СЕРГЕЙ ВОЛЬФ

ИЗ ПОСЛЕДНИХ СТИХОВ

* * *

И, проломив кристалл, я вышел в поле,
Наклонное. За ним бродил туман.
Две бабочки крутились на просторе,
Меняя карнавал на караван.
То деловой полет, а то кокетство
Изображали, пятнами маша,
Зигзаг, напоминавший в детстве бегство
Через кусты — в безумье шалаша.
На замутненном зеркале тумана
Кружились их легчайшие тела,
И облако пыльцы — святая манна —
Ложилось на меня из-под крыла.
И в сдвоенном тумане шаг за шагом
Я преодолевал тупой наклон,
Себя чужим дублируя зигзагом,
Стремился к шалашу как на поклон.
Он был невидим и, однако, рядом —
Лишь руки протяни и упади,
Но я пытался ненадежным взглядом
Его чертог нащупать впереди.
И путь мой без оглядки и без смысла
В беспамятстве не ощущал земли,
И что-то теплочерное нависло,
И старика две бабочки вели.

* * *

Квадрат распаханного поля,

Зеленый треугольник луга,

Была б на то Господня воля,

Я б сделался владельцем плуга.

Растил бы рожь, ячмень, пшеницу,

Хлеб выпекал, варил бы пиво,

Готовил по субботам пиццу

И пироги гостям на диво.

(Тугой мой зайчик подростковый

Скакал за белочкой рисковой,

Чтоб по веленью красоты

Швырнуть пушистую в кусты.)

Изба качалась над урезом,

Луна качалась над избою,

И что-то взвизгнуло над лесом

И вдруг ушло само собою.

Глаз осознал приход рассвета,

И огоньки в траве взбрыкнули,

Жуки проснулись и зевнули,

Ночь — уходила, прячась где-то.

* * *

Сойди с крыльца, сойди с тропы,

Сойди на нет,

Сойди с ума… Сойди за идиота.

Пусть будет утром влажно на душе.

И напиши — и вышвырни — сонет,

Листочек знаков — только и всего-то —

Твоей судьбы случайное клише.

Прикинь размер, размер стиха, размер греха,

Всю лживость слов,

Но, может быть, не лживость строк,

И растяни тальяночки меха,

Вот смысл жизни,

Смысл и урок.

* * *

В две тысячи втором году

Зима вломилась столь мгновенно,

Что осени ее замена

Шла в неестественном ряду.

Вот плюс пятнадцать и уже

Назавтра минус десять ровно,

А ведь хотелось так подробно

Все рассмотреть больной душе.

Увидеть, как урчит вода,

Тут же в сосульку превращаясь,

И как потом висит качаясь,

Чтоб рухнуть в нети навсегда.

* * *

Логичней было бы сойти с гнилой тропы,

Не заходя на скотный двор, нырнуть в овраг,

На дне его сорвать пучок сухой травы

И ею водку закусить в пустых дворах.

Резонней было бы упасть на мокрый наст

И час глядеть, как в небесах орел стоит,

А после, сплюнув и напялив пару ласт,

Улечься в море, неспокойное на вид.

Разумней было бы

Сто лет тому назад

Не забредать в промокший сад, прогнивший сад,

Тебя, продрогшую, в тепло не пеленать…

Не знать тебя. Не знать. Не знать. Не знать.

* * *

И трое на велосипедах

Проплыли под моим окном,

И как в ночных несложных бредах

Маджари, молодым вином,

Повеяло,

А в смежных средах

Сцепились бар и гастроном.

И всеми лапками вертя,

И чудом избежав обвала,

Он заскользил в раю овала,

Повизгивая, как дитя.

Велосипеды на него

Напали вдруг с пустой бутылкой,

С посталкогольною ухмылкой,

Угробить — только и всего.

Их невооруженный взор

Его не видел и не слышал,

Из-за ларька вдруг месяц вышел,

Меняя световой узор,

Проплыл «Фольксваген» за окном,

Мешаясь с молодым вином.

* * *

Я вышел из дому на небо поглядеть

Не под углом, но строго вертикально,

На звездочки глазеть, с цигаркою побдеть,

Поговорить о чем-либо локально,

О чем-нибудь локально погрустить

(С упругой девушкой, возможно, джину выпить),

Подзабалдеть, фигни нагородить,

За грудку взять ее, свести на речку Припять,

С большущими медведицами выпить,

На сеновал с ней — бряк, где сена до небес,

До неба, на которое гляжу я,

До Бога, на которого молюсь

И плачу. Ему вряд ли угожу я,

От неба — ухожу я и напьюсь.

* * *

Здесь проходил Катулл, и девушка его,

И птенчик — этой девушки подружка,

Он здесь слюну сглотнул, поцеловал ее,

Он так любил ее сосок, живот и ушко.

Он написал стишок — про пальчик и про боль,

Потом — еще другой — про мышеловку,

Как пестик на вершок — стал мальчик голью голь

И вдруг сломал лозу — легко и ловко.

Валерий Гай — ушел, лишь амфору задев,

Свернул вдруг в термы — там играли в шашки,

И тыщи голых тел — полтыщи сладких дев

Его стихи читали по бумажке.

Рукой он ткнул бассейн, ступил в него ногой,

Вода была тугой и инородной,

Сенатор вдруг прошел — плешивый и нагой —

И вдруг исчез — походкой благородной.

* * *

…Здесь фавн в облаке сыром

Танцует, брякая ведром,

И слышит нимфы комплимент:

«О, сколь прекрасен инструмент,

Всего-то — ржавое ведро,

А вот звучит вполне хитро».

И, взявшись за руки, вдвоем

Они идут на водоем,

Где под поверхностью воды

Цветут кирпичные ряды

И сокол ясный бьет крылом,

А кочет красный бьет челом…

А лунные лошадки

Что день, что ночь играют

                                            в прядки.

И воздух, сделавшись густым,

Скользит слоями, словно дым.

* * *

Ночью на 9-е июля

Ныли облака над образами.

Ночью на 9-е июля

Я лежал с смеженными глазами.

Ночью на 9-е июля

Норовил губами твою руку.

Ночью на 9-е июля

Возопил благословить разлуку.

Плакал я взахлеб, жевал сигару,

Падал, и вставал, и ползал в луже,

Превратил в посмешище гитару,

Бил ее, и делалось мне хуже.

Не убил.

Но небо золотилось,

Снег закапал, разорались птицы,

Я глядел, как ты облокотилась

На меня. Жуя кусочек пиццы,

Выпила вина, дошла до стенки,

Сквозь нее скользнула — нож сквозь

                                                                  воду,

Я упал на тощие коленки,

А звезда под тучей скисла с ходу.

Ночью на 9-е июля

В небе наблюдалось трепетанье.

Ночью на 9-е июля

Мне заулыбалось мирозданье.

* * *

Они валяли дурака,

Последствий вовсе не боялись

И от валяния смеялись,

Во всяком случае — пока.

Они валялись на тахте,

Снимая трусики и платья,

Друг друга придушив в объятья,

И смеху рады, и балде…

И вдруг на выставку пошли,

Разглядывали картины,

Но водка, булка и сардины

Их как облупленных нашли.

Они валялись на полу,

Пока любви им было вволю,

И, подчиняясь алкоголю,

Гнездо устроили в углу.

Пока хватало им еды,

Они резвились как котята

И, страстью пламенно объяты,

Скользили в шаге от беды.

* * *

А мальчик был их всех милей

И ихних девочек прекрасней,

Он расточал собой елей,

Читал стихи — басню за басней,

Стучал зубами, гоготал,

Подпрыгивал на гибком стуле,

Чего-то будто ожидал

(Допустим, белый гриб в июле),

Пил морс, цеплял ножонкой грудь,

Икнул два раза, рассмеялся,

И кровь из глаз его кап-кап на грудь,

А он той крови не боялся,

Он зубки скалил в темноте

И вдруг рычал, подпрыгнув на тахте.

* * *

Сундук поставлен на попа,

А стол лежал ногами кверху,

Ты же с поспешностью раба

Бежал открыть буфета дверку,

И водки розовый флакон

Ты охлаждал между окон.

А та, которой все предназначалось,

На табуретке, глаз закрыв, качалась

И прошептала мне свое «прости»,

Прежде чем выпить и быстрей уйти.

Сундук и стол, сменив свои места,

Скользили вниз с небрежностью листа.

* * *

Я подошел тогда к реке,

Она текла невдалеке,

И там на каменном песке

Я разглядел Твой след.

Садилось солнце за горой,

Вдруг воздух сделался сырой,

Нырнул я в реку с головой

И отыскал Твой след.

Я вынырнул из-под воды

И головой проник в кусты,

И плыли райские цветы,

На них блестел Твой след.

Их всех накрыть хотела тьма,

И тут-же началась зима,

Но видел я Твой ясный след,

И я сошел с ума.