ПОЭЗИЯ И ПРОЗА

Елена Ушакова

* * *

Генералом-фельдмаршалом кто б не хотел называться?

И в сраженьях всегда побеждать, поражений не зная?

Если жив, то приходится биться за что-то, сражаться,

Нет нигде тиховейного и милосердного края.

А Суворов стал зваться граф Рымникский. Рымникский! Что-то

Красоты в этом имени нет, да и смысл-то подмочен,

Если помнить, что сын там погиб и немало народа,

Переправа была тяжела. Титул к ней приурочен.

Но победа с бедой ходят об руку и неразлучно!

Этот титул с рыданьем внутри, с неоправданным риском, —

Как бы след той коварной реки и угрюмых излучин,

С удареньем на слоге, то рыком звучащим, то писком.

Бог войны у Веласкеса ждет, проявляет терпенье.

Он немолод, но ноги и руки могучие ищут

Настоящего, славного, злого себе примененья,

А лицо затемненное, нет его, — шлем и усища.

Если б шлем приподнять, заглянуть в его темные очи,

Рассказать ему правду, обнять его толстую шею,

Отказался б от силы победной и сделался кротче,

Лучше, старше и, я бы сказала, мудрее?

* * *

В этом странном романе реальность двоится, и Сван,

И Одетта не дружат со временем — держатся врозь,

Не стыкуются с ними события, этот роман

Как бы не занимается ими детально, всерьез.

И с Одеттой впервые герой повстречался в гостях,

И не маленьким мальчиком вовсе — подростком, уму

Непостижно, что Пруст не подумал о важных вещах,

Вроде прежних событий, описанных им… почему?

Люди в этом романе не то занимают, не то

Место в повествованье, к какому привыкли давно.

Персонаж — словно вещь, словно шарф или даже пальто,

Или лучше — боярышник, свет, световое пятно.

И в пространстве романа они путешествуют так,

Как смещается родинка чудная — то на щеке,

То на лбу, то над верхней губой Альбертины — пустяк!

Нет законного места, гуляют себе налегке!

И судьба обращается с ними, как с нами, — легко,

Не вникая в характеры и обстоятельства, — нет

В них особого смысла, лишь вольная мысль далеко

Забирается ввысь, где таится искомый ответ.

* * *

Я побывала в Иерусалиме.

И посетила все места святые.

Я Стену Плача видела. Она

поделена невидимой стеною

на части: женщины — в одной, в другой — мужчины.

Им плакать вместе

не разрешается. А Гроб Господень

толпой галдящей окружен, и путь к нему

замусорен ларьками. Толчея.

Сказать по правде, только магазины

на чудной улице, такие, как в Европе,

в Голландии и в Англии, смутили

мне душу. Женская моя душа!

Я там купила пиджачок неброский,

но кремового цвета, круглый лацкан…

Как он мне нравится! Прости меня, Господь!

Я может быть, приеду еще раз

и, может быть, тогда счастливей буду,

внимательней, духовней, может быть.

И увезу другое впечатленье,

не матерьяльное. Простите, Карл Маркс!

ДВА СТИХОТВОРЕНИЯ

1

Сначала растаяло все, а потом

Схватило морозом и лужи покрыло

Повсюду прозрачным и твердым ледком.

Я вышла на Невском, какая-то сила,

Казалось, чудесная, быстро несла

Меня в этот час, в этот предновогодний,

Казалось, скользила, легка, и росла,

И будет со мною не только сегодня.

Но есть, я забыла, на радость запрет.

И та же чудесная вроде бы сила

Меня опрокинула… с возгласом «нет!»

Я грохнулась наземь — нога заскользила.

Ничтожная доля секунды — и вот,

Прости, моя легкость, и радость, и планы,

Я хуже, чем нищая мышь или крот,

Наверное, так попадают в капканы.

Бывает и хуже, чем вывих плеча,

Но эта броня на груди так ужасна,

Под нею рука моя… Как горяча

Была моя жизнь и казалась прекрасна!

Я знаю, как Васька Буслаев махнул

Два раза подряд через камень Горючий,

А в третий разбился… был счастлив, моргнул —

И нет его! Горький закон, неминучий.

2

Я не знала, что думать без правой руки

Неудобно, как левой писать. Как же страждет

Моя мысль, словно носят ее сквозняки

По реке, а она как кораблик бумажный.

И не только рукой управляет она,

Что известно и графику и живописцу,

Но и наоборот, словно запряжена

В рукотворную солнечную колесницу,

Где полетом фантазии правит движок,

От плеча он идет к локтевому суставу,

А оттуда в подушечки пальцев скачок,

Так приходят в движенье по рельсам составы.

Так бегут по невидимым глазу путям

Волны страха, печали, восторга и счастья,

И скользят, и парят, и скрываются там,

Не заботясь о тайном своем соучастье.

* * *

Есть слова, их дыханье — что цвет…

             Анненский

Есть слова, их дыханье… не знаю, как это сказать.

Словно в твердый конверт упакованы или пакет,

И подушечки пальцев дрожат: распатронить, разнять

И потрогать, увидеть, достать его внутренний свет.

Слово «стол» или «стул», например, и «кровать» — до чего ж

Они крепко привязаны к стулу, кровати, столу,

Вид их простенький, будничный слишком на вещи похож,

Негде в них поместиться сверканью, горенью, теплу.

Но есть Слудицы, Суйда — мерцает в них солнечный свет,

И не хуже Лигейи или Саломеи — вся соль

В их речной и лесной красоте — тут играет предмет

(Денотат) свою главную, как бы блаженную роль.

В стихотворной строке все слова выдают свою суть.

И, как будто веками, омыты водою морской.

Наклониться, услышать дыханье, к себе повернуть

И поставить на место отеческой, строгой рукой.

* * *

Он дверью хлопнул, и пальто на нем взметнулось,

Обида злобная подобьем помела

Из дома чуждого, чтоб зло не обернулось,

Его, смятенного, на площадь повела.

И вот он вышел на заснеженную площадь,

Исакий восседал, весь инеем одет,

Как будто снег, как рок, он принимал на ощупь

И всею тяжестью терпеть давал обет.

Казалось, что в душе его живет машинка,

Заставившая боль и стыд соизмерять

С масштабом города, — он только лишь снежинка

На этом фоне и — не падать, воспарять!

Он так и сделал, о спасибо, вечер темный!

Спасибо, уличный, торжественный конвой!

И где бы ни был ты, бессонный и бездомный,

Душой ты питерец, и этот город — твой!

* * *

Я книгу свою записала на флешку.

Она уместилась внутри, как в наперстке,

Свернулась в комочек, подобный орешку, —

Ни толщи бумажной, ни краски, ни верстки.

Не знаю, кто рукопись книги на отзыв

Возьмет, кто положит в карман мою душу,

Закроет редакцию вечером поздно,

В пальто запахнется и выйдет наружу.

И вдруг что-то в левом кармашке, как птица,

Забьется синхронно с биением сердца,

Заставив со всем, что там есть, согласиться

Его, рецензента и единоверца.