ПОЭЗИЯ И ПРОЗА

Юрий Могутин

* * *

Конский топот созревших яблок,

Деревянные думы изб.

Глухари, наклевавшись ягод,

Осовело сползают вниз.

Этот рай вызревал подспудно,

Как в корчагах темных вино.

В эту ночь захмелеть нетрудно

И влюбиться немудрено.

Вызревают на лунном гриле

Немудрящий харч рыбаков,

Белоснежные перси лилий

И каштаны майских жуков.

Спит серийный убийца — коршун,

Спит его мелкокостный корм,

Спят Урюпинск, Пропойск и Корсунь,

И Гурзуф, проморгавший шторм.

Лишь луна над вселенским вечем —

Для прохвостов и недотеп —

Льет прохладный елей на плечи,

А на лоб почившим — иссоп…

* * *

Карло-Маркс, который живет на крыше,

Первомайский слушает фейер-бах!

Одержимый, во всем он видит и слышит

Формулу прибавочной стоимости, бунт в умах.

Впрочем, как сказано в Библии, «и это проходит»,

Карл превращается в Карлсона, в блеф — «Капитал».

Наступает время хитрых схем и методик.

Но «кто был никем», так никем и не стал.

Марксов закон оказался домиком из картона —

Что возводили — все обратилось в ничто.

В паре работник/владелец — один реципиент, другой — донор.

Я так и не понял, кто из них кто…

* * *

Приходит стужа, она всегда

Со всеми в тундре на «ты»:

Твердеют лужи, и кол-звезда

Мерцает из пустоты.

Чухна в кухлянках своих меховых.

Творения тварный цех.

Внутри Земли гудит маховик —

Идет жестокий отсев.

Здесь был народ, и ушел народ —

В пургу, в буран, в никуда.

Но вот настанет и твой черед

Уйти по его следам.

И ты свой сор за собой прибрал —

Кострища, обрывки строк,

Подмел, почистил Сибирь, Урал,

Хребтов слоеный пирог.

Зимой земля себе не равна.

Мы — вброд, но компас наш врет —

В снегу по пояс, и Ангел к нам

Крылами в снегах гребет.

* * *

Десант декабрьских стрекоз

В дубленку запечатал душу,

Уже нешуточный мороз

Трясет прохожего, как грушу.

За прыткой феней воробья

Следят прослушка и наружка:

Какое в нем таится «Я»?

В мозгах — утруска и усушка.

Цыганский табор облаков

Кочует («Сами мы нездешние»),

Стога, как мамонты веков,

Сосредоточенно неспешные.

Снег созидает мир с нуля

(Хотя его и не просили),

Укрылась саваном земля,

Метут поземки по России.

На запорошенном дворе

Колодезный певучий ворот

С утра выводит ноту «ре»,

Рыбак осваивает Сороть.

Зима, которой несть числа,

Поминки в лагерном конверте…

Снега пройдут, как жизнь прошла:

Банальный путь — от взлета к смерти.

* * *

Не ломись в тюрьму, не целуй замки,

Не просись к теням на постой.

Брешь в душе терновым кустом заткни,

Родниковой залей водой.

Я смотрел на смерть сквозь дыру в судьбе,

Мне лорнетом служил капут.

Я подсуден Вышнему лишь Судье.

Он-то знает — зачем я тут.

Если смерть — зачем? Для чего она,

Если некому выть по мне?

Для чего тогда эта жизнь дана,

Где и жил-то я не вполне?

Я до тайн Твоих не дорос, Господь:

Всюду вижу один обман.

Все, что нажил я, — горемыка-плоть,

Слепота да пустой карман.

Погляди вокруг — ни моей вины,

Ни моей родни, ни жены.

Долистать успеть этой жизни сны,

Ибо мне минуты тесны.

* * *

За небольшую жизнь — несколько недожён.

Всё они обсуждают хором и невпопад,

Как им не повезло, как я смешон, пижон!

А ведь казался приятным, на первый взгляд.

Все же я муж и впрямь для них — хоть куда.

Бреюсь три раза на день, но как назло

Вновь отрастает синяя борода.

Значит, опять какой-то не повезло…

* * *

Дитя сообщает собаке, что она — собака,

Дама дворнику, что он — алкаш.

Собака зевает и думает: «А-аднако!»

Малыш протягивает ей свой беляш.

Собака влюбленно смотрит на ребятенка,

А тот души не чает в блохастом псе.

У дворника, конечно, пыльная работенка,

Но у него в приятелях весь Туапсе.

В парке Приморском делают сладкие пончики,

Но дворник предпочитает к пиву хамсу, бутерброд.

Через неделю-другую лето курортное кончится,

Пса изловят собачники, дворник умрет…