ПОЭЗИЯ И ПРОЗА

Александр Городницкий

СВЯТОГОРСКИЙ МОНАСТЫРЬ

Время, спеша, перелистывает страницы

Вьюжной зимой и коротким засушливым летом.

Если бы Пушкина выпустили за границу,

Стал бы, наверное, он двуязычным поэтом.

Он бы писал на французском, знакомом с рожденья,

Он бы гулял по осенним парижским бульварам.

Он не страдал бы, скрывая свои убежденья,

Мы бы его, вероятно, запомнили старым.

Он бы стремился к ему уготованной цели,

Радуясь тесным налаженным с Францией узам.

Не потому ли друзья в Царскосельском лицее

В шутку когда-то его называли «Французом»?

Ставший в веках для потомков достойным примером,

Не помышляя о ждущей его катастрофе.

Он за абсентом общался бы с другом Проспером,

И с Оноре разговаривал после за кофе.

Колокол бьет, — собирайтесь к заутрене, братья.

Снег на надгробье, курчавый портрет на конверте.

Цепко родная земля заключила в объятья, —

Ни до могилы не выпустит, ни после смерти.

ОДА ЛЕНТЯЯМ

Теплый ветерок от печки тянет.

Исполать вам, русские лентяи,

Гончаров и дедушка Крылов.

За окном свивает вьюга кольца.

Бесполезна суетливость Штольца,

От которой невелик улов.

Стороне, где лень диктует нормы,

Бесполезны резкие реформы,

Или же хождение в народ.

Здесь герой — Илья Ильич Обломов,

Образец вернейших эталонов,

Как преодолеть пучину вброд.

Войны, революции и стройки.

Не спеши вставать с привычной койки,

Запирайся дома и молчи.

Жди, когда твою утешит душу

Богатырь из области Илюша,

Тридцать лет сидевший на печи.

Неспроста народ веками дремлет,

Из-под палки ковыряя землю

Сельским плугом, каторжным кайлом.

Проклятая, грешная, святая,

Исполать тебе, одна шестая;

Что ни делай, — все пойдет на слом.

БЛИЖНИЙ ВОСТОК

Над хлевом щербатым погасла в ночи звезда.

Мечты о былом постоянно выходят боком.

Зачем нас когда-то привел Моисей сюда,

На этот разлом между Западом и Востоком?

Хребты неподвижны — скитаний его итог,

Две пальмы под ветром качаются одиноко.

Хотя здесь и Ближний, но все-таки здесь Восток,

Где следует жить, соблюдая закон Востока.

Завесою мутной дышать не дает хамсин.

Горячие ветры срезают траву, как бритва.

Здесь каждое утро читает молитву сын, —

Тебе, что ни день, все понятней его молитва.

Истошно над крышей кричит муэдзин в свой срок,

И слышен ночами коней бедуинских цокот.

Хотя здесь и Ближний, но все-таки здесь Восток,

И здесь непреложен суровый закон Востока.

Лежат под песками забытые города.

Зеленый росток пробивается вверх упрямо.

Была здесь веками ценнее, чем кровь, вода,

А жизнь человека не стоила и дирхама.

Пустынею выжжен, обуглится тот росток,

И реки иссякнут поблизости от истока.

Хотя он и Ближний, но все-таки он Восток,

И здесь непреложен суровый закон Востока.

И Остом, и Вестом затронутые места

Живут сокровенно, — не зная пути простого.

Не сдвинут их с места ни проповеди Христа,

Ни Запад растленный, ни новый поход крестовый.

Здесь суть пятикнижий читается между строк,

Суды неизменны, где око идет за око.

Хотя здесь и Ближний, но все-таки здесь Восток,

И все здесь живет, соблюдая закон Востока.

Понять здесь нельзя, если в дружбе клянется друг,

Когда он внезапно тебе нанесет удар свой.

Здесь честному слову не верят давно вокруг,

Где хитрость в почете, предательство и коварство.

«Не верь чужеземцу», — годами учил пророк,

Блажен, кто сумеет исполнить завет пророка.

Хотя здесь и Ближний, но все-таки здесь Восток,

Где следует жить, соблюдая закон Востока.

Ни слов, ни усилий напрасно своих не трать,

Чтоб быть европейцем в обычаях и одежде, —

Европа пришла и обратно уйдет опять,

А здесь все останется так же, как было прежде:

Народ неизменно безграмотен и жесток,

Палящее солнце безжизненно и жестоко.

Хотя здесь и Ближний, но все-таки здесь Восток,

И выжить нельзя здесь, не зная закон Востока.

* * *

От бессонницы ночью сойдешь с ума.

Истончается жизни нить.

Для чего я строил свои дома,

Не сумею я объяснить.

А когда засыпаю я, невесом,

Становясь спокойным на вид,

Все мне тот же навязчивый снится сон,

Где родительский дом горит.

И над городом вспыхивает, красна,

Артобстрелов ночных гроза,

И опять я молча лежу без сна,

Не рискуя открыть глаза.

Вспоминаю далекие времена,

Мед, стекающий по усам.

Только первый дом мой сожгла война, —

Остальные я рушил сам.

* * *

Весенний дождь сменяет вьюгу,

Чтоб новым снегом стать зимой.

В Москве всегда идешь по кругу,

А в Петербурге — по прямой.

По мостовым его щербатым

Ни летом, ни в осенний дождь,

К местам, в которых жил когда-то,

Уже обратно не придешь.

Здесь трудно, что ни говорите,

Минуя времена утрат,

Попасть из Ленинграда в Питер,

Из Петербурга в Ленинград.

В Москве же к переулкам старым,

Где прошлый век еще живой,

Попасть несложно по бульварам,

Садовой или Кольцевой.

К местам начального отсчета,

К своей непочатой судьбе,

Тебя вернут за поворотом,

Трамвайчик «А», троллейбус «Б».

НИКОЛАЙ ВАСИЛЬИЧ ГОГОЛЬ

Николай Васильич Гоголь,

Гениальный малоросс,

Он сутулится убого,

И в глазах его вопрос.

Николай Васильич Гоголь,

Надрывая кашлем грудь,

Между дьяволом и Богом

Отыскать пытался путь.

Саквояж и плащ потертый,

И седеющая прядь.

Между ангелом и чертом

Как дорогу отыскать?

В бубенцах, звенящих бойко,

В белой путанице вьюг,

Мчится бешеная тройка,

Начиная новый круг.

Николай Васильич Гоголь

Не умножил племя вдов.

Соблюдал посты он строго,

Недолюбливал жидов.

И в минуту роковую,

От реальности вдали,

Книгу сжег свою вторую,

Как сжигают корабли.

Николай Васильич Гоголь

Повсеместно знаменит.

Николай Васильич Гоголь

То ли умер, то ли спит.

И когда метель под крышей

Ночью пляшет без конца,

Горький смех его услышишь

У Бульварного Кольца.

ОДНОСЕЛЬЧАНИН ПУШКИНА

Односельчанин Пушкина

По Царскому Селу,

Смотрю я на воздушную

Заснеженную мглу.

Там, звонкий и ершистый

Мальчишеский народ,

Пируют лицеисты,

Встречая Новый Год

Плывет тепло от печки

Вдоль крашеной стены.

И все еще беспечны,

И все еще равны.

Здесь места нет заботе

О будущих делах,

Где будут те в почете,

А эти — в кандалах.

Односельчанин Пушкина,

Встречаю Новый Год.

Что в жизни нам отпущено,

Не скажешь наперед.

В том веке Девятнадцатом,

В Семнадцатом году,

Никак не опознать тебе

Грядущую беду.

Еще за зимней сказкою

Не жгет тебя тоска,

И губы африканские —

Два алых лепестка.

Плывет тепло от печки,

Где тлеет уголек,

И путь до Черной речки

Пока еще далек.