ПОЭЗИЯ И ПРОЗА

Олег ХЛЕБНИКОВ

* * *

Четвертая четверть, когда впереди только теплый,

распахнутый мир до небес.

Экзамены сдать, заплатить за разбитые стекла

и — сразу на речку и в лес.

И — носом в траву и в прохладно-прозрачную воду…

Вот тут и учиться всему.

Четвертая четверть, сулящая даль и свободу,

лучами пробитую тьму.

Но в этой последней — в той четверти, что остается, —

придется еще покорпеть.

Ну, чтоб не остаться на осень, когда уже солнце

не в силах оставшихся греть.

* * *

Ребра Иисуса в небе весеннем —

вот и воскрес опять.

Облако это блазнило спасеньем.

Не надо бы разгонять!..

Было, как вера, оно эфемерно,

впрямь, как печаль, светло…

Осталось любовью спасаться, наверно, —

меньшее выбрать зло.

* * *

Глянул в зеркало и увидел

лицо своего отца.

Он лицом перед смертью выдал

страх дожить до конца.

Точно те же седые патлы,

потерявшиеся глаза…

И поймешь про себя: упал ты, —

что сказать про него нельзя.

Ты-то раньше на четверть века

испугался век доживать,

хоть пока еще не калека —

и ходить мастак, и жевать.

Но отца у тебя не стало,

и теперь ты крайний в роду.

Впрочем, прожил уже немало.

и тужить тебе не пристало,

принимая смерть за беду.

* * *

Общенье с другим поэтом

всегда наполнено светом —

пускай и в кромешной тьме.

И даже плевать при этом,

в какой ты сидишь тюрьме.

Во внутренней, душной?.. Все же

идет, как мороз по коже,

в постылую стенку стук —

из камеры, где, похоже,

сидит незнакомый друг.

Он знает язык твой. Это

существенная примета,

что где-то и третий есть.

А трое — уже победа

и прочим благая весть.

* * *

                                                         Памяти В. Болтышева

Зону эту застал я

пахшей горячей сталью,

гремящей… Но я не сталкер —

сам был ее деталью.

Туда и назад по будням

сквозь желтый туман с дымом

шел, притираясь к людям,

жилистым и нелюдимым.

Но видел, с ними контача:

контакт искрил и калился…

А вышло бы чуть иначе,

не с чайниками б возился —

жил в городе злом, рабочем,

орудующем оружьем,

и не тужил бы… Впрочем,

стал бы и там ненужным.

Когда из смерти устали

смысл добывать для жизни,

ни токари, ни детали

не пригодились Отчизне.

* * *

Все равнодушнее год от года

к жизням чужим и родным,

да и к своей становился. Природа

так расплатилась с ним.

Хоть и любил ее бескорыстно,

вознаградила его:

неуязвим он отныне и присно —

ни от кого ничего

больше не хочет. Спросонья только

ждет еще от себя

ну, хоть какого-то чувства и толка —

чтобы уйти любя.