме.
Папа
дал мне прощальную аудиенцию. Он расспрашивал о
приеме, который получили солдаты 2-го корпуса в Великобритании, живо
интересовался будущим и настроением солдат. Его обрадовало сообщение, что дух
солдат высок и что они будут еще два года находиться вместе. Переходя к
положению в Польше, он выразил глубокую печаль по поводу происходящего в ней.
После
длительной беседы на общие темы в конце аудиенции я от
имени всех солдат поблагодарил папу за все, что он сделал для нас во время
пребывания 2-го корпуса в Италии, а особенно за отеческие сердечные приемы,
которые нас всегда ждали в Ватикане.
—
Тяжело нам покидать Италию, — сказал я, — и расставаться с тобой, святой отец.
Мы просим тебя о дальнейшей опеке над нами, над Польшей, над беженцами, которые
не могут вернуться в страну.
—
Слава Иисусу Христу, и с Богом! — сказал по-польски папа.
24
октября 1946 года я был с прощальным визитом в Казерте,
в AFHQ. Со мною прощались генерал Морган и генерал Ли.
Их слова, произнесенные тогда в мой адрес, хоть и излишне похвальные, привожу
здесь как выражение признания заслуг всех солдат 2-го корпуса.
Генерал Ли сказал:
«Мы
собрались здесь сегодня вечером, чтобы отдать честь генералу Владиславу
Андерсу, командующему 2-м польским корпусом, а в его лице и 105 тысячам
замечательных польских солдат, которые сражались так отважно плечом к плечу с
солдатами британской 8-й армии и нашей американской 5-й армии.
Я
уверен, что все помнят исторические победы польского корпуса под Кассино, Анконой и Болоньей,
которые являются наиболее выдающимися среди многих его достижений. Во всех боях
2-й корпус был непоколебим и всегда выполнял свои задачи. Во время длительной и
тяжелой итальянской кампании 2-й корпус всегда служил примером мужества, стойкости
и преданности. После окончания военных действий он выполнял важные задачи по
охране наших баз. Главную заслугу в поддержании прекрасной дисциплины и
морального духа следует приписать личным качествам их выдающегося командующего и
нашего сегодняшнего гостя.
Призывая
всех присутствующих отдать честь генералу Андерсу, его солдатам, а также
погибшим на полях сражений, я вспоминаю прекрасную и полную достоинства
надпись, выбитую для потомков на памятнике, возвышающемся над польским
кладбищем на Монте-Кассино:
За
свободу вашу и нашу
Мы,
польские солдаты,
Отдали
душу Богу,
Итальянской
земле тела,
А
сердца Польше».
Генерал
Морган сказал:
«Сегодня
закрывается один из разделов истории Польши, так как с отъездом генерала
Андерса из Италии закончится военная эпопея 2-го польского корпуса во Второй мировой войне.
Я
верю, что история военных подвигов генерала Андерса и его солдат будет написана
и явлена всему миру. Что за прекрасный образ мужества, героизма и патриотизма!
Эпопея началась в сентябре 1939 года в Польше, когда дивизия генерала Андерса до последнего сражалась с немцами и русскими. Потом пришли
долгие годы тюрем, где столько из них погибло. В дальнейшем соглашение с
Советами вновь возродило польскую армию, которая после многих разочарований и
разных поворотов судьбы вышла в Иран и Ирак, там корпус был вновь
переформирован и обучен. И наконец, триумфальный
боевой марш, который привел окрепший корпус к бессмертным победам под Кассино и Болоньей.
Наибольшая
заслуга в этих исторических достижениях принадлежит генералу Андерсу. Он
вдохновлял, берег и поддерживал высокий дух офицеров и солдат в тяжелые минуты.
По моему убеждению, и говорю я это совершенно открыто, он займет свое место в
истории и, конечно, будет значиться в истории Польши как один из великих
полководцев и патриотов своего времени.
Мы,
которые знаем его хорошо, а я, быть может, лучше всех присутствующих, за
исключением офицеров его штаба, выражаем наше признание и восхищение его
заслугами солдата и патриота. Мы хотим поблагодарить его за то, что он сделал
для нашего общего дела — а сделал он немало — и уверить, что никогда его не
забудем и не уклонимся от помощи ему и его соотечественникам, насколько хватит
наших сил».
31
октября я уезжал из Италии. В Альпах на каждом шагу
были еще видны следы войны. Разбитые авиабомбами города и городки. Перед Бреннером на маленькой станции взорванный эшелон с немецкими вооружением. Немного дальше сброшенный с рельсов
длинный ряд вагонов немецкого пассажирского поезда.
Когда
мы поднялись на Бреннер,
царила уже совершенная тьма. Где-то на востоке угасали красные отблески
далекого зарева. Медленно по горным склонам поезд въехал в побежденную
Германию.
Тень России упала на мир
Восемь лет прошло с тех пор, как вместе с
десятками тысяч других я начал боевое странствие по миру… Варшава — Москва —
Тегеран — Багдад — Иерусалим — Бейрут — Каир — Рим — Лондон…
Какое же незначительное пространство отделяет
нас от Родины, какой же короткий отрезок пути, преодоление которого могло бы
замкнуть круг нашего паломничества. И в то же время этот участок непреодолим.
От наших домов, от нашей Отчизны отделяет нас в центре Европы Советская Россия,
которая перед войной была за нашей восточной стеной. География Европы
изменилась как никогда.
В моей книге, посвященной годам войны с немцами,
столько места занимает Советская Россия.
Почему?
Уже в 1939 году мы вынуждены были бороться с
Россией за право… борьбы с Германией. Русские в то время были союзниками и
партнерами Германии в разделе Польши. После нападения Германии с запада они
ударили нас ножом в спину с востока. Союз Риббентропа—Молотова
определил раздел нашей отчизны, рассекая ее линией, которая с небольшими
отклонениями рассекает ее и сегодня под фальшивым названием линии Керзона. В изначальных военных планах Германии и политических
целях России не было места для независимой Польши.
Не было места для Польши в политике России даже
тогда, когда Гитлер, покончив с дружбой, бросил большую часть своей военной
мощи против советских войск. В эти такие черные для России месяцы весь мир пребывал
в заблуждении, а частично и мы сами, надеясь, что, быть может, основа советской
политики — сотрудничество с немцами в уничтожении народов между
Балтийским и Черным морями — подвергнется изменению.
Мы все думали с меньшей или большей уверенностью, что в новом повороте
российской политики найдется место и для Польши, для ее исторической роли как
государства действительно независимого, образующего мост между западом и
востоком Европы. Получилось иначе. С каждой страницы первых разделов этой
книжки трагическая правда громким голосом протеста кричит о том, что Россия
даже во время наибольшей для себя угрозы не хотела Польши действительно
свободной, не хотела армии, которая, будучи союзной с
Россией, но польской по духу, боролась бы за польские военные цели.
Польский солдат ушел в 1942 году из СССР, чтобы
за пределами России и без нее бороться против немцев на общем фронте союзных
народов. Он нашел свое место рядом с западными союзниками. На Ближнем Востоке
он готовился к борьбе, чтобы затем вступить на боевой путь, который привел
польских солдат со склонов Монте-Кассино на равнину
Ломбардии.
Но вновь мрачной тенью шла за этим солдатом
политика, проводимая и навязываемая другим Советской Россией. В отношении
Польши эта политика была поражающе последовательна и враждебна в своих целях.
Тегеран, Ялта, Потсдам. Эти названия стали для нас роковыми поворотными
пунктами новой польской неволи. В Тегеране мы были выпихнуты в сферу советского
влияния, в Ялте был проведен новый раздел Польши и попраны права нашего народа
на независимость, в Потсдаме было усилено и припечатано это преступление.
Ради
чего это было сделано и почему был покинут вернейший
союзник, которого никто не мог упрекнуть, что он нарушил слово, что не выполнил
своих обязательств или не прилагал максимальных усилий?
Это
было сделано, чтобы задобрить Россию. Это было сделано, потому что Россия
требовала пожертвовать Польшей в качестве платы за дальнейшее сотрудничество с
Западом. Оказалось, что под нажимом Советов не хватило места для Польши и в
понятиях западных союзников. Польский солдат в день прекращения войны с
Германией, в день победы западного мира, снова стал тем, кем и был, начиная с
последних дней сентября 1939 года, с момента совместной немецко-советской атаки
на Польшу, солдатом без Отчизны, в которую он не может вернуться.
А
сегодня, в 1948 году, сколько произошло изменений в мире и
сколько заблуждений Запада в отношении России она сама развеяла!
Только
перечислим.
Мирные
договоры с бывшими сателлитами Германии, несмотря на тактику России по
затягиванию процесса, к концу 1946 года вошли в стадию реализации, они
рассматривались как начало возвращения этим государствам, находящимся за
железным занавесом, хотя бы только частичной и неполной самостоятельности. В
это время в течение 1947 года Советам удалось или непосредственным давлением
оккупационных войск, или опосредованно при помощи коммунистических марионеток
лишить эти страны остатков собственной независимой политической жизни. События
в Венгрии, в результате которых должен был бежать премьер Надь, долгое время
бывший весьма уступчивым по отношению к России; трагическое развитие ситуации в
Болгарии, символом которой является мученическая смерть Петкова;
события в Румынии, закончившиеся приговором Маню и свержением короля Михаила;
бегство Миколайчика из Польши; заговор в
Чехословакии, смерть Масарика и отстранение Бенеша — все это этапы одного процесса: расчистки плацдарма
и удаление
с территории Восточной Европы активных элементов, которые потенциально могут
составить противовес советско-коммунистической диктатуре. Такой же процесс
советизации и уничтожения любой легальной оппозиции проходил в потрясающе
быстром темпе и в Польше.
В
то время когда это все происходит за железным занавесом, на арене международной
дипломатии Советы блокируют работу большой четверки; конференция министров
иностранных дел в Москве в начале 1947 года с этой точки зрения была весьма
показательной, а декабрьская конференция в Лондоне поставила последнюю точку
над «и».
Драматичным
был ход событий на территории Германии и Австрии. Русские перестали скрывать,
что стремятся к политическому и экономическому господству над Германией и
странами придунайского региона. Они попросту
внедряются туда и не хотят смены существующего порядка вещей.
Добавим к этому саботирование Россией работы Организации
Объединенных Наций путем вето, создание Коминформа,
его революционная деятельность во Франции, Италии и на Балканах, и убедимся,
что жертвы на алтарь «appeasement», которые Запад
принес ценой Польши и всех стран между Балтийским и Черным морями, были
совершенно напрасны, даже с точки зрения того же Запада.
Конечно,
советская дипломатия достаточно искусна и опытна, чтобы заранее подготовить
возможность переложить ответственность за будущие конфликты на Запад. Она к
тому же достаточно выдержанна и хитра, дозируя свои действия таким образом,
чтобы эти столкновения могли произойти в минуту наиболее выгодную для
Советского Союза и менее всего выгодную для противника. С этой точки зрения
советская политика прекрасно ориентируется в том, что идея войны в
демократических странах, настроенных действительно мирно, встречает
сопротивление и препятствия. Несмотря на это, без оглядки на форму и
официальные заявления, политику, которую Москва начала проводить в отношении
своих союзников еще до победы над общим врагом, трудно назвать иначе, чем
военной политикой.
Не требуется даже напоминать, как сильно
изолировано внутреннее пространство Советского Союза от внешнего мира.
Советский гражданин независимо от того, живет ли он на Днестре или Березине, на
Енисее или Байкале, совершенно лишен контактов с внешним миром, и представление
о нем формирует исключительно из правительственной советской пропаганды. Для
него недоступны новые течения мысли, он не знает новых государственных или
экономических концепций. Его мнение о внешнем мире в лучшем случае является
фантазией.
В то же время Советский Союз не испытывает
трудностей в том, чтобы блокировать того из своих соседей, в отношении которого
имеет агрессивные намерения. Он без труда проникает в его глубокие тылы,
внедряется непосредственно или опосредованно в наиболее секретные артерии
жизни, получает возможность оказывать влияние на каждое действие народа или
государства, включая военные сферы. И мы все видим, как эти возможности
используются. Сводятся на нет все усилия, направленные на послевоенное
восстановление Европы, вызываются брожения в Азии, плетутся — иногда весьма
изощренно, иногда весьма грубо и примитивно — интриги, имеющие своей целью
разобщение Соединенных Штатов и Великобритании.
Когда я регистрирую эти постоянные проявления
все новых советских инициатив, то как военный не могу
оценивать их иначе, чем проявления типичной стратегической подготовки
территории для будущей операции. Последняя война подняла значение подготовки
территории в оперативных, или тактических, действиях. Военные экономисты еще
долгие годы будут высчитывать, сколько использовано летчиками или
артиллеристами боеприпасов для подготовки наступления на тот или иной узловой
пункт на мировом театре военных действий. Наблюдатели, не только политические,
но и военные стратеги, должны уже сегодня рассчитывать как средства, так и
последствия этой подготовки территории для советского наступления в мировом
масштабе.
И когда я об этом думаю, то с огромным
беспокойством могу констатировать, что знание Советской России, ее
политического, экономического и военного потенциалов в будущем конфликте будет
не бЛльшим, чем перед войной 1939—1941 годов.
Главной основой силы в
СССР является не какой-либо, пусть наиважнейший, экономический район, не пространство,
не имеющая большое значение нефть, даже не армия, а сам строй, эта диктаторско-полицейская пирамида, способ функционирования
которой заключается в том, что каждый советский гражданин не только является
объектом принуждения и использования, но и сам также принуждает и использует.
Оценка военного потенциала Советского Союза с
каждым месяцем делается все труднее. Это следствие как
общей изоляции Советского Союза, так и бурного развития и появления все новых
источников сырья и производств. Утвержденный сразу после окончания войны
четвертый пятилетний план развития, который должен был быть выполнен в 1950
году, ясно показывает, что советская экономика ориентирована
прежде всего на резкое возрастание военной готовности Советского государства.
Интересы людей в нем практически не учитываются. Советская военная система
представляет собой хитрую комбинацию обороны и нападения, возможную только в
государстве, где как территория, так и люди трактуются единственно как объект и
инструмент интересов государства.
В советской доктрине Советское государство
рассматривается не иначе как потенциальная территория маневра. В связи с этим
уже с начала первых пятилеток существует явная тенденция концентрации всего
потенциала тяжелой промышленности и связанной с ней военной промышленности в
далеком тылу, одинаково отдаленном как от западных, так и от восточных границ.
В Поволжье, на Урале, в Кузнецком бассейне, Северном Казахстане год от года все
больше строится объектов тяжелой и военной промышленности. Уже перед лицом возрастающей
угрозы немецкого нападения работы в этом направлении были очень интенсивными.
Они не прекратились и после окончания военных действий. Совсем наоборот!
В Казахстане и на огромных пространствах Урала
возникают почти каждый месяц все новые заводы: авиационные, танковые и военных
транспортных средств. Расширяется химическая промышленность. Урал в 1940 году
производил в 14 раз больше промышленной продукции, чем в 1913 году, и, несмотря
на то что во время войны на его территории было
построено около двенадцати новых заводов, дальнейшее расширение его потенциала
идет полным ходом.
Советские территории, оккупированные немцами,
давали в 1940 году 63 % общей добычи угля, 71 % — железа, 58 % — стали, 50 % —
зерна. Немцы уничтожили в России 31 850 промышленных предприятий, на
которых работали около 4 000 000 рабочих (около 50 % всей численности
рабочих в СССР). Москва делает из всего этого выводы.
Она отдает себе полный отчет, что в случае будущего конфликта она будет иметь
дело с несравненно более сильным промышленным потенциалом. Таким образом,
сочетанию так называемой стратегической подготовки территории противника и
диверсионных действий, прикрытых революционными лозунгами, сопутствует
постоянное развитие военной промышленности. Оценка советского потенциала
представляется неизмеримо трудной и сложной. У нас нет данных о постоянно
изменяющихся запасах сырья. Трудно учесть какой-то логически обоснованный
показатель производительности труда работника, так как огромный объем работы в
промышленности выполняют миллионы невольников, стоящих гроши. В случае войны в
СССР отпадает необходимость мобилизации рабочих, так как рабочие уже в мирное
время находятся в состоянии постоянной мобилизации.
Эта закрытость и даже неуловимость данных,
касающихся советского военного потенциала, обязывают политиков и военных к
внимательному анализу данной советской действительности, так как от ее
правильной оценки зависит будущее мира.
* * *
Заканчивая
эту книжку, я пишу название:
«Без
последней главы»…
Не
только потому, что для нас, поляков, ход событий, начавшийся ударом Германии по
Польше 1 сентября 1939 года и началом Второй мировой
войны, внезапно прервался в 1945 году. Для других союзников война закончилась
тогда победой. Для Польши — нет.
Мы
живем сейчас ожиданием последней главы этой череды великих событий.
Мы
ждем и… верим.
Я говорю «мы», потому что суть этой книги
составляют события и переживания не только мои, но и нас всех, чувствующих себя
всегда частицей борющегося народа. В этой книге — наши общие дела, общие
тревоги, общие разочарования, а также общая вера: то, что с нами случилось, и
то, что случилось с политической мыслью Европы и мира, с историческим наследием
и историческими обязанностями Запада, не может продолжаться долго. Я полагаю,
что из этих воспоминаний, рядом с голосом протеста против насилия, раздается
также голос надежды и веры в то, что мир вернет свой истинный облик,
собственную душу и ясное осознание, что угроза является общей. Польша стала
первой, но не последней жертвой опасности, идущей с Востока.
Сегодня эта правда, осмеянная в 1945-м,
заглушаемая в 1946-м и даже в первой половине 1947-го, признается почти
повсюду.
Я сказал, что пишу последние слова книги,
но правильнее будет сказать «предпоследние».
Политический перелом в мире находится в
стадии разрешения, а приближающиеся события напишут также и последнюю главу
этой книги.
Генерал Андерс: правда и заблуждения
Судьба
генерала Андерса напоминает — в меньшем масштабе — судьбу маршала Маннергейма.
Оба — офицеры царской армии, отличившиеся в Первой мировой
войне, оба георгиевские кавалеры. Андерс, хотя и в других чинах, — тоже
выпускник Академии Генерального штаба, и цель жизни обоих — независимость своих
стран, входивших в Российскую империю: Финляндии и Польши. И тому и другому — в
разных ситуациях — пришлось отстаивать эту независимость с оружием в руках.
Но
если Маннергейм в конечном счете добился своей цели,
то Андерс окончил жизнь с ощущением трагической неудачи.
Вот
эта трагедийность восприятия судьбы Польши и своей собственной и определяет в
значительной мере тональность его воспоминаний и провоцирует на ряд
утверждений, которые трудно принять.
Многие
ситуации, с которыми сталкиваешься в воспоминаниях Андерса, оставляют
двойственное впечатление. Вот генерал требует у Сталина продовольственного снабжения
формируемой им армии в полном объеме. Задаешь себе вопрос —
неужели он не понимает, в каком тяжелейшем положении находится страна, которая
и свое-то население может прокормить с трудом, и отказ Сталина невольно
воспринимается как обоснованный, но тут же вспоминаешь — а кто же заставлял
Сталина после нападение на Польшу депортировать в СССР сотни тысяч поляков,
отправлять их — в том числе женщин и детей — в северные районы, где они
оказывались без средств к существованию. Тысячи этих
умирающих от истощения людей видят единственное свое спасение в присоединении к
формируемой Андерсом польской армии.
Подобных
двойственных моментов в воспоминаниях немало.
Разрешение
Андерсу, только что освобожденному из тюрьмы НКВД, где он провел два года,
формировать польскую армию не было актом милосердия. СССР остро нуждался в
помощи англичан и американцев, поставлявших как военную технику, так и
стратегические материалы. Освобождение Андерса и решение о формировании армии —
в том числе из узников сталинских лагерей — было вынужденной уступкой Черчиллю
и Рузвельту.
Трудно
требовать от Андерса, чьи войска, сражавшиеся с немцами, получили удар в спину
от Красной Армии, симпатий к сталинскому режиму. Но надо сказать, что его
ненависть к коммунистической России не переходит в ненависть к населению
страны. Не единожды Андерс выражает свое сочувствие народу, оказавшемуся под
безжалостной властью, и когда он говорит «Россия», то
прежде всего имеется в виду большевистская Россия.
Одна
из главных идей Андерса, которую невозможно принять, сформулирована в его
разговоре с маршалом Александером, командующим
союзными войсками на Средиземноморском театре военных действий: «Когда я
обращался к своим солдатам, я говорил им, что мы боремся за Польшу. Поэтому
сейчас они спрашивают, за что, собственно, боремся? Мы боремся с немцами,
нашими смертельными врагами, но, побеждая их, одновременно помогаем России
установить господство над Центральной Европой».
Этот
разговор происходил после встречи трех лидеров в Ялте, где союзники фактически
отдали Польшу, и не только Польшу, во власть Сталину. Можно с уверенностью
сказать, что у них не было иного выхода. Мощь советских дивизий, которые уже
изгнали немцев из Польши и шли на Берлин, была аргументом, которому англичане и
американцы не могли ничего противопоставить. Вопрос о военном конфликте с СССР
не стоял. В результате солдаты 2-го польского корпуса, бравшие Монте-Кассино и героически сражавшиеся в итальянской
кампании плечом к плечу с дивизиями союзников, оказались в трагическом
положении. В разговоре с Андерсом Черчилль резко изменил тон: «Сегодня мы
располагаем достаточной армией и в вашей помощи не нуждаемся. Можете забирать
свои дивизии. Мы обойдемся без них». Вернуться в Польшу под власть Сталина
Андерс и большинство его солдат не считали возможным. Они оказались никому не
нужны...
И тем не менее, несмотря
на всю несправедливость и весь трагизм ситуации, невозможно согласиться с
утверждением Андерса: «Война выиграна, но Польша проиграла».
Для
того чтобы понять, так ли это, надо вспомнить положение Польши под немецкой
оккупацией. Та часть Польши, которую не присоединили к Германии, стала
генерал-губернаторством во главе с Гансом Франком,
который был казнен, как военный преступник, по приговору Нюренбергского
трибунала. Никаких намеков на самоуправление в генерал-губернаторстве не было.
Вся администрация состояла из немцев, то есть Польша как государство перестала
существовать, она исчезла с карты мира. Поляки были объявлены людьми третьего
сорта после немцев из Германии, местных немцев и украинцев; после
окончательной победы Гитлер планировал выселить несколько миллионов поляков в
Сибирь, чтобы очистить территорию для немецких переселенцев. Тысячи польских
интеллигентов, священников, общественных деятелей, офицеров были расстреляны
или отправлены в концлагеря. Под угрозой полного уничтожения оказались польское
образование и культура...
Да, и
в 1939 году, и после занятия Польши наступающими советскими дивизиями, и после
окончательной победы и установленного в Польше просоветского режима страна
подверглась тяжелым репрессиям. Никто не забывает и Катынь...
И тем не менее, на картах снова появилось государство
Польша, Польша управлялась поляками — хотя и под жестким советским контролем.
Контроль этот ослабевал по мере разложения советского режима и усиления
духовного сопротивления поляков.
Менее
всего я склонен оправдывать людоедство Сталина и идеологическое насилие,
продолжавшееся до распада соцлагеря. Преступники
остаются преступниками, духовное угнетение — угнетением.
Но
разве возможен был в генерал-губернаторстве расцвет польского кино,
восхищавшего весь мир и любимого в России? Что было бы при Гансе
Франке с Анджеем Вайдой, польской литературой, польским театром, интенсивной
духовной жизнью Польши? Возможно ли было в
генерал-губернаторстве возникновение Солидарности?
Тут
нет предмета для спора. Несмотря на все преступления Сталина и его
последователей по отношению к подавленным народам, Польша выиграла войну. И
современная Польша, возникшая на основе государства советского периода, тому свидетельством.
И горько, что генерал Андерс, так много сделавший для польской свободы, не
дожил до конца восьмидесятых годов. Он бы понял, что он и его солдаты сражались
не напрасно. Но трагедия 2-го польского корпуса остается трагедией.
Яков Гордин
1.
Военно-воздушные силы Великобритании, входившие в состав 8-й армии и воевавшие
в Северной Африке. (Примеч. перев.)
2.
«Британская армейская газета воинской части СМФ» (англ.).
3. В
тексте ошибка или опечатка. Речь шла о судьбе шестнадцати. (Примеч. ред.)
4.
Остатки — в Польше так называют последние три дня Масленицы. (Примеч. перев.)
5.
Перемещенные лица (англ.).
6. Свершившийся
факт (фр.)
7. Администрация
помощи и восстановления Организации Объединенных Наций (United
Nations Relief and Rehabilitation Administration) была создана в 1943 г. во время Второй мировой войны для оказания помощи в районах,
освобожденных от держав «Оси». (Примеч. перев.)
8. Польский
промышленный поселенческий корпус (англ.).
9. Польская
войсковая служба женщин. (Примеч. перев.)
10. Бевин имеет в виду британских переселенцев, осваивавших
Северную Америку. (Примеч. ред.)
11. Битва
за Британию (англ.).
12. Allied Force Headquaters
(англ.) — Главный штаб вооруженных сил союзников. (Примеч. перев.)
13. Уже
упоминавшаяся Администрация помощи и восстановления, входившая в ООН. (Примеч.
перев.)
14. В
конце концов (фр.).
15. Polski Korpus Przysposobienia
i Rozmieszczenia (Polish Resettlement Corps) — Польский корпус британской армии,
предназначенный для адаптации и эмиграции демобилизованных солдат Польских
Вооруженных Сил за рубежом. (Примеч. перев.)